Свет в твоем окне (сборник) - Лариса Рубальская

И вот стоят они на остановке, а троллейбуса нет, а дождь как раз есть. И замечает Эля, что Альбертик собирается оставить ее под дождем одну – мол, чего вдвоем-то мокнуть? Я пошел, ты жди, троллейбус скоро подойдет. Ну и Эля решила остановить его, огорошив красотой слов, которые она заранее подготовила. Взяла она Альбертика за руку, глаза опустила и говорит:

– Альберт, ты знаешь, – говорит, – что ты – моя настурция.

Альберт забеспокоился, руку отнять хотел – какая еще настурция? А Эля тихо так, но чтобы он все-таки речь ее пламенную слышал, продолжает:

– Понимаешь, милый, я так давно одна, что уже и чувствовать забыла. – Надо же так сказать, как будто она героиня какого-нибудь сентиментального романа из прошлых времен: чувствовать забыла! – Думала, что вот и август кончается.

Альбертик даже вздрогнул:

– Какой август, уже ноябрь проливной.

– Август мой, думала, кончается, в смысле времени жизни человеческой. А в августе уже все цветы отцвели, и кажется, что и не было никакого цветенья. И вдруг на клумбах вспыхивает оранжевая настурция, цветок запоздалый! Да, да, еще есть цветенье, надежда, радость. Вот ты, Альберт, и есть – моя новая радость, новое цветенье, настурция моя!!!

Во, наговорила! Альберт сначала опешил, а потом руку отдернул и говорит:

– Эля, слушайте, ваша задница уже давно не помещается за школьной партой, а вы все сочинения сочиняете! Август у вас какой-то кончается! Смотрите лучше, вон ваш троллейбус подходит. – И потопала настурция быстрым шагом, оставив Элю стоять под дождем. А Эля заплакала, и в троллейбус войти забыла, и следующего ждала минут двадцать.

Олег Николаевич тоже с плюсиком в списке значился. Он однажды у Эли заночевал. После, между прочим, ресторана. Там они танцевали под тихую музыку, потом он ломал шоколадку на мелкие кусочки и бросал в бокалы с шампанским. Шоколадинки кружились на веселых пузырьках, а Олег Николаевич смотрел в Элины глаза и грустно рассказывал, что хоть и женат, но с женой они давно спят в разных комнатах. Так что он почти свободен для женской ласки.

Ну и стал несвободен. Эля старалась как могла – жалела Олега Николаевича всю ночь напролет. А утром пошла на кухню – яички на завтрак сварить, а ее добровольный пленник вышел на балкон – поприседать и размяться. Он привык у себя дома каждый день зарядку делать на балконе. Присел он пару раз, а потом вдруг вылетел с балкона и влетел в кухню как ошпаренный. По яичку ложкой бьет, а разбить не может. Прямо Курочка Ряба какая-то. Эля забеспокоилась: Олежек, что с вами? А Олежек-то, оказывается, когда на балконе приседал, на другом балконе, ровно напротив стоящего дома, свою жену увидел. Она там тоже приседала – привычка, что поделаешь! И муженька своего, козла рогатого, конечно, заметила. Бывает же такое! Ведь он ей сказал, что уезжает со своей фирмой на какой-то семинар за город с ночевкой. А она и рада была, что ей ничего придумывать в очередной раз не надо, чтобы дома самой не ночевать.

Элеонора поняла, что никакого спанья в разных комнатах нет, Олег расстроен, по яйцу не попадает, молчит. И сам засветился, и, главное, понял, что давно уже носит рога.

Яйцо он все-таки победил, молча съел и ушел. А Эля плакала, расставаясь со своей очередной несбывшейся надеждой.

Рядом с именем полярника Мити стоял знак вопроса. Во время их первой встречи он засыпал Элю интереснейшими рассказами – про полюс и белых медведей. Причем что-то в его голосе давало Эле надежду, что он больше к медведям этим уезжать не собирается, потому что встретил такую очаровательную девушку. И вообще, он так замерз на своей льдине, что завтра же приглашает Элю поехать с ним в Сочи. Митя даже песенку про Сочи напел, что там темные ночи. И Эля уже представляла себе звездную ночь, пустынный пляж, и она с Митей вдвоем на остывающем песке. Ну и плюсик – само собой.

Да, впрочем, все может начаться гораздо раньше, если повезет и в купе они окажутся одни. Эля на дорогу курочку зажарила с румяной корочкой и тарелки одноразовые взяла – для уюта.

В их купе уже сидели два дядьки. Полярник Митя обрадовался, достал картишки, проделал с ними какие-то манипуляции, как фокусник в цирке, и предложил этим дядькам сгонять партийку. Ну они и согласились.

Курочку Эля ела одна и всю дорогу грустно смотрела в окно, забытая полярником напрочь. А он выигрывал и выигрывал деньги. Дядьки мрачнели, Митя ликовал. И так до утра. Эля лежала на верхней полке и думала: «Ну, что ж делать! Ничего, завтра на пляже…»

Полярник очень огорчился, когда поезд прибыл на станцию назначения. Он чувствовал, что у дядек деньги еще есть. Увидев Элю, он даже как будто удивился. Видно, забыл, что в Сочи двинулся не один, а с какой-то Элеонорой. Но потом опять к ней привык и по вокзалу вел Элю под руку.

Пока Эля разбирала чемодан, Митя прилег отдохнуть и храпел, не просыпаясь, до следующего утра. А утром он бодро вскочил и заторопился на пляж. Оказывается, он с дядьками купейными денежными там договорился встретиться и партийку продолжить.

– А вы, Эля (почему-то вы?), позагорайте в сторонке. Ведь женщины как на корабле, так и в карточной игре приносят одни неприятности. А загар вам так пойдет к лицу.

Из Сочи Элеонора и полярник возвращались в разных поездах. А знак вопроса завис в Элиной биографии.

Дальше в списке шел пианист Валентин. Эля спускалась в метро на эскалаторе, и каблучок ее сапога застрял между ребрышками ступеньки. Эля грохнулась бы и неизвестно, что бы себе сломала, если бы ее не подхватил под руки и не выдернул вместе с сапогом симпатичный мужчина в нерповой шапке с козырьком. Из-под шапки кудрявились вдоль щек густые бакенбарды. Ну прямо как у Пушкина на портрете, где он руки на груди скрестил и писал, что, мол, себя как в зеркале я вижу, но это зеркало мне льстит. Эля строки эти запомнила, когда давно еще в Третьяковке объяснение экскурсовода слушала.

Ну и залюбовалась она на эти бакенбарды. А Валентин вместе со своей спасенной жертвой еще долго шел рядом, проводил ее до самого дома, хоть с пересадкой, а потом еще минут пятнадцать на маршрутке. Спутник рассказал, что он пианист, аккомпаниатор известной оперной певицы, холост и к тому же ни в кого не влюблен. Прощание у подъезда было долгим – не могли наговориться. Он на чашечку кофе не попросился, а Эля сама предлагать не стала – сегодня новое знакомство не предполагалось, и в квартире у нее был небольшой беспорядок.

Договорились, что Валентин позвонит через три дня, так как завтра он уезжает со своей оперной певицей на гастроли.

За эти три дня Эля обегала и обзвонила всех своих подруг, рассказывала и про бакенбарды, и про то, что ни в кого не влюблен. Все подруги в один голос говорили: Элеонора, будь похитрей. Не давай ему с первого раза. Наоборот, хитрость какую-нибудь изобрази. Ну, в смысле: да, Валентин, вы мне очень нравитесь, но вот так сразу я не могу. Это, мол, не в моих правилах. И он, увидишь, как миленький будет стараться изо всех сил, чтобы ты правила свои забыла. А потом – пожалуйста, но в первый день – ни-ни!!! И лучше вообще сразу к нему домой идти не соглашайся. А то ведь не устоишь.

Элеонора слушала дурацкие советы подруг, а сама уже мысленно нежно гладила его пушистые бакенбарды, перебирала в пальцах густую шевелюру, и ей даже казалось, что она уже слышит звуки музыки, которые Валентин будет извлекать из клавиш, – страстные и грустные.

Валентин позвонил, как обещал, через три дня. Эля притворилась, что не сразу вспомнила: «Какой Валентин? Ах да, мой эскалаторный спаситель!» Спаситель сказал, что будет очень рад видеть Элеонору у себя в гостях. На что Эля, как и обещала подругам, ответила, что они еще так недолго знакомы и что не в ее правилах так просто прийти в дом к малознакомому мужчине и не лучше ли встретиться где-нибудь в кафе. Но пианист настаивал, говоря, что ждет какой-то важный звонок из Америки и не может выйти из дома, а об Эличке он думал все эти долгих три дня и все-таки ждет ее у себя.

Элеонора сдалась и уже через час нажимала на кнопку звонка квартиры своего нового знакомого.

Дверь открыл совершенно лысый мужчина в фартуке. Правда, бакенбарды были на месте и пушились точно так же, как в тот вечер. И еще была тоненькая полоска волос вокруг лысины, которая соединяла между собой эти бакенбарды. На мгновенье Эля замерла, разглядывая нового Валентина. А он тем временем уже снимал с нее шубку, нырнул, чтобы помочь стянуть сапоги. Потом нежно обнял за плечи и чмокнул куда-то в шею:

– Эличка, заходите в комнату. У меня все готово. Сейчас только еще пирог из духовки выну и начнем праздновать наше знакомство.

У Валентина было чисто и красиво – белые стены, кожаная мебель. Большой рояль с подсвечником. Смущали только фотографии, которые висели на стенах в большом количестве. И на всех были запечатлены голые красивые женщины. У Элеоноры даже появилось подозрение – а не затем ли он ее позвал, чтобы вот так же запечатлеть, увеличив на одну дуру свою коллекцию. Валентин перехватил Элин взгляд и улыбнулся: «Пусть вас эти фотографии не смущают. Я не имею к фотомоделям никакого отношения». Просто приятель Вадька – профессиональный фотограф, и любимая его тема – женщины ню. Но жена запрещает Вадьке развешивать эти снимки дома – у них растут два парня, и им эта красота ни к чему. Вот он и устроил свою фотовыставку у холостого Валентина.