Рыцарь таверны - Рафаэль Сабатини

— Шшш! Я все хорошо взвесил. Мои надежды связывают меня с королем. Только в его победе вижу я свою выгоду. Не обычный военный грабеж, Гарри, а огромные земли, которые вот уже двадцать лет находятся в нечестивых руках. Моя единственная цель, Хоган, — возрождение Дома Марлей, а этого я могу добиться только через восстановление на престоле короля Чарльза. Если король проиграет — Боже, не допусти этого! — то мне останется только умереть. У меня не будет ни малейшей надежды. Нет, нет, Гарри, я остаюсь.

Но ирландец продолжал уговаривать его, пока наконец, осознав тщетность своих попыток, не вытянулся в кресле с расстроенным лицом. Криспин подошел и положил ему руку на плечо.

— Я рассчитывал на твою помощь в предстоящем деле, но раз ты уходишь…

— Дьявол! Ты по-прежнему можешь на меня рассчитывать. О чем разговор! — Внезапно в голосе сурового солдата промелькнула теплая нотка. — А тебе ничего не угрожает в случае моего бегства?

— Мне? Угрожать? — эхом откликнулся Криспин.

— Ну да, за то, что ты меня спрятал. Эти подонки из «Монтгомери Фут» наверняка тебя заподозрят.

— Заподозрят? Неужели я кажусь тебе таким слабым, что меня можно свалить одним ветерком подозрения?

— Остается еще твой лейтенант, Кеннет Стюарт.

— Поскольку он принимал участие в твоем спасении, он будет нем как рыба, иначе он сам затянет петлю на своей шее. Пошли, Гарри, — добавил он, резко меняя тон. — Ночь коротка. Тебе пора двигаться в путь.

Хоган вздохнул и поднялся на ноги.

— Достань мне лошадь, — сказал он, — и с божьей помощью наследующей неделе я уже стану «круглоголовым». Да вознаградит тебя Господь за твою доброту, Крис!

— Тебе нужна более подходящая одежда — накидка, в которой ты бы больше походил на пуританина.

— Но где ее взять?

— Мой лейтенант предпочитает черные цвета — привычка, которую ему привили в пресвитерианской Шотландии.

— Но я вдвое крупнее его.

— Лучше тесный плащ на плечах, чем тугая веревка на горле, Гарри. Обожди меня здесь.

Взяв в руки свечу, он покинул комнату и вскоре возвратился с черным плащом Кеннета.

— Снимай камзол! — скомандовал он, выгребая между тем на стол содержимое карманов Кеннета: платок и несколько бумаг. Затем он помог ирландцу влезть в украденный плащ.

— Господи, прости меня грешного! — простонал Хоган, едва поворачиваясь в тесном плаще. — Помоги мне выбраться из Пенрита и целым добраться до лагеря Кромвеля, и я возблагодарю тебя в своих молитвах.

— Вынь перо из шляпы, — сказал Криспин.

Хоган со вздохом подчинился.

— Правильно сказано в Писании, что в своей жизни человек играет разные роли. Кто бы мог подумать, что Гарри Хоган станет играть роль пуританина?

— Тебе не придется играть ее долго, если ты не пересмотришь свое отношение к Святому Писанию, — Криспин оглядел его с ног до головы. — Ну что ж, по-моему сойдет, Гарри.

Хоган последними словами крыл тесный плащ и свое невезение. Облегчив душу, он объявил, что готов, и Криспин вывел его через заднюю дверь в небольшую пристройку, покрытую соломой, которая служила им конюшней.

При свете лампы он оседлал одну из двух лошадей, находившихся там, и вывел ее во двор. Отворив калитку, которая вела в чистое поле, он помог Хогану взобраться в седло. Он поддержал ему стремя и, прерывая потоки благодарности, которыми начал осыпать его ирландец, хлопнул коня по крупу, и тот рванулся вперед, с каждой минутой увеличивая расстояние между собой и Пенритом.

Письмо

С тяжелым чувством Криспин вернулся в свою комнату и сел на кровать. Положив локти на колени, он уткнулся лицом в ладони, уставясь в пол невидящим взглядом. В его обычно лучистых глазах сквозило отчаяние. Наконец вздохнув, он поднялся с кровати и бесцельно поворошил бумаги, которые вытряхнул из кармана плаща Кеннета. Неожиданно его внимание привлекла подпись внизу одного из листов: «Грегори Ашберн».

Его рука, ни разу не дрогнувшая ни в одной из переделок, задрожала, коснувшись этого письма. Он лихорадочно развернул его и, разложив его на коленях, начал читать. По мере чтения, его взгляд становился все более острым и жестким.

«Дорогой Кеннет, я пишу тебе в надежде убедить тебя покинуть Шотландию и свиту короля, чье положение день ото дня становится хуже, и нет никаких оснований надеяться, что оно поправится. Синтия постоянно вспоминает о тебе, и если ты будешь избегать замок Марлей, она может решить, что ты не очень любишь ее. Я не могу придумать более убедительной причины, чтобы вытащить тебя из Перта в Шерингам, но надеясь, что она окажется все же достаточно веской для тебя. Мы ждем тебя и каждый день пьем за твое здоровье. Синтия посылает тебе сердечный привет, мой брат тоже, и мы все с нетерпением ждем возможности обнять тебя в нашем доме. Верь, Кеннет, что пока я жив, ты можешь полностью на меня рассчитывать.

Грегори Ашберн»

Криспин дважды перечитал письмо и глубоко задумался. Воистину, невероятное стечение обстоятельств! Этот юноша, которого он встретил в Перте и взял себе в спутники, был другом Ашберна и женихом Синтии, кто бы она не была.

Долго сидел он, размышляя над неисповедимыми дорогами Судьбы, ибо теперь он был твердо уверен, что именно Судьба послала ему этот шанс в тот миг, когда, казалось, удача совсем отвернулась от Криспина.

В памяти всплыла сцена их встречи во дворе замка Перт месяц назад. Что-то в поведении юноши, в его манере держаться привлекло внимание Криспина. Он оглядел его, а затем подошел и напрямую спросил, как его зовут и с какой целью он сюда прибыл. Тот вежливо ответил, что его зовут Кеннет Стюарт из Бейлиночи, и что он прибыл с намерением предложить свой меч королю. Еще больше проникнувшись к юноше какой-то таинственной симпатией, Криспин предложил ему службу под своим началом. Мысль о том, почему он принял такое горячее участие в судьбе юноши, которого раньше и в глаза не видел, впоследствии часто занимала Криспина. И только теперь он был уверен, что нашел разумное объяснение. Это было предопределено свыше!

Этого мальчика ему послало небо, чтобы вознаградить наконец за все страдания и несправедливости, которые он перенес; оно послало ему ключ, с помощью которого он в случае нужды мог открыть ворота замка Марлей.

Длинными шагами он мерил комнату, вновь и вновь возвращаясь к этой мысли. Когда он наконец лег в постель, уже рассвело, но он еще долго лежал с открытыми глазами, думая о необходимости смягчить свое отношение к мальчику с тем, чтобы завоевать его расположение, которое скоро может ему понадобиться. Солнце стояло высоко, когда он наконец забылся беспокойным сном.