В нашем классе - Иосиф Дик

— Эй, делегат, не слышишь, что ли? Ты что, только от девчонок идешь? Ну как, пригодился пиджак? Зачем звали?

Широкий курносый нос и глубоко посаженные глаза придавали его скуластому лицу добродушно-плутоватое выражение.

— Ничего особенного, — равнодушно сказал Димка, снимая с себя пиджак. — Им, оказывается, шахтер нужен для какой-то постановки, вот они и написали.

Он заметил, что у Горшкова из кармана торчат две пустые бутылки, а в руках он держит маленький чемоданчик Парамонова, в котором тот всегда носил свою спортивную форму: высокие борцовские ботинки на тонкой каучуковой подошве, черную трикотажную борцовку с буквой «Д» на груди и махровое полотенце. Наверно, Парамонов возвращался со стадиона «Динамо».

— А кто шахтером будет? — спросил Парамонов.

У него в карманах Димка тоже заметил пустые бутылки.

— Я.

Парамонов захохотал:

— Ох, и дурак же ты, что связался! А трубочистом не хочешь быть? Зря ты ему, Федька, часы и самописку давал!

— Сам ты, Парамоша, дурак, — спокойно сказал Димка. — Я ни с кем не связывался, а пошел по собственной охоте. А вы что по улицам шатаетесь?

— Бутылки несем в магазин сдавать. Деньги нужны — в кино идем. Там хроника интересная. Говорят, моего отца показывают.

— Вас-то на вечерний сеанс пустят?

— Пропустят. У меня-то уж видишь… — И Парамонов, как гусар, мизинцем туда-сюда погладил пробивающиеся усики. — А Пипин Короткий уж как-нибудь на цыпочках пройдет.

— А твоя бабушка на кино денег не дает?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — сказал Парамонов. — А с девчонками ты зря связался — ненадежный народ. Ну, бывай!

И Парамонов, вынув из кармана папиросы «Ракета», не спеша закурил и вразвалку пошел по улице. Горшков сказал ему: «Дай затянуться», и прильнул к парамоновской папироске. А потом, помахав над головой спортивным чемоданчиком — дескать, прощай, — деловито зашагал за Юрой.

Димка посмотрел им вслед. Шел он от девочек — и было такое хорошее настроение, а встретил Парамонова — все пропало. И что он за человек?

Димка и любил Парамонова и ненавидел иногда. Любил он его за силу. Тот был сильнее всех в классе.

Два раза в неделю Парамонов занимался классической борьбой на стадионе «Динамо» в детской секции, которой руководил заслуженный мастер спорта Иван Антонович Гордеев, в прошлом не раз защищавший честь Советской страны на коврах Европы.

Как-то раз после футбольного матча Димка задержался на стадионе и пошел искать под трибунами парамоновскую секцию.

В борцовском светлом зале с белоснежными матрацами на полу, со штангами, похожими на вагонные колеса, и мягкими мешками, напоминавшими диванные валики, Парамонова уже не было — там занимались взрослые. Но зато Димка увидел тренера Гордеева, которого сразу узнал по широкому шраму на лице. Иван Антонович вызывал по очереди на ковер сидевших перед ним борцов и показывал на них новые приемы.

Видно, подражая тренеру, Парамонов после очередной тренировки тоже проделывал над ребятами в классе разные штуки. Он лез со всеми бороться. То одного брал за шею и валил через себя на пол, то хватал другого за руку и, мгновенно повернувшись к нему спиной, так резко бросал его через плечо, что у того только ноги мелькали в воздухе.

Иногда, подложив под голову пальто, Парамонов становился на «мост» — на голову и ноги — и предлагал ребятам садиться к нему на живот. На него верхом влезали три человека, но он не падал. Он даже слегка покачивал всех троих.

А еще Парамонов вызывал бороться против себя весь класс. На переменах он становился к стенке, и к нему было не подступиться. Кто ни подходил, тот мигом отлетал в сторону. Но вскоре ребята выработали свою тактику. Они специально посылали к Парамонову «жертву» — его друга, маленького Федю Горшкова. Пипин Короткий осторожно подходил к Парамонову. В тот момент, когда Парамонов собирался его отбросить, он вдруг руками и ногами вцеплялся в силача. Пока Парамонов отрывал от себя Пипина Короткого, его окружали ребята и валили на пол. Тут начиналась куча мала. Это было очень смешно.

Но Димка не любил Парамонова за какую-то бесшабашность. Юра мог любого ученика оскорбить ни за что, шутя ударить, а рука у него была каменная. В последней четверти он получал то пятерку, то вдруг через день по этому же предмету двойку. К двойкам он относился спокойно и всем своим видом показывал: «Пускай другие гоняются за отметками, а мне наплевать!»

Да, с тех пор как отец с матерью уехали на «Куйбышев-гидрострой», Юра совсем разболтался. Ребят в классе не слушает, бабушку не слушает и ходит себе гоголем. И почему он сказал, что нечего связываться с девчонками?

Дома на Димку накинулась мама:

— Ты почему так поздно? Я уж и директору звонила и с Ириной Николаевной говорила — никто не знает, куда ты делся! Господи, чего я только не передумала! Уж в больницы собиралась звонить…

— Ты всегда такая! Человек занят, а она про больницы думает! — сказал Димка, садясь за стол и пододвигая к себе тарелку с борщом.

— А где ты был?

— В одном месте.

— Секрет?

— Мы с Толей в женскую школу ходили. — Димка опустил голову и быстро заработал ложкой.

— Не торопись, не торопись, ешь, — сказала мама.

Положив перед собой руки на стол, она смотрела в лицо сыну и улыбалась. Она была совсем молодой. У нее были черные густые волосы, черные глаза, живые и улыбающиеся.

— Ну, и что там? — спросила она.

— Ничего. Обещали радиоузел сделать.

— Знаешь, сегодня принесли счет за электричество, так ты разложи его на всех. И обязательно сходи завтра в домоуправление. На улице всего минус два градуса, а они топят, будто сорокаградусный мороз. Я прямо дышать не могу…

Димка был в своей квартире вроде ответственного съемщика. Он раскладывал счета за электричество на всех жильцов, вызывал водопроводчика, если портился в кухне кран, составлял списки дежурных по уборке квартиры.

Мама у него работала швеей в одном из дамских ателье, отец погиб в 1942 году в боях на Харьковском направлении. Когда он погиб, Димке было всего-навсего четыре года и он его не помнил, но до мельчайших подробностей знал отцовскую биографию, потому что не было дня, чтобы он не расспрашивал у матери о нем и особенно о его боевых подвигах. До войны отец работал мастером в электромеханическом техникуме, а призвали в армию — попал в артиллерию. На его счету было два подбитых «тигра». Как-то раз на отца несся немецкий танк. Отец не растерялся — вовремя нырнул под танк и, попав между гусеницами, остался жив. Но через три месяца после этого случая в Москву все равно пришло извещение:

«Командование артиллерийского полка с прискорбием сообщает Вам о том, что Ваш муж Леонид Петрович Бестужев пал смертью храбрых в боях на Харьковском направлении и похоронен в братской могиле недалеко от поселка Боровое. Высылаем Вам его орден Отечественной войны 1-й степени, которым Бестужев награжден посмертно».

Получив это извещение, мать два дня плакала. Потом прикрепила орден на отцовский пиджак в шкафу и пошла на работу. Трудно было маме во время войны. Она продавала понемногу вещи. Но папин пиджак, совсем новый, сшитый как раз за месяц до войны, она ни за что не хотела продавать. Так он и висит все время с орденом в шкафу.

Жили Димка с матерью дружно. Вечерами мама брала на дом дополнительную работу из артели — шила для кукол платьица, и Димка ей помогал — гладил их утюгом…

А техникой Димка увлекся с тех пор, как в сундуке на кухне нашел отцовские инструменты: отвертки, буравчики, микрометры, сверла, личные и бархатные напильники, фуганок, коловорот, пассатижи, ножовки. Для мальчика это было великим открытием и приобретением.

Димка сам себе сделал электробудильник. Потом провел из кухни в комнату электрический звонок и мог соединять его с любой кастрюлей, стоящей на газовой плите. Как в кастрюле или в чайнике закипает вода — в комнате звонок.

Однажды Димка «изобрел» ракетный двигатель. Он поставил медную трубку толщиной в палец на маленькую тележку из конструктора и набил в нее головки от спичек. Серы туда вошло немного, и эта затея была безопасной. Но, к Димкиному огорчению, не все получилось как следует. В тот момент, когда Димка в последний раз перед испытанием проверял свое изобретение, в пустую кухню прикурить от газового венчика зашел старый ворчун, кочегар из женской школы Савелий Яковлевич. Закурив, он с папиросой склонился над ракетным двигателем:

— Это что у тебя за гроб с музыкой?

И вдруг в кухне раздался оглушительный выстрел, и ракетный двигатель, разбив стекло, вылетел в окно.

Савелий Яковлевич часа два после этого никак не мог отдышаться.

— Вы смотрите, — говорил он потом соседям по квартире, — этот Димка еще какую-нибудь атомную бомбу изобретет — тогда все мы на кусочки распадемся.