Contest - Ruslan Ushakov

Ганнибал, ухмыляясь, помогает Еве отодвинуть стул.

Одно хорошо: такие как он бегут столкнувшись с первыми трудностями. Есть только один талант – это терпение. И его у него нет.

Я хочу сбежать отсюда. В дневнике написано. Большими буквами. На первой странице. «До начала второго раунда ты можешь сбежать».

И там приписано в скобочках. «Правилами Конкурса это не запрещено. Просто об этом не говорят».

Он поворачивает голову ко мне. Голову, но не глаза.

Ты ведь сбежишь?

Но это не всё. Вокруг – запах пудры. Пряный и терпкий. Я пытаюсь скрыть движение своих глаз, скользящих по рукописным строчкам в блокноте.

Ганнибал вещает:

Ты мерзкое ничтожество. Все твои очки – только потому что ты – жалкий. Окситоциновый гений. Притворяться бедняжечкой, притворятся среднестатистическим для того, чтобы за тебя голосовали все низы.

То самое чувство, когда ты должен был просчитать их, но они просчитали тебя. Всё, что я успел понять из дневника… Что в нем описано… как уничтожить «Конкурс».

Нам тесно тут. И, если вы ещё не поняли: скоро мы будем драться насмерть, чтобы остаться в полном одиночестве.

Сжимая в руках пропотевшую книжицу, я могу спасти их всех. Сделать так, чтобы они выжили. Мог бы. Если бы я не был трусом, который сбежит через черный ход в ближайшие пол часа.

Они говорят. Так, чтобы я слышал:

– Надеюсь что он вылетит. Вылетит очень скоро.

– Никто не знает, что он приготовил на самом деле.

– И будет лучше для него самого, если он не знает этого и сам.

Это не в первые со мной. Когда ненависть ко мне объединяет людей.

ГЛАВА 5 – Шум

Шум это уже давно не проблема для меня.

Мне семь лет. Я один плескаюсь в ванной полной полуржавой воды. Оранжевый отсвет. Я пытаюсь заглянуть туда. В ту тесную комнату предназначенную для отдыха и омоновения. Но по сути являющуюся чуланом с ведрами швабрами и тряпками. В комнату, в которой я могу ненадолго спастись.

Я разговариваю с лицами на стене. Облупившаяся от старости и влажности штукатурка рваными клочьями смотрит на меня тысячью лиц. Ребенку так легко самому придумывать себе друзей.

Я провожу руками под водой наслаждаясь ощущениями. Горячая вода бывает здесь не так уж часто.

Я еще пока не могу не вслушиваться в шум.

За дспэшной дверью они продолжают ругаться.

Какое-то время я ждал что они начнут бить посуду или что-то в этом роде. Но год за годом… Они просто не готовы шагнуть дальше бытовой ругани. Непрекращающейся. По любому поводу.

Я прикладываю большие пальцы к ушам, я запрокидываю голову и кладу средние пальцы на нос прижимая ноздри к перегородке.

Я скатываюсь по наклонной стенке эмалированной чугунной ванны на дно. Чтобы не слышать.

Вода приглушает их визги и оставляет только басы.

Они готовы продолжать вечно.

Я открываю глаза под водой.

Я ловлю себя на мысли, что хотел бы видеть мир таким: туманным и размытым.

Ржавая вода на утро оставит мелкий металлический песок между моих детских ресниц.

Я золотоискатель в некотором роде.

Утром.

Когда меня вновь разбудят. Тонкой линией света под дверью и непрекращающимися пререканиями за ней.

Каждому надо куда тратить свою энергию.

Слишком много энергии.

Человек всегда жиреет если в его жизни слишком много энергии. Иногда жиреет его стиль жизни. В каждодневной рутине появляются совершенно ненужные операции заполняющие время.

У вас целая жизнь. И вы все равно ничего не успеете.

Я выныриваю, глотая свежую порцию несвежего воздуха.

Я пытаюсь заглянуть туда. Сквозь мутную воду ушедшего десятилетия. Кем я был тогда.

Пока моя мать примирялась с несбывшимися мечтами о красивой жизни. Пока она перекладывала с места на место свадебный альбом, еще не оставив надежду на то, что отец наткнется на него случайно и вспомнит, как они были молоды и полны сил и надежд. Вспомнит обещания, которые они давали друг другу.

Я открываю уши и продолжаю слышать нескочнаемый диалог.

Слышали ли они его отголоски в своих головах во время своего первого танца? Знала ли Тони Брекстон, чем заканчиваются истории, началом которых она невольно являлась.

Они ходят по квартире и ругаются между делом. Объясняя свою собственную глупость лень страхи и наивность.

Свадьба и нужна для того, чтобы было кого обвинить в своих неудачах на старости лет.

Никто не хочет оставаться наедине с самим собой на старости лет. Никто не хочет оставаться наедине с этим монстром.

Свадебный фотоальбом – последняя глава красивой сказки а вовсе не первая.

Может быть поэтому женщины так мечтают чтобы хотя бы этот день был идеальным.

Я болтаю ногой, пытаясь пальцами ноги повернуть вентиль горячего крана. У чугунной ванны, что ставят в обычных хрущевках в шахтерских городках вроде моего, есть одна неприятная особенность: чугун не держит тепло.

То есть совершенно.

Самое забавное, что вам кажется что вы лежите в горячей ванной, но лежите то вы всей спиной на чугуне, который холодный.

Такая шутка от дизайнеров интерьеров.

Мочекаменная болезнь вам обеспечена.

Вы даже не поймете откуда она взялась. Вы ничего не заметите пока однажды ночью не проснетесь от того, что вашу уретру разрывает маленькая сурикена.

Добро пожаловать.

Я пытаюсь подлить горячей водички.

Горячей ржавой водички.

Ногой я достаю до вентеля. Обхватываю его своими маленькими детскими пальчиками и поворачиваю.

Кипящая вода ошпаривает ногу, но это все таки лучше, чем думать, почему твои родители постоянно ругаются.

В семь лет.

Лежа на спине я управляю температурой при помощи ног.

Я чувствую себя пилотом формулы один.

Я маневрирую между кипящей и ледяной водой. Словно я в своем персональном аду. В своем персональном чугунном котле.

Я варился в нем достаточно долго.

Достаточно долго чтобы не слышать криков других грешников что варятся в своих котлах вокруг.

Я правда больше не слышу их.

ГЛАВА 6 – Сирин

Сцена пуста. Темно коричневый закат встает над сценой. Мы не видим ничего кроме тьмы. Мы не слышим ничего кроме её чистого вокализа сквозь черный экран сцены.

Половецкие пляски.

Её пронзительный голос. Чистый, как первые лучи солнца разрезающие туманное утро в сосновом бору, заполняет все пространство вокруг.

Она затягивает ноты, словно дотягиваясь в легком пробуждающем прикосновении до каждого сердца.

Я едва ли сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться уже на первом куплете.

Света становится чуть больше. И камера показывает нам переливающиеся густым темно-янтарным цветом перья.

Она и есть птица.

Огромная птица на сцене появляется из темноты, растягивая песню. Еще немного и мы сможем разглядеть её прекрасное лицо.

«Там под знойным небом…»

Она водит крылом по земле, словно приглашая насладиться единением с музыкой. Умиротворением, что дарит ее голос. Зал в оцепенении.

У вас когда-нибудь были мурашки величиною с кулак?

А на сцене огромная шикарная птица.

Камера пытается вглядеться в ее лицо. Мифическое. Идеальные черты, глаза, ресницы, брови. Словно на тебя смотрит сама любовь. Словно ты ждал этого взгляда всю жизнь.

Она смотрит точно в камеру. Точно тебе в глаза. Точно в твою душу.

Мне стыдно перед ней за свою нечистоту.

Есть в этом взгляде что-то католическое.

Она и хотела стать иконой.

Дева Мария нашего века.

Поющая, живая, препарирующая, стыдящая.

Она смотрит поверх голов. Словно никого и нет кроме нее на земле. Она поет так, словно ее песня единственное что существует. Словно она создает жизнь. Словно ее песня и есть жизнь на земле.

Что искусство, если не контролируемое снисхождение в ад собственного безумия?

Её песня сотнями спутников окутывает нашу усталую планету воспоминаниями о родине.

Она поёт, укутывая нас, поёт о тех временах, когда мы жили искренне, когда мы помнили о том, что мы часть природы.

Мне трудно переводить.

Что-то о том, что розы могут расти в долинах, а не в оранжереях, о том, что горы могут быть нетронутыми, а не покоренными. О том, что девушка может быть красивой, просто от того, что молода и чиста.

Она льёт песню, робко тупя взор в блестящий пол, пока девушки водят хороводы вокруг огромной птицы, которую она изображает. Их сотни. Здесь и сейчас. Длинные платья в пол с вышитыми красными лентами подолами.

Я сглатываю слюну, только сейчас поняв, что потерял дыхание. Потерял чувство времени. Влюбился.

Она едва шевелит крыльями. Она сама грация. Перламутром переливается в её густых коричневых крыльях свет. Она поет о русских птицах переполняющих леса, срывающихся с ветвей в весеннем полете. Она открывает райскую сказку для каждого, кто прильнул к экрану сегодня.

То самое чувство, когда ты можешь делать с залом все что захочешь. Когда он, как заколдованный, следует за малейшим движением твоего голоса.