Целовать девушек - Джеймс Паттерсон

«Сбегу во что бы то ни стало», — сказала она себе. А потом она засадит его в тюрьму на тысячу лет. И никакой смертной казни — пусть помучается.

— Ну, раз уж ты так решила, пожалуйста, — произнес он и неожиданно резким ударом сбил ее с ног. Она рухнула навзничь. — Умрешь здесь.

Из потрепанного медицинского саквояжа он извлек шприц с иглой. Взмахнул им словно крошечным мечом. Пусть видит.

— Этот шприц называется «Тубекс», — сказал он. — В нем тиопентал натрия, который является барбитуратом. Оказывает свойственное всем барбитуратам действие. — Он выдавил из иглы тонкую струйку бурой жидкости — совсем как чай со льдом. Ей совсем не хотелось, чтобы это впрыснули ей в вену.

— Какое действие? Что ты собираешься со мной сделать? — крикнула она в тугой кляп. — Пожалуйста, вынь этот кляп у меня изо рта!

Она покрылась потом, дышала прерывисто. Тело напряглось и онемело от страха. Зачем он собирается вводить ей барбитурат?

— Если я промахнусь, умрешь прямо сейчас, — сказал он, — поэтому не шевелись.

Она утвердительно кивнула. Ей очень хотелось продемонстрировать ему, что она может быть послушной, совсем послушной.

«Только не убивай меня, прошу, — беззвучно умоляла она. — Не делай этого».

Он проткнул вену на сгибе локтя, и она почувствовала болезненный укол.

— Я не хочу оставлять безобразных синяков, — прошептал он. — Это займет немного времени. Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, ты так-кра-сива-ноль. Все, конец.

Она заплакала. Помимо своей воли. Слезы струились по щекам. Он сумасшедший. Она зажмурила глаза, чтобы не видеть его больше.

«Боже, не дай мне так умереть, — молилась она. — Не здесь, не в одиночестве».

Наркотик подействовал быстро, почти мгновенно. Она ощутила тепло во всем теле, тепло и сонливость. Ноги ее подогнулись.

Он снял с нее майку и принялся ласкать ей груди, играя с ними, словно жонглер шарами. У нее не было сил оттолкнуть его.

Он раздвинул ей ноги, насколько позволяла длина ремня, раздвинул так, как будто она была не человеком, а тряпичной куклой. Опустился на колени, пристроившись между ее ног. Неожиданный толчок заставил ее открыть глаза, и она увидела прямо перед собой страшную маску. Он тоже не спускал с нее глаз. Они были пустыми, холодными, но удивительно проницательными.

Он вошел в нее, и словно мощный электрический разряд пронизал ее насквозь. Его член был тверд, как камень, напряжен до предела. Он вгрызался в ее нутро, пока она медленно умирала от барбитурата. Ему нужно было видеть, как она умирает. Вот в чем все дело.

Ее тело вздрагивало, колотилось, тряслось. Несмотря на слабость, она пыталась кричать:

— Нет, пожалуйста, умоляю! Не надо!

Все потонуло в спасительной тьме, опустившейся на нее.

Сколько времени она пробыла без сознания, неизвестно. Это не важно. Главное, что она пришла в себя и была еще жива.

Слезы хлынули из глаз, душераздирающие рыдания заглушал кляп. Она поняла, насколько дорога ей жизнь.

Он перетащил ее на другое место. Руки завязал за спиной, в обхват ствола дерева. Скрещенные ноги тоже связал, во рту ее по-прежнему был тугой кляп. Он раздел ее донага. Одежды нигде не видно.

Он все еще здесь!

— Мне, честно говоря, наплевать на твои крики, — сказал он. — Здесь тебя все равно никто не услышит. — Глаза сверкали из-под маски, так хорошо имитировавшей человеческое лицо. — Мне просто не хочется, чтобы ты отгоняла голодных птиц и зверей. — Он ненадолго задержал взгляд на ее поистине прекрасном теле. — Очень жаль, что ты меня не послушалась, нарушала правила, — произнес он.

Сорвав маску, он впервые дал ей увидеть свое настоящее лицо. Зафиксировав ее образ в сознании, он наклонился к ней и поцеловал в губы.

Целуй девочек.

После этого он удалился.

Глава 4

Весь свой запал я истратил за время бешеной гонки к больнице Святого Антония с Марком Дэниелсом на руках. Выброс адреналина в кровь прекратился, и мной овладела необычайная усталость.

В приемном покое отделения «Скорой помощи» царили шум, гам и суета. Младенцы вопили, родители рыдали от горя, по громкоговорителям внутренней связи неустанно разыскивали врачей. Истекающий кровью человек монотонно бубнил:

— Черт, вот черт…

Я все еще видел перед собой красивые грустные глаза Марка Дэниелса, слышал его тихий голос.

Около половины седьмого вечера в больницу неожиданно заявился мой напарник по уголовке.

Внутренний голос подсказал, что это неспроста, но в тот момент мне было не до того.

Мы с Джоном Сэмпсоном были закадычными друзьями еще с тех пор, когда десяти лет от роду шныряли по этим самым улицам в юго-восточном районе Вашингтона. Каким-то чудом ни мне, ни ему глотку не перерезали. Меня привлекла аномальная психология, что вылилось в получение докторской степени в университете Джона Хопкинса. Сэмпсон завербовался в армию. По странному стечению обстоятельств мы оба, в конце концов, очутились на службе в полиции Вашингтона.

Я сидел на голой брезентовой кушетке напротив входа в травматологию. Рядом стояла каталка, на которой привезли Марка. С черных ручек каталки, словно ленты, свисали резиновые жгуты.

— Как паренек? — спросил Сэмпсон. Он уже знал о Марке. Поразительно, как он всегда все знал. Его черная накидка была насквозь мокрой от дождя, но это, похоже, его не трогало.

Я печально покачал головой. Внутреннее опустошение не проходило.

— Пока неизвестно. Мне ничего не сказали. Доктор интересовался только, не родня ли я ему. Его забрали в травматологию. Он себя изрезал на совесть. А ты каким образом здесь очутился?

Сэмпсон выбрался из-под накидки, плюхнулся рядом со мной на затрещавший от напряжения брезент кушетки. Под накидкой Сэмпсон был облачен в свою коронную форму уличного сыскаря: красный с серебром тренировочный костюм фирмы «Найк», подобающей расцветки высокие кроссовки, на запястьях тонкие золотые браслеты и на пальцах перстни с печатками. Идеальный уличный прикид.

— А где же золотая фикса? — Я не удержался от улыбки. — Без фиксы ансамбль неполный. Хоть бы звезду золотую на зубе пририсовал. А ленточки вплести не хочешь?

Сэмпсон хмыкнул.

— Узнал. Пришел, — немногословно объяснил он свое появление у Святого Антония. — Как сам? Похож на последнего из оставшихся на земле гигантских бойцовых слонов.

— Мальчишка пытался покончить с собой. Славный маленький мальчик, такой же, как Деймон. Одиннадцати лет.

— Хочешь я сгоняю на их наркушную малину? Пристрелю предков пацана? — спросил Сэмпсон. Взгляд у него стал жестким, как кремень.

— Это от нас не уйдет, — отозвался я. Вероятно, я был на взводе. Хорошо, что родители Марка Дэниелса жили вместе, плохо, что мальчик и его четыре сестры ютились в притоне по торговле наркотиками, который родители содержали в квартале Лэнгли-Террейс. Детям было от пяти до двенадцати лет и все задействованы в «бизнесе». Работали «разносчиками».

— Что ты здесь делаешь? — во второй раз спросил я. — Ты же не просто так приплелся к Святому Антонию. Что стряслось?

Сэмпсон вытолкнул сигарету из пачки «Кэмел». Закурил. Все это проделал одной рукой. Круто. А кругом — сплошь врачи и медсестры.

Я вырвал у него сигарету и загасил о подметку своей черной кроссовки фирмы «Конверс», рядом с дыркой у большого пальца.

— Теперь полегчало? — Сэмпсон окинул меня взглядом. Потом расплылся в широченной белозубой улыбке.

Номер сработал. Сэмпсон сыграл со мной свою чудодейственную шутку. И это действительно была магия, включая трюк с сигаретой. Мне стало легче. Магия творит чудеса. Я чувствовал себя так, будто только что побывал в объятиях полдюжины близких родственников и детей. Сэмпсон не зря мой самый лучший друг. Он может привести меня в норму лучше, чем кто-либо иной.

— А вот и милосердный ангел появился, — сказал он, указывая в конец длинного бестолкового коридора.

Энни Уотерс направлялась к нам, глубоко засунув руки в карманы больничного халата. Выражение лица — суровое, но у нее оно всегда такое.

— Мне очень жаль, Алекс. Мальчику не удалось выкарабкаться. Я думаю, он был уже при смерти, когда ты его сюда нес. Жил только надеждой, которая никогда не покидает человека.

Я словно наяву увидел, как несу Марка по Пятой и Пятидесятой улицам, вновь пережил те чувства, которые тогда испытал. Я представил, как его накрывают больничным смертным покрывалом. У них есть специально для детей — маленькие.

— Паренек был моим пациентом. Он еще весной стал ходить ко мне. — Я объяснил им, почему так остро отреагировал на случившееся с Марком и почему вдруг почувствовал себя опустошенным.

— Дать тебе что-нибудь, Алекс? — спросила Энни Уотерс. Она смотрела на меня с беспокойством.