«Смерть» на языке цветов - Людмила Мартова

Сегодня Лиля освободила полдня, чтобы еще раз съездить в интернат и все-таки лично познакомиться с чудо-директором. Образ у нее в голове сложился малоприятный, но первому впечатлению Лиля привыкла не доверять. Ее опыт твердил, что Колпина может на самом деле оказаться прекрасным специалистом и вообще душкой, а вся история, рассказанная девицей с челкой, – плодом больного воображения или результатом личной неприязни.

Заодно Лиле очень хотелось еще раз повидать Матвея. Мальчишка почему-то запал ей в душу. Может быть потому, что чем-то был отчаянно похож на ее Гришку. Внешне они как раз были совсем разные, и все-таки сходство было. Наверное, она и улыбалась, проснувшись, от того, что радовалась предстоящей встрече с ним.

Матвей ей обрадовался тоже.

– Ты ко мне? – немного недоверчиво спросил он. – Или по делу?

– Сначала к тебе, потом по делу. – Даже детям Лиля всегда говорила правду. – Но я же могу заниматься делами и при этом общаться с тобой, правда?

– Правда. Можешь, – Матвей кивнул и его худенькое личико с тонкой, будто просвечивающей изнутри кожей просияло. – А ты в английском разбираешься? А то мне уроки задали, а я там одно упражнение никак сделать не могу.

Лиля призналась, что в английском не сильна. Матвея это, впрочем, не огорчило.

– Ладно, тогда я сам. А в каком предмете ты мне помочь можешь?

Мальчишке очень хотелось, чтобы его новая знакомая помогла ему сделать уроки. Лиля улыбнулась, разгадав его хитрость, впрочем, чуть печально. Матвея ей было жалко.

– В истории, – сказала она. – Хочешь, я тебя в воскресенье возьму к себе домой, мы сходим в музей, а потом реферат напишем.

– Давай. Я знаю, что такое реферат. Нам задают. Иногда, – уточнил мальчишка. – А ты меня правда-правда на выходные возьмешь?

– Возьму, – пообещала Лиля. – Я никогда не обманываю. С Гришкой тебя познакомлю. Вместе и в музей пойдем, а потом в кафе. Мороженое есть.

– Здорово, – восхитился Матвей. – Ты тогда сразу уточни, какие заявления надо написать, чтобы тебе меня отдали. Хотя у нас с этим не очень строго. Если что, я запросто сбегу.

– Нет уж, – решительно заявила Лиля. – Сбегать мы не будем. Я, между прочим, подполковник, форму ношу, погоны, как видишь. Так что закон я никогда не нарушаю и сейчас не буду. Сделаем все так, как положено. Понял?

– Понял, – покладисто согласился Матвей. – Ты не думай, я слушаться буду.

В кабинет к Колпиной Лиля заходила, улыбаясь до ушей. Из-за стола темного дерева поднялась величественная фигура, размера пятьдесят восьмого, не меньше. Прическа у директрисы была уложена волосок к волоску, и Лиля сразу вспомнила рассказ про ежеутреннюю парикмахерскую.

На необъятной груди переливалась стразами блузка леопардовой расцветки, пухлые запястья были перехвачены толстыми серебряными браслетами с северной чернью, сосиски пальцев с нанизанными на них крупными перстнями переплелись под тройным подбородком в жесте, видимо, выражающем крайнее волнение. Ирина Тимофеевна Колпина не понравилась Лиле с первого взгляда и, видимо, навсегда.

– Что же к нам следователи-то зачастили? – низким голосом спросила директриса. – Сначала Егор Валентинович был, теперь вы. Уже второй раз приходите, как я слышала. Что ж вы в первый раз меня в известность о своем визите не поставили. Негоже это, без хозяйки по ее владениям ходить.

– Владениям? – переспросила Лиля, изогнув бровь. Было у нее такое умение. Ее бровь искривлялась, выражая различные чувства – смятение, радость, гнев. Сейчас бровь выдавала свой коронный номер – недоумение, переходящее в легкое, едва заметное презрение. Колпина, видимо, оценила это по достоинству, ее полное лицо покрылось красными пятнами, подбородки заколыхались. – Я, знаете ли, человек государственный. Нахожусь на службе, поэтому на встречи езжу согласно своему графику. А то, что вас в рабочее время нет на месте, так это я, простите, не виновата.

– Я ездила в департамент образования. – Ее контральто перешло в сопрано. – Я положенным образом исполняю свои служебные обязанности, а все остальное – это обвинения клеветников и…

– Конкурентов, – услужливо подсказала Лиля. – Я уже поняла, что среди детских домов процветает недюжинная конкуренция. Много ли ваших ноу-хау уже украли?

– Боже мой, за что мне все эти неприятности? – Колпина начала заламывать руки, а Лиле почему-то вспомнилась фраза из ее любимых Ильфа и Петрова: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду»[3]. Колпина именно так сейчас и выглядела, по крайней мере, лицо ее было очень даже изменившимся.

Дверь открылась, и на пороге появилась давешняя запуганная секретарша.

– Что такое? – взвизгнула директриса, нашедшая, на кого выплеснуть негативные эмоции. – Сколько вам говорить, что меня нельзя беспокоить, когда у меня посетители.

– Ирина Тимофеевна, к вам курьер, – растерянно прошептала секретарша.

– Какой курьер?

– Из «Мира цветов».

– Что-о-о? Какой курьер, боже мой, я ничего не понимаю. У меня такие неприятности, а тут еще и это.

Лиля с интересом наблюдала за этой непонятной сценой. В кабинет прошел курьер. Молодой человек в фирменной куртке, на которой красовался известный всему городу логотип фирмы «Мир цветов». В руках он держал горшок с каким-то пышным растением. С первого взгляда Лиле показалось, что это гортензия.

– Вот, у меня заказ. Велено передать лично в руки Колпиной Ирине Тимофеевне, – заглядывая в какую-то бумажку, скороговоркой проговорил он.

– Это я. – Голос директрисы вновь вернулся к глубокому контральто. – А от кого это?

– Не знаю, я просто посыльный. – Курьер пожал плечами. – Велено доставить в дом-интернат имени Балакирева и передать вам лично в руки. Вот, распишитесь, пожалуйста.

Колпина черканула затейливую подпись и растерянно взяла в руки горшок с тремя неземной красоты цветками – розовым, сиреневым и белым. Рассмотрев пышные разноцветные шапки, Лиля убедилась, что это действительно гортензии. В первые дни апреля они смотрелись празднично и даже немного неуместно. Упоительный аромат поплыл по кабинету.

– Я ничего не понимаю. – Колпина проводила глазами ушедшего курьера и секретаршу, посмотрела на цветы, которые держала в руке, а затем на Лилю. – Я понятия не имею, кто мог послать мне эти цветы.

– Благодарные воспитанники, – поддела ее Лиля. – Или страстные воздыхатели, либо тайные поклонники. У вас есть тайные поклонники, а, Ирина Тимофеевна?

– Откуда же я знаю, если они тайные? – В голосе директрисы послышались кокетливые нотки. Происходящее ей явно начинало нравиться. Она водрузила на край стола горшок с благоухающими цветами. – Ну, задавайте свои вопросы, если они у вас есть. Мне нечего скрывать, и, как видите, далеко не все окружающие считают меня плохим человеком.

– Ну что ж, объясните мне, как получилось, что ваши воспитанницы в ночное время оказались за стенами интерната, да еще в нетрезвом виде? – Лиля открыла блокнот и приготовилась записывать. Дурманящий запах цветов щекотал ей ноздри.

Глава вторая. Когда зацветает лайм

Самые горькие слезы над гробом мы проливаем из-за слов, которые так и не были сказаны, и поступков, которые так и не были совершены.

Лавров проснулся внезапно, как от удара. Впрочем, мысль, разбудившая его, и была хлесткой, как удар, бьющий под дых и перекрывающий дыхание. Веры больше нет.

Он вспомнил, как больно ему было, когда эта мысль впервые начала подкарауливать его, выбирая для своего визита самое неподходящее время. Он мог вспомнить, что Веры нет, вкручивая лампочку под потолком или сидя в засаде, или закусывая водку маринованными огурцами, или вот так же, проснувшись под утро минут за сорок до будильника от того, что воздух не проходит в скрученные от непереносимой боли легкие.

Два года прошло с той поры. Смирился ли он с тем, что жена ушла от него, предпочла ему, Лаврову, другого мужчину? Более удачливого, более успешного, более богатого, да и что там греха таить, более красивого.

Мент Лавров с его стандартной зарплатой и непонятными перспективами не мог конкурировать с владельцем крупной IT-компании, разъезжающим по всему миру и легко покупающим Вере оригинальные сумки от Луи Виттон. Пока Вера не сказала ему, что это, оказывается, важно, Лавров и понятия не имел, что существуют сумки такой марки.

Они поженились еще студентами и радовались пустой однушке с собственноручно поклеенными обоями, в которой из мебели был только старенький диван и дребезжащий на разные лады холодильник. Однушка досталась Лаврову от бабушки, и они так радостно вдвоем клеили обои в дурацкий мелкий цветочек и пекли блины, потому что в холодильнике не было ничего, кроме одного яйца и пакета с мукой. Блины были на воде и совсем несладкие, но тогда это казалось чем-то само собой разумеющимся.