Воспоминания об Аверинцеве. Сборник. - Сергей Аверинцев

А.Крупинин: А с чем был связан ваш переезд?

Н.П.Аверинцева: Его пригласили туда читать лекции. Я помню, мы сидели на кухне, вдруг раздался звонок, он поднял трубку, и его спросили: «А Вы хотели бы читать лекции в Вене?» И он читал почти без перерыва. За эти 10 лет было только 2 семестра, в которые он не читал лекции. Он должен был читать общий курс русской литературы от начала до конца. Он начинал с древнерусской литературы, доводил до Достоевского, а потом с Достоевского до наших дней. Как сказал Михаил Леонович Гаспаров: «От Петрашевского до Петрушевской». Эти лекции нужно было читать по-немецки, потому что они предназначались для всех студентов института славистики, не только для русистов. Еще у него бывали спецкурсы и спецсеминары по договоренности со студентами: либо на немецком языке, либо на русском. Если это были семинары по стихам, а не по прозе, то он обычно настаивал на том, чтобы это было по-русски, потому что разбирать стихи все равно пришлось бы по-русски, поскольку это русские стихи. Но студентам он разрешал делать доклады по-немецки, тогда он по-немецки и комментировал.

А.Крупинин: Он свободно владел немецким? Сколькими языками он владел?

Н.П.Аверинцева: Да, он свободно владел немецким, английским, французским, он писал на этих языках свои статьи. Статьи, которые нужно было писать на иностранных языках, он, как правило, писал сам, исключая итальянский язык, которому он никогда не учился. Он понимал его из латинского и французского, что-то мог сказать, но написать доклад или статью не мог. Однако он настолько хорошо владел итальянским языком, что мог редактировать перевод, сказать, что в этом месте автор не то хотел сказать, в этом месте не совсем правильно употреблено выражение и прочее. Кроме классических языков он знал еще латинский, греческий, древнееврейский, немного сирийский языки, читал по-итальянски, по-испански, по-польски.

А.Крупинин: Как строился быт Сергея Сергеевича?

Н.П.Аверинцева: Он вставал, после завтрака садился работать или шел читать лекции. Потом обедал, после обеда, как правило, отдыхал. Он плохо себя чувствовал, если ему не удавалось отдохнуть после обеда. Потом он снова садился работать. Я старалась, чтобы он не работал после 10 часов вечера, потому что иначе у него бывала бессонница. Но, конечно, иногда приходилось сидеть и до 23 часов, и дольше. Он не был притязателен в быту, никогда ни к чему не придирался, например, что не так устроено что-то в квартире, или не такая приготовлена еда, или что я купила ему не такую рубашку или не такой галстук. В этом отношении с ним было очень легко. Проблема была затащить его в магазин, чтобы примерить на него костюм. Рубашки и галстуки я могла без примерки покупать, но не костюм. Он всегда говорил: «Не надо, у меня уже есть, мне достаточно».

А.Крупинин: А в Вене как строился ваш быт?

Н.П.Аверинцева: Так же, в этом отношении не было никакой разницы. Когда было свободное время, часто в воскресенье (он хранил субботний покой), после службы в храме и после обеда мы шли гулять или слушать музыку.

А.Крупинин: Как он видел место Церкви в государстве? Сейчас эта проблема становится очень важной, и его мнение было бы здесь очень значительно и важно.

Н.П.Аверинцева: В биографии, написанной им самим, об этом говорится: «В настоящих условиях далеко зашедшей секуляризации масс привычные концепты православных наций, католических наций, протестантских наций и т.п. опасны иллюзией о союзе между конфессионализмом и национализмом, губительном для веры». Ближайшее будущее христианства он видит «как судьбу меньшинства, которое должно, отнюдь не выходя из истории, трезво осознать свой статус меньшинства и сохранять способность к мирному сопротивлению всему, что несовместимо с христианской совестью. В этом акте верности должны объединиться все, для кого слово Христово весит больше, чем политическое или моральное давление власти, общества, прессы, объединиться также и поверх конфессиональных барьеров». Позиция Аверинцева и здесь предполагает полемику на две стороны: «против конфессионального изоляционизма, не желающего ничего знать о христианском опыте за пределами своей конфессии, но также против выдаваемого за терпимость индифферентизма, для которого не вера есть мерило прогресса, но, напротив, дух времени есть мерило веры». Это он сам так писал.

А.Крупинин: Он много переводил Священное Писание на русский язык. Как он относился к переводу богослужения на русский язык?

Н.П.Аверинцева: У него было такое мнение, что молитвы, которые читают на Литургии (ектении, Отче наш, чтение Евангелия и Апостол), должны быть непременно по-русски, потому что каждый должен читать молитву сознательно, должен понимать, что он говорит, о чем он молится. Но песнопения можно оставить по-славянски, потому что они очень красивы, и их трудно переводить.

А.Крупинин: Огромное спасибо, Наталья Петровна. Я помню, когда Сергей Сергеевич болел, наши священники во время «Пастырских часов» призывали наших слушателей молиться за его здоровье. На нашем радио очень высоко чтится имя Сергея Сергеевича Аверинцева, часто звучат в эфире его статьи, его работы. Мы очень благодарны Вам, что Вы нашли возможность посетить наше радио.

Н.П.Аверинцева: Спасибо, для меня это тоже большая радость.

А.Крупинин: Также я хочу поблагодарить Александра Бурова, редактора газеты «Кифа», благодаря которому эта встреча стала возможной, и который принял участие в нашей передаче.

А.Буров: Спасибо большое.

А.Крупинин: Всего доброго, до новых встреч.

Бибихин Записи о встречах

Не бывало, чтобы где-то был Аверинцев и это был не праздник или событие или и то и другое. Поэтому говорить о его достоинствах — это одно большое дело, для которого надо читать его книги, задача на будущее. А понять, кто он был, — это другое дело, дело веры. Все чувствовали, что нехорошо было встретиться с Аверинцевым и не думать потом, в крайнем случае просто записать.

Поскольку магнитофона у меня никогда не было, ничто в этих пересказах, даже взятое в кавычки, нельзя считать прямой речью Сергея Сергеевича. Я отвечаю только за то, что ничего не добавлял от себя, когда посильно записывал услышанное и увиденное.

7.1.1986. У Николы очень краткая служба, едем туда семеро в нашей машине; какая бесспорная семья Аверинцевы. Катя после причастия горда, легкомысленна; Ваня спешит к машине. Едем обратно; Авер спрашивает, что нас ждет теперь, если из самых разных мест, самых важных, ему звонят, просят высказаться. “Что мы можем сказать, мы уже знаем, а что вы скажете…” Как он свободен! Любит и ищет лучшее. Думает о восклицательных знаках на “социалистических” лозунгах, сравнивает с западным трезвым марксизмом, например, Брехта, Маяковского, к Марксу совсем непричастного. Именно из-за полной непричастности России марксизму… etc. Анекдот: грузин учит попугая: “Скажи: дядя!”, сердится, бьет по голове, в гневе бросает в курятник. На следующее утро попугай разбивает головы курам, учит их: “Скажи: дядя!” Радостный, играющий, наблюдающий, работающий, открывающий и утверждающийся ум. Никакого рабства.