Повелитель праха - Сергей Панасенко

— Мне надо измерить вам пульс, — сказал он решительно, уповая на то, что Фокиной делали это не слишком часто, и она не сумеет отличить в нем непрофессионала. Анна Ивановна нахмурилась, поджала губы, но штопку послушно отложила и протянула руку.

Гулов подержал ее за запястье, не отрывая взгляда от часов. Кивнул:

— Так, все нормально. Теперь глаза покажите…

Фокина покорно подняла глаза к потолку. Гулов оттянул ей пальцами нижние веки, подержал так секунды три.

— Давление тоже будете? — спросила Фокина.

— Нет необходимости, — важно ответил Гулов. — Все нормально.

Он присел к закрытому клеенкой столу, извлек из бокового кармана блокнот и приготовил ручку.

— Как спите? Что снится? Кошмары не мучают?

— Сплю известно как, — сказала Фокина, — как все старики спят. А чего это вы спрашиваете?

Гулов начал торопливо писать, и ответил, не поднимая глаз от бумаги: — Как же, после такого шока, как у вас, часто случается потеря сна, аппетита, человека преследуют кошмары…

— Какой шок? — резко переспросила Фокина. — Вы это про что?

— Ну как же, Анна Ивановна, — с удивлением посмотрел на нее Гулов. — Вы восемнадцатого были в шоковом состоянии, вас кто-то очень сильно испугал, видимо…

— Никто меня не пугал!

Это был крик, который заставил Гулова вздрогнуть. Анна Ивановна задышала тяжело, подалась вперед и даже чуть привстала с дивана.

— Никто! Не пугал! Не видала я ничего! И вы… это… Гулов, опрокидывая стул, вскочил, наклонился к Фокиной.

— Анна Ивановна! Не вол, Ах, черт! Вам нельзя!

Он оглянулся в поисках воды. Взгляд его упал на ряд пустых трехлитровых банок на подоконнике с белесыми, высохшими потеками на стенках. В одной из них еще было воды пальца на два. Гулов плеснул воду в чашку, стоявшую рядом, подал Фокиной… Но та уже, похоже, отдышалась.

— Ну, что вы так, Анна Ивановна, — с искренним облегчением сказал Гулов. — Что вы так из-за пустяка…

Со двора вдруг донеслось:

— Анна Ивановна! Дома? А, Анна Ивановна?

Пошаркав ногами о крыльцо, на порог явилась маленькая старушка:

— Ой, у тебя гости…

— Не буду вам мешать, — Гулов взял блокнот, попятился к двери. — Чувствуете вы себя вроде бы не плохо, Анна Ивановна, но в поликлинику я вам рекомендую все же сходить. До свиданья.

— Будь здоров, — кивнула Фокина.

Старушка в дверях торопливо посторонилась, и Гулов услыхал, сойдя с крыльца, громкий шепот за спиной: "Это кто?" — Во дворе его внимание привлекла одна деталь. Забор на половине, принадлежавшей Фокиной, был очевидно стар. Столбы его сгнили, и он в нескольких местах накренился, и если бы не густо разросшаяся черемуха — вовсе рухнул бы. Фокина, видно, сама принялась копать новые ямы: уж больно неумелые, кособокие они у нее получались. "Нанять кого-то денег нет, вот и ковыряется старуха сама", догадался Гулов. Но работа не была доведена до конца. Три ямы стояли более-менее готовые, а четвертая брошена на середине. Дожди последних недель обмыли, обвалились кое-где их края, да и мусор успел в них накопиться. На кучках выброшенной земли начинала пробиваться трава — словом, по всему было видно, что стоит это все без движения не первую неделю. Не первую неделю… Три недели минуло с той ночи, как Фокина попала в больницу… Банки на подоконнике и покосившийся забор. Гулов даже вздрогнул от неожиданной догадки. Оглянулся на дом Анны Ивановны. Там в окне торопливо опустилась занавеска. "Тут, Женя, надо обо всем спокойно подумать", — сказал он сам себе и побрел домой.

На следующий день произошло то, чего Гулов так боялся. Его пригласили в прокуратуру и долго допытывались, каких же результатов он добился в расследовании этого странного дела.

— Мне непонятно, Гулов, чего вы дожидаетесь! — выговаривал ему потом Горюнов, как всегда в подобных случаях переходя на официальное «вы». — Время идет, а результатов нет. Меня же тоже теребят. Вы думаете, я вас буду бесконечно прикрывать?

Гулов хотел было познакомить Горюнова с некоторыми мыслями, посетившими его за последние сутки, но неожиданно не стал этого делать. Он почувствовал, что должен сперва еще раз повидаться с землекопами и вообще кое-что обдумать.

Итак, рассуждал он, вернувшись к себе после начальственного разноса, что мы имеем? Фокина. Пенсионерка, которая едва сводит концы с концами и живет тем, что по ночам собирает на кладбище цветы, а днем перепродает их. На это наводит ряд, банок для воды в ее комнате и ее странное присутствие поздней ночью в безлюдном районе возле кладбища. Но воды в банках почти уже не осталось: понятно, ведь с той ночи Фокина носа боялась высунуть на кладбище.

Примерно тогда же она бросила копать ямы под столбы. Плохо себя чувствовала? Не исключено. Но только слепой не заметит сходство этих ям с другими — могильными. И если вспомнить то, что говорил врач в больнице… Конечно, все это пока очень походило на бред. Но поскольку все вообще здесь смахивало на бред — почему, собственно, и объяснение бреда не может оказаться бредовым?

Взять также землекопов, знавших несомненно больше, чем они сказали… И что за околесицу нес их бригадир? Спьяну — или была в том какая-то доля истины? И чего он так перепугался — он, человек, не боящийся ни бога, ни черта?

Допустим, продолжал он размышлять, на кладбище по ночам творится действительно черт знает что… Едва ли Фокину бы просто перепугали люди, разворошившие чужие могилы. Ну, наверное, она от них убежала бы, испугалась, конечно, но такой сильный шок… маловероятно. Значит, можно предположить, что она оказалась свидетельницей чего-то чудовищного, на что, кстати, намекал и бригадир… Но чего? Нет, без повторного похода к землекопам не обойтись.

Обойдя все кладбище, он, однако, бригаду землекопов не нашел.

— А их сегодня и не было, — пояснил ему сторож у ворот. — Они в больницу поехали.

— В какую больницу?

— Да к бригадиру ихнему. Машина его сбила, вот они и поехали.

— Какая машина? Где?

— На Ярославском шоссе, где винный, знаешь? Он того… — сторож щелкнул себя пальцем по кадыку. — Совсем хороший был. Ну, его самосвал и того…

Гулов, выставив вперед руку, шагнул прямо на проезжую часть. Только бы успеть… В пяти сантиметрах перед ним с визгом затормозили «Жигули». Не слушая проклятий шофера, Гулов рухнул на переднее сидение, продемонстрировал удостоверение и велел: "В больницу!". Продолжая ворчать, хотя и тоном ниже, что-то насчет "так же нельзя, если уж и вы под колеса будете прыгать…", водитель покорно развернул машину. "Надо было еще вчера, еще вчера…" — тупо сверлила мозг одна мысль. Других мыслей не было.

Приехали. Забыв про «спасибо», Гулов ринулся к больничной двери. И грудь в грудь налетел на какого-то мужчину. Шагнул вправо — тот тоже. Шагнул влево — тот, словно в зеркале, повторил его движение. Гулов поднял глаза, готовый взорваться, — и узнал одного из землекопов…

— Что, легавый, спешишь полюбоваться на свои дела?

— Чего вы мелете?! — Гулов отодвинул его рукой и пошел вперед.

— Не суетись, мусор, — кинул ему в спину землекоп. — Ты к Кириллычу один хрен уже опоздал…

— Умер?! — крутанулся к нему Гулов. — Когда?

— Час назад.

— Как его фамилия?

— Зачем тебе? Мертвого не посадишь.

Гулов присмотрелся к парню. Держался тот на ногах твердо, но глаза были подернуты той пленкой, что свидетельствовала: говоривший был пьян до такой степени, что едва ли соображал, что говорит. Решив не тратить время на бессмысленные объяснения, Гулов зашагал к окошку справок.

"Как странно, — подумал он. — После маминой смерти я не был тут десять лет, а за двое суток побывал уже дважды…"

Борис Кириллович Манзель — таково было имя бригадира землекопов — скончался в девять сорок утра, не приходя в сознание. Удивительно было, что он вообще прожил ночь: больше двух десятков переломов, не считая сотрясения мозга, обрыва почки и пробитого осколком ребра легкого.

В момент наезда он был мертвецки пьян.

Это могла быть случайность. А могла и не быть.

Больше в больнице ему делать было нечего, и Гулов вышел на свежий воздух.

В скверике напротив больницы он заметил кучку мужиков и без труда распознал в них бригаду землекопов. Поколебавшись всего секунду, он направился к ним.

С его приближением разговор в компании резко смолк.

— Чего надо? — вместо приветствия обратился к нему молодой парень, тот, что в прошлый раз советовал Гулову побыть ночь на кладбище. Он, как и тот, что не пускал Гулова в дверь, был пьян. В этой компании вообще, а сегодня в частности, напрасно, видимо, было бы искать трезвого.

— Разговор есть, — сказал Гулов.

— Отговорили. Командира тебе мало?

— Не из-за меня же он… — начал Гулов.

— Из-за нас, что ли? — крикнул парень. — Без тебя все тихо было. А теперь вот… убили. Из-за кого?