Письма с фронта. «Я видел страшный лик войны». Сборник - Андрей Платонович Платонов

Увидимся – обо всем поговорим.

Ты забыла мне положить в сумку бритву (положила только ножи), мне приходится здесь занимать каждый раз.

Что еще тебе написать, милая моя? Очень хочу, чтобы хоть 20-го августа быть дома, но, как говорится в одной песенке, «ты далека от меня – между нами поля и луга, а до смерти четыре шага».

Обнимаю мою дорогую жену.

Твой старый офицер Андрей. Действующая армия.

Если будет возможность, сбереги ½ литра водки. Я пойду и выпью на могиле в день своего приезда. Никому не говори о моем приезде, я ни с кем не хочу встречаться.

3/X-43.

Здравствуй, дорогая моя Муся!

Здесь я ближе к нашему сыну; вот почему между другими причинами я люблю быть на фронте. Все время мой сын живет в моем сердце. Должен тебе сказать – отсюда, – что ты для меня единственная на живом свете живая часть его, моего умершего сына. Я на подъезде попал ночью в тяжелую автомобильную аварию, но отделался только измазанной в грязи шинелью. Повезло. Живи, моя дорогая, может быть – увидимся.

Твой старый капитан.

[Приписка сбоку листа]

Дорогая Муся!

Если увидишь Михаила, скажи, что я извиняюсь перед тобой и перед ним за свое поведение. Но ты и он должны извинить меня, потому что мне постоянно так тяжело, что и война для меня отдых. Здесь для меня люди ближе, и я, склонный к привязанности, люблю здесь людей. Русский солдат для меня святыня, и здесь я вижу его непосредственно. Только позже, если буду жив, я опишу его. Как-то ты там поживаешь, милая моя? Скоро напишу свой адрес.

Твой капитан.

4/X-43.

Дорогая Муся!

Сегодня 9 месяцев минуло со дня смерти нашего сына. Прошло с его смерти ровно столько же времени, сколько он лежал перед рождением в твоем чреве. И вот уже 270 дней прошло, как он ушел ото всех живых, почти триста суток он лежит в земле. Но он оставил после себя свое подобие – милого Сашку. Поцелуй его за меня, деда-солдата… Я все время езжу. Трудно приходится, но ничего. Завтра или послезавтра, м[ожет] б[ыть], буду в Смоленске. Я на твоей старой родине и тоскую здесь по тебе.

Твой А.

20/III 1944 г.

Здравствуй, дорогая моя Муся!

Это письмо передаст тебе тов. Бор[ис] Галин, который со мной вылетел из Москвы и на том же самолете возвращается. Живу я тут ничего. Сегодня вернулись (нас ездило трое) из поездки под Проскуров. Поездки эти всегда интересны, хотя бывает физически тяжело.

Я еще буду здесь месяц – почти до конца апреля: так Карпов назначил мне быть. Буду здесь ездить и писать, хотя писать трудно – условия неудобные даже для меня, нетребовательного к условиям.

Но это всё так. Я хотел бы получить от тебя тоже письмо. Я знаю, что тебе живется материально нелегко, и мне сейчас трудно помочь тебе, т[ак] к[ак] я не в Москве, а далеко от тебя. Здесь несколько другой народ, другой его характер, даже постройки иные, чем то, к чему мы привыкли. (Я пишу плохо – свет плохой.) Скоро мы продвинемся дальше на запад. Ты знаешь, я в этих местах никогда не был. Сегодня мы разговаривали с пленным немцем – врачом по профессии (он говорит по-русски).

Муся! Веди там себя разумно и хозяйственно – не обижайся за совет. Помогай Сашке, сколько можешь, п[отому] что мы оба любим его и я его часто здесь вспоминаю, когда мне бывает тяжело (это бывает часто). Еще тяжелее мне думать о нашем Тоше – неужели его никогда не будет с нами? Мне охота здесь как-нибудь сразу побывать на его могиле. Я ее воображаю себе и его, лежащего в земле. Что еще тебе написать? Я по тебе скучаю, хотя ты была в последние дни несправедлива ко мне. Я скучаю по Сашке.

Посылаю тебе жалкий подарок, больше ничего не умею. По возвращении хочу менять порядок жизни – в том смысле, чтобы моя служба не мешала литературной работе.

Действ[ующая] армия, 27/VI 44 г.

Здравствуй, дорогая Муся!

Выбрал свободное время и пишу тебе. Времени здесь не хватает. Я уже написал тебе одно письмо, получила ли ты его? Я хочу получить от тебя поскорее ответ: как твое состояние, сколько, говоря точнее, ты беременна и как ты себя чувствуешь. Я сейчас получил из Москвы телеграмму за подписью Карпова и Черных, где говорится «жена (т. е. ты) будет обеспечена, не беспокойтесь». В телеграмме Карпов похвалил мой очерк «Прорыв на запад».

Меня интересует теперь – чувствуешь ли ты действительно заботу со стороны моего начальства, чем ты будешь обеспечена, – или ограничится дело только тем, что тебе дадут, когда нужно будет, машину?

Как там поживает наш Сашка? Вспоминает ли он меня?

Я вот-вот должен вылететь в Могилев, как только наши войска ворвутся в него. Для меня заказан самолет, и я помчусь. Я видел тут огромные бои, многое пережил, многое видел прекрасного в наших солдатах, многое понял, чего прежде не понимал…

Купила ли ты пальто? – или так и не вышло ничего из-за нашей бедности? Напиши все подробно, только не сердись на меня. Мне тут совсем не легко. Я знаю, конечно, что тебе, может быть, еще труднее.

Здесь, в Белоруссии, красивая кроткая природа: березы, сосны, поля в фиолетовых, лиловых колокольчиках. И я думаю – как хорошо было бы, если б ты, Сашка и тот, кто в тебе еще не проснулся, гуляли все вместе здесь. Поцелуй от моего имени могилу нашего сына.

Обнимаю тебя. Твой Андрей.

Действ[ующая] армия, 1/VII 1944.

Дорогая моя Муся!

Я написал тебе два письма, это третье. От тебя ничего пока не получил, почта, наверно, идет долго.

4/VII будет полтора года, как скончался Тоша. Это письмо придет позже 4-го июля. Ты, наверно, уже отслужишь панихиду на его могиле. Если почему-либо 4-го не будет панихиды, то отслужи ее позже, и я так же, как и 4-го июля, буду незримо, своею памятью стоять у его могилы и плакать по нем. Вечная память моему мученику-сыну, моему любимцу и учителю, как надо жить, страдать и не жаловаться.

Я хочу тебя попросить немедленно продать мой гражданский костюм и башмаки. Только сделать это надо сразу, без всяких сентиментальностей. Я знаю, у тебя нет денег, а тебе нужно хорошо питаться, нужно пить молоко. Сашке тоже нужно молоко, а оно дорого. Если