Дар - Алексей Фурман

Неуловимо быстро ударив зверя костяшкой указательного пальца в область между глазом и ухом, человек прекратил его мучения. Зверь уронил проломленную башку на изрытую лесную подстилку и затих. Желтые глаза, еще мгновенье назад горевшие злобным страхом, потухли и остекленели…

Человек посидел немного на корточках, задумчиво глядя на черную тушу убитого им зверя, затем, удивленно покачав головой, поднялся во весь рост. Неожиданно откуда-то сверху, из переплетения дубовых ветвей, до человека донесся звук, похожий на растянутое воронье карканье. Победитель мгновенно подобрался, и тут со стороны дороги раздалось короткое испуганное ржание.

– Ах ты ж… – человек стремглав кинулся на звук. Выскочив на дорогу, он увидел, что опоздал: коня нигде не было видно. С противоположной стороны дороги слабо колыхались изломанные кусты. Человек, не раздумывая, нырнул в заросли и почти сразу наткнулся на своего коня.

Несчастное животное, вытянув шею, неподвижно лежало на правом боку. Из разодранного живота на окровавленную землю вывалилась груда дымящихся кишок. На этот раз человек шел, не скрываясь. Конь, услышав шаги, судорожно всхрапнул и, дернувшись, поднял голову навстречу хозяину. Его наполненные слезами глаза с мольбой смотрели на человека.

Тот с досадливым вздохом опустился на колено, и, подхватив одной рукой голову коня, положил другую ему промеж ушей.

– Не успел я, ты уж прости…

Конь протяжно, со стоном вздохнул.

– Спи, – приказал человек, сосредоточенно нахмурив брови. Конь слабо дернул копытом, глаза его потускнели, дыхание остановилось. Человек осторожно опустил потяжелевшую конскую голову на землю и, поднявшись на ноги, повернулся лицом к лесной чаще. Туда уводила рваная цепочка кровавых следов.

– Беги, беги, – мрачно усмехнувшись, пробормотал человек. – От меня не убежишь. В живых я тебя не оставлю, уж можешь не сомневаться.

Выбравшись на дорогу, бывший всадник подобрал свою суму и со вздохом перекинул ее через плечо.

– А так хорошо все начиналось, – пробормотал он без особого, впрочем, сожаления и добавил громче, обращаясь к кроне ближайшего дерева: – Видать и правда недобрые здесь места, коль уж волколаки средь бела дня караулят путников у дороги.

Ответом ему стало согласное воронье карканье.

Глава 2

Деревня замерла и притихла, придавленная и оглушенная захлестнувшим ее страхом.

Люди избегали произносить вслух слово, нагнавшее на них смертный ужас, но изгнать его из своих мыслей были не в силах.

Это страшное слово помнил каждый, помнил каждое мгновенье, независимо от того, чем был занят и о чем говорил вслух. Помнил днем, когда с подозрением вглядывался в лица соседей (и – чего уж там! – собственных домочадцев), пытаясь разглядеть в них то, чего никогда до этого не замечал. Помнил ночью, когда, запершись в своем доме, в ожидании лютой смерти с замиранием сердца прислушивался к каждому шороху за стеной. Помнил на людях, в семье, наедине с самим собой…

Шестнадцать человек, четыре двора за два неполных месяца – такую дань собрал с деревни не знающий жалости кровожадный выродок. Он не щадил никого – ни женщин, ни стариков, ни детей. Не брезговал он и животиной, перерезав уже чуть не половину деревенского стада.

Собственно, с животины все и началось. В одну не самую прекрасную ночь накануне полнолуния к востоку от деревни, со стороны недалекого Глухолесья, слышался странный вой – вроде как волчий, но не совсем. Деревенские, покумекав сообща, решили, что так выть мог, пожалуй, только волколак. И хотя до сей поры эти твари обходили деревню стороной, решено было, что на следующую ночь в ночное с лошадьми пойдут не мальчишки постарше, как обычно, а взрослые мужики. Сказано – сделано. Идти вызвались четверо и, прихватив с собой собак, рогатины да колы покрепче, добровольные пастухи с вечера отправились стеречь табун.

На следующее утро лошади с рассветом в деревню не вернулись. В общем-то ничего страшного в этом не было: ну мало ли, задержались немного, раньше, что ли, такого не бывало? Беспокоиться было как будто бы не о чем, тем более, что ночь прошла тихо, и со стороны выгона до деревни не донеслось ни единого подозрительного звука. И все же у жены деревенского бортника, который среди прочих ушел караулить лошадей, сердце чуть не с полночи было не на месте. Вскоре после рассвета женщина хватилась младшего сына и не смогла его найти. Со слов старших братьев она узнала, что малец еще до рассвета потихоньку выскользнул из избы – не иначе как побежал проведать, как дела у отца.

Жена бортника пообещала в сердцах выпороть сорванца как сидорову козу за своеволие, но особого значения его исчезновению не придала. Вернется с отцом, куда он денется! Несмотря на неотпускающую тревогу, ей и в голову не пришло, что средь бела дня в двух шагах от деревни с мальчишкой может случиться что-то недоброе. Знала б она, как все повернется..

Не дождавшись до полудня ни мужа, ни сына, встревоженная мать всполошила родню и соседей. Те, впрочем, и сами начали уж волноваться о судьбе табуна и караульщиков. Несколько мужиков, ругаясь, бросили работу и отправились искать пропавших, благо до выгона, где деревенские обычно пасли лошадей, было недалеко.

Первым нашелся сын бортника. Мальчишка, сжавшись в комок, сидел под кустом возле тропы саженях в двадцати от выгона. Белый как полотно, он молчал в ответ на все расспросы и, казалось, вообще не узнавал никого из соседей и родственников. Один из ушедших на поиски понес мальчишку обратно в деревню, остальные двинулись дальше. И вскоре им стало ясно, что именно приключилось с мальчонкой.

Зрелище, которое открылось их глазам на выгоне, вполне могло напугать до потери чувств не то что шестилетнего пацана, а и взрослого, матерого мужика.

Места, в которых стояла деревня, хоть и были глухими, но, вообще-то, испокон веку считались спокойными и безопасными. От воров да грабителей деревню надежно стерегли княжеские дозоры. Хоть и далеко стояла деревня от замка, но князь – да хранят его Боги! – вотчину свою не давал в обиду никому.

Нелюди в этих краях почитай что и не было. Точнее быть-то она, само собой, была – куда ж без нее! – но держалась скромно и носа лишний раз не высовывала. Бывало, конечно, покуражится иногда леший над заплутавшими грибниками, водяной пощекочет купальщикам пятки, аль кикимора пугнет расшумевшихся девок с дальнего болота, так ведь нелюдям тоже скучно в лесу-то, вот и воюют они со скукой, кто как может. Однако до сей поры забавы их, если разобраться, были вполне безобидными и особого вреда никому не причиняли.

Что до нежити, то она если и водилась в окрестностях деревни, то людям на глаза и подавно старалась не попадаться, жилья сторонилась и вообще существования своего никак не проявляла. Поговаривали, что в том была большая заслуга княжеского жреца, который как никто другой умел склонить Богов к благосклонности и упросить их взять под защиту княжьих подручников.