Доброволец. Записки русского пехотинца - Михаил «Норман»

«Хорошо, – кивнул командир, – Фокстрот, отбери восемь человек».

И когда среди прочих выбрали меня, я ощутил гордость, а еще… да, мне стало не по себе. За месяц без малого, что мы провели в Новороссии, случались и боевые тревоги, и выезды отдельных групп на задания, считавшиеся опасными: например на сопровождение людей или грузов. Я, правда, не ездил. У меня, как старшины отряда, хватало своей головной боли. Но теперь намечалось что-то серьезное. Страх…

Сейчас страха не было. Не было вообще ничего: ни волнения, ни сомнений, ни надежды. Все отгорело, осталась лишь холодная решимость. Я смотрю на своих товарищей, сжатых тесным пространством кузова. Кто-то курит, прикрывшись от ветра рукавом, кто-то просто смотрит вдаль, отсчитывая убегающие версты. В тусклом свете занимающегося дня их лица кажутся высеченными из светлого гранита. Словно смертная тень легла на нас, отделив от всего, что было прежде. Мы – мужчины, вышедшие на рать, и менять что-либо поздно. Жребий брошен, спущен курок, рука судьбы кинула кости, и они катятся по столу: кому выпадет «чет», а кому «нечет»? Ледяной ветер хлещет крыльями, свистит в ушах, воет в выставленных наружу стволах пулеметов.

Уже совсем скоро колонна резко затормозит и раздастся крик «Все из машин!». Пулеметчик Дунай, матерясь сквозь зубы, перевалится через борт в обнимку со своей машинкой. «Все из машин! Быстрее!», орет командир. Я выкидываю на землю тяжеленную сумку с «мухами», придавившую колени и прыгаю следом, прихватив трубу гранатомета и тяжеленный ранец с боеприпасами. Адреналин мгновенно доводит кровь до кипения. Суета, выкрики команд, люди бегут в разные стороны. Мы на открытой местности, слева окраина какой-то деревни, справа – длинное серое трехэтажное административное здание с широкими окнами и высокий, забранный колючкой забор, за которым расположились некие промышленные корпуса. Стрельбы, вроде, пока не слышно. Пулеметный расчет у меня за спиной поспешно занимает позицию, взяв под прицел ведущую из деревни дорогу. Левее Додж, гранатометчик из нашего отряда, заряжает свое орудие. Я кидаюсь прочь от машин, торопливо расстегивая ранец, присев собираю заряд. Граната уходит в раструб ствола, с сухим щелчком занимая свое место.

– Норман, ко мне!

Это Аркадич. Он стоит в полный рост, держа автомат наизготовку, не отрывая глаз от административного корпуса. Я падаю рядом одно колено, вскидываю РПГ-7 на плечо, большим пальцем поднимаю планку прицела.

– Цель – вышка над проходной. При первом выстреле с той стороны уничтожить к черту!

– Есть.

Проходная справа, метрах в пятидесяти, над ней вышка – нечто вроде фантазийной башенки с флюгером над шатровой крышей. Прицел выставлен на сто метров, значит надо брать ниже, над самой балюстрадой. Внутри, за небольшими прямоугольными окошками никакого движения не заметно, да и в здании тоже. Держу цель. Слева один из разведчиков настороженно поводит длинным стволом снайперской винтовки, бдительно пася окна. Справа ополченец Поляк, также припав на колено, нацелил на фасад тубус реактивного огнемета. Минуты текут в тревожном ожидании. Проходит полчаса, прежде чем из проходной появляется невысокая крепкая фигура в светлом камуфляже. Это Сибирь, комбат Батальона «Имени Александра Невского». Похоже, неприятельская крепость «подняла белый флаг».

Целью нашей операции было захват тюремного учреждения, а именно колонии общего режима №22. Эта зона, представляющая собой, как и положено порядочной тюрьме, обширную и неплохо укрепленную крепость, находится на окраине поселка Комиссаровка, прямо у железнодорожной ветки, по которой проходила административная граница Луганской и Донецкой областей, а заодно и линия фронта между войсками ЛНР и расположившимися на Дебальцевском плацдарме частями ВСУ. Во время летнего наступления ополченцев в сторону Дебальцево в тюрьме работал украинский корректировщик, направлявший огонь вражеских минометов. От их огня батальон понес потери. Корректировщика пытались снять снайперским огнем, но неудачно. Саму тюрьму тоже не захватили, лишь постреляли по окнам. Позже, по словам бывалых ополченцев, там некоторое время базировалась какая-то украинская ДРГ. Последнее время, правда, никакой враждебной активности там не замечалось. Правее и левее колонии №22 на линии фронта стояли отряды казаков, но сама она оставалась подконтрольна украинскому правительству. Правда, какого либо серьезного сопротивления со стороны тюремной охраны наши командиры не ожидали, строя свои расчеты на внезапности и натиске. Пока мы занимали позиции, комбат направился на проходную, один и без оружия прошел на территорию и предъявил начальнику зоны ультиматум о безоговорочной капитуляции в течение тридцати минут.

Большая часть служащих и охраны разбежалось подальше от сложностей жизни еще летом, а те, что оставались верны служебному долгу, оказались застигнуты врасплох. В итоге, получилась классическая операция «вежливых людей»: свалиться, как снег на голову, предъявить весомые огнестрельные аргументы, а потом вежливо попросить не валять дурака и сдаваться «по хорошему», пока не вышло «по плохому». Позже в украинских СМИ пройдет информация о том, что колония №22 была захвачена отрядом террористов в масках в количестве до 60 штыков при двух БТР. На самом деле нас было 15 человек на трех легковушках.

Зона была взята под контроль. В оружейной комнате и тайниках мы захватили больше сотни единиц огнестрельного оружия, главным образом автоматов Калашникова и ПМов. Позже, всех заключенных колонии эвакуировали на 15 зону, в Луганск. Персонал был отпущен по домам. Зона стала опорным пунктом ополчения во фронтовой полосе, к тому же на ней разместилась база разведки и учебка батальона, а также (и, вероятно, это было ее главное назначение) узел связи и радионаблюдения. В безопасных подземных помещениях проходили совещания командиров отрядов, а во время Дебальцевской операции в феврале 2015 года там даже расположится временный штаб командира бригады «Призрак» Алексея Мозгового. Позже, под самый конец операции, когда почти все бойцы уйдут к Дебальцево, наша база окажется под угрозой захвата прорывающимися из котла войсками противника, но все обойдется.

Будут и обстрелы украинской артиллерией, и ночные наскоки вражеских ДРГ, и еще много разного, но все это случится потом, а пока рычит мотор, студит лицо холодный ветер, и нет ничего, кроме серого рассвета, тяжести оружия и решимости встретить все, что приготовила нам судьба. А на часах: 6 часов 35 минут утра, 25 ноября 2014 года.

Комиссаровка. Патруль на линии фронта

Война, которую я увидел

Война многолика. Для кого-то она похожа на «Батальоны просят огня» или «Они сражались за Родину» (судя по рассказам служивших со мной очевидцев, именно так было под Семеновкой или на Саур-Могиле), чья-то война похожа на сериал «Диверсант» или американского «Снайпера». То, что довелось увидеть мне, весьма сильно смахивало на войну из первого «Терминатора». Кроме шуток, все выглядело именно так: грязный снег, серый бетон, ржавое железо, ледяной ветер завывает в пустых проемах окон, несет поземку по перепаханному взрывами полю с одинокой табличкой «мины» на краю; в развалинах «промзоны» мерзнут на постах часовые, а в тускло освещенных подземных коммуникациях теплится некое подобие жизни.

Там спят тревожным сном по 3—4 часа в сутки, едят, чистят оружие и ждут: ждут своей очереди идти на пост или в патруль, ждут команды: «дежурная группа, сбор!», ждут крика «тревога!». Время от времени сектор «прощупывает» вражеская артиллерия, которой отвечают наши минометы и артсистемы, но обычно над фронтом висит тревожная тишина, прерываемая звуками коротких перестрелок да отрывистыми докладами в эфире.

Днем относительно спокойно, если не считать «работы» артиллерии, ночь же – тревожное время. Ночь смотрит красными глазами тепловизоров и злыми звездами беспилотников, ночью выходят на охоту разведчики и диверсанты с обеих сторон, тогда из мрака и вьюги лезут враги. В бледно-зеленом мерцании приборов ночного видения на краю лесополосы возникают осторожно крадущиеся фигуры, и тогда тишина взрывается яростью автоматно-пулеметного огня и паучьи сети трассеров тянутся навстречу друг другу. К «концерту» присоединяется грохот АГС, хлопанье подствольников и разрывы минометных мин, кромсающие тьму жуткими вспышками лилового пламени, а группы усиления кидаются на свои позиции. Но ночной бой скоротечен. Все успокаивается, противник отходит, забрав убитых и раненых (если таковые появляются), снег заносит следы, и вновь над фронтом нависает тревожная тишина, лишь редкие огни осветительных ракет озаряют подбрюшья туч и мы продолжаем ждать рассвета, положив руки на ледяной металл оружия и до рези вглядываясь в темноту.