Аттила. Предводитель гуннов - Эдвард Хаттон

Они носят одежду из льна или из сшитых шкурок полевых мышей, пользуясь ею и у себя на родине, и за ее пределами. Стоит ему надеть такую рубаху, и он никогда ее не меняет, пока она не истлеет и не распадется на куски. Головы они покрывают круглыми шапками, а волосатые ноги — козьими шкурами, и обувь, которую они носят не снимая, так неуклюжа, что мешает им при ходьбе.

В силу этого гунны не годятся для пешего строя; но с другой стороны, они представляют единое целое со своими конями, некрасивыми, но выносливыми; часто они сидят на них боком, как женщины. Говоря прямо, они могут не слезать с них круглые сутки; сидя верхом, они покупают и продают, едят и пьют, а склонившись к короткой шее своего коня, даже спят и дремлют. Сидя верхом, они спорят и совещаются. Они не признают власти короля, но подчиняются своим выбранным вождям.

Атакуя, они порой вступают в бой многочисленным сомкнутым строем, издавая разнообразные жуткие вопли. Тем не менее куда чаще они дерутся каждый сам по себе, внезапно рассыпаясь, собираются снова и, нанеся врагу страшные потери, рассеиваются в разные стороны, избегая штурма укрепленных мест и бастионов. Следует признать, что они выдающиеся воины…

Никто из них никогда не пахал и даже не брался за ручки плуга, потому что они терпеть не могут оседлую жизнь и, подобно бездомным бродягам, странствуют со своими кибитками, которые и являются их жилищами. Похоже, они находятся в непрестанном движении… Никто из них не в состоянии ответить на вопрос, где он рожден; ибо зачинали его в одном месте, появился на свет далеко от него и рос в еще более дальних местах.

Они склонны к предательству и непостоянству и, подобно диким животным, совершенно не понимают разницы между добром и злом. Выражаются они с трудом и непонятно, не испытывают уважения ни к одной из религий или культов, с чрезмерной алчностью относятся к золоту и столь непостоянны и сварливы, что много раз в течение дня без всякого повода затевают ссоры со своими товарищами и отказываются мириться».

Таков был народ, который, по Аммиану, являлся «истинной причиной многообразных бед и несчастий», обрушившихся на Римскую империю в пятом веке нашей эры.

За шестьдесят пять лет до того, как они стали представлять прямую угрозу цивилизации и Римской империи, то есть в 376 году, в ходе первого известного натиска на границы римского мира они погнали перед собой готов. Сами же, пусть и были законченными варварами, не решились на прямое нападение на нашу цивилизацию, хотя в 396 году пересекли Кавказ, рейдом прошли через Армению и, как упоминает Клавдий, «опустошили плодородные поля Сирии». Тем не менее в 409 году Аларих, нацелившись на Италию, пересек Дунай и вторгся в Болгарию. Ульдин, их вождь, со свойственным варварам хвастовством заявлял: «Еще до захода солнца я завоюю все, что пожелаю».

В первый раз варвары громогласно и уверенно заявили о «своем месте под солнцем» — кому бы оно ни принадлежало. Хвастливое заявление Ульдина было лишь прелюдией к его взлету и падению. В столпотворении народов не столь варварских, как он, вестготам, вандалам, аланам и гуннам фактически не оставалось ничего иного, как выдавить готов. Когда они вторглись в империю, в Галлию, Испанию и Африку, он, наихудший из всех, наконец получил свободу угрожать христианству и его столицам — Константинополю и Риму.

Но лишь когда два брата Аттила и Бледа в 423 году воссели на трон гуннов — если его вообще можно так называть, — именно гунны сделались прямой и непосредственной опасностью для цивилизации.

Она уже была наполовину разрушена, растерзанная и истекающая кровью от ран, которые наносили постоянные вторжения варваров к югу от Дуная и Рейна, когда они доходили едва ли не до сердца империи, до Константинополя, когда стояли под стенами Рима и ему грозила опасность вторжения дикарских языческих орд, полных желания убивать и насиловать, грабить и разрушать.

Контраст между этими двумя нападениями, Алариха, а теперь Аттилы, был разителен. Можно было восхищаться и даже защищать Алариха, и многие историки делали и то и другое. Аттила со свирепостью дикого зверя напал на империю и христианство. И если готы считались христианами — пусть и арианами, то гунны были закоренелыми язычниками. По крайней мере, Аларих уважал звание римлянина и готов был принять его; Аттила же презирал его, ненавидел и хотел стереть Рим с лица земли. Если и есть хоть какое-то различие в морали готов и гуннов, нападавших на империю, то в военном плане они полностью схожи — и те и другие сначала двинулись на Восток и повернули на Запад после того, как потерпели поражение. Набеги Алариха, пусть и разрушительные, были далеко не столь опасны, как действия Аттилы. Империя подверглась нападению убийц.

Римская система отношения к варварам была создана в давние времена, когда на восточный трон взошел Феодосий II. Она включала в себя не только использование варваров как союзников — Ульдин и его гунны под командованием Стилихона сражались против Радагайса в битве при Фьезоле, — но и натравливание друг на друга различных варварских племен и народностей. В этом смысле империя уделяла особое внимание гуннам. Стилихон отлично знал их, а Аэций, который в конечном итоге и нанес им поражение на Каталаунских полях, возможно, был обязан им жизнью в том критическом положении, которое сложилось после смерти его соперника Бонифация в 433 году. Но такая политика всегда несла в себе опасность, и по мере того, как неизбежнее становилась, она все отчетливее вела к краху. Когда в провинциях были рассеяны готы, вандалы, аланы и другие племена, империи на ее северных границах пришлось встретиться с подлинной силой, которая и расправилась со своими предшественниками. Мы видим, что в 432 году вождь гуннов Роас ежегодно получал 350 фунтов золота, что было практически неотличимо от дани. Возможно, именно он и положил конец старой римской политике. Когда империя, следуя своим обычаям, заключила союзы с некоторыми варварскими племенами, его соседями, Роас объявил их своими вассалами и тут же поклялся не обращать внимания на любые договоры, пока император не разорвет эти союзы. Более того, он потребовал, чтобы все эти его вассалы, которые оказались в пределах империи — они поступали на службу к римлянам, чтобы избежать его жестокого правления, — вернулись под его эгиду. В этом требовании невозможно было ни отказать, ни пропустить его мимо ушей. В 433 году Феодосий был уже готов направить посольство для заключения договора с Роасом, но тут до него дошел слух, что Роас мертв и ему унаследовали двое его юных племянников, Аттила и Бледа. Именно они и приняли римских посланников.

Встреча состоялась в пределах империи, на правом берегу Дуная, неподалеку от города Маргуса (или Маргума) в Мёзии, где сливаются Дунай и Морава. Это место знаменито тем, что именно здесь Диоклетиан нанес поражение Каринусу.

Византийский историк Приск Франкянин оставил нам отчет об этой странной встрече. Гунны явились на нее верхом, и, поскольку отказались спешиваться, римские послы тоже остались в седлах. В таком положении они и выслушали надменные требования гуннских вождей: разрыв договора Феодосия с варварами на Дунае, изгнание всех гуннов, служивших в императорских армиях или осевших в пределах империи, отказ от помощи любому варварскому племени, воюющему с гуннами, выплаты дани со стороны Империи в размере семисот фунтов золота вместо нынешних трехсот пятидесяти. Послам пришлось согласиться на все эти требования, поскольку Аттила заявил: или они их принимают, или — война, а Феодосий был готов смириться с любым унижением, лишь бы не воевать. Знаменитая встреча у Маргуса увенчалась полной победой гуннов, которую Аттила никогда не забывал.

Феодосий был готов принять любые условия Аттилы, что подтверждалось его поступком — он тут же передал в руки Аттилы двух молодых знатных гуннов и не выразил протеста, когда Аттила распял их прямо на глазах у императорских послов.

Это действие ярко характеризовало начало правления Аттилы и его личность. Мы можем предположить, что в то время ему было где-то между тридцатью и сорока годами и, как младший, он всегда подчинялся своему брату Бледе, которого вскоре убил. О месте его рождения нам ничего не известно, но можно предположить, что оно как-то связано с Волгой, потому что одно из древних названий этой реки было Итиль. Но вырос Аттила на Дунае и здесь учился владеть оружием, может быть, в компании молодого Аэция, который был римским заложником Роаса — придет день, когда именно он нанесет поражение Аттиле. В поисках изображения Аттилы нам с сожалением придется признать, что никто из современников не оставил его. Приск сообщил, что Аттила был невысок ростом, но мощного телосложения, с большой головой, маленькими и глубоко посаженными глазами, редкой бородой, приплюснутым носом и смуглой кожей. «Он был горделив поступью, бросал по сторонам быстрые взгляды; самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество». Его быстрая речь так же, как и его поступки, отличались внезапностью и жестокостью, но, хотя, начав войну, он оставлял после себя сплошные руины и брошенные для устрашения тысячи непогребенных трупов, к тем, кто покорялся, он проявлял милосердие или, по крайней мере, щадил. Одевался он просто и чисто, еда его была такой же неприхотливой, как и одежда, и подавалась на деревянных блюдах; характер Аттилы резко контрастировал с присущим ему варварским сумасбродством. Как бы там ни было, он был варваром с инстинктами дикаря. Постоянно пьяный, он овладевал женщинами с яростной страстью, каждый его день был отмечен жертвами. Он не признавал никакой религии, но окружал себя колдунами и магами, потому что был очень суеверен. Как военачальник, он редко присутствовал на поле боя, предпочитая командовать, а не вести своих воинов в бой, и отдавал предпочтение дипломатии перед военными действиями. Его самым надежным оружием была уклончивость. Он мог годами обсуждать какой-то вопрос и без устали, не теряя терпения, принимать посольства от Феодосия. Он играл со своими жертвами, как кот с мышкой, и нередко случалось, что покупал победу, а не одерживал ее. Он знал, что его угрозы действовали куда сильнее, чем действия, и фактически играл с империей, которой было что терять, весьма напоминая этим Бисмарка, который тоже играл с Европой. Как и у Бисмарка, его заботой было создание империи. Его идеей, которой, может быть, придерживался и Роас, было создание Северной империи, Гуннской империи, противостоящей Римской. Она должна была возникнуть к югу от Рейна и Дуная. С этой целью он и хотел объединить под своей властью различные варварские племена и народы — как и Бисмарк хотел под прусским мечом объединить различные германские народности. Аттила хотел быть императором севера, так же как римский император владел югом.