Дэдпул. Лапы - Стефан Петручо

– Ты что, псих?

– Бернардо! Бернардо!

– Что?!

– Так и есть.

Четырёхпалая лапа сжимается сильнее. Монстр подносит Бернардо ближе ко рту.

– Гум тебя проглотит!

Я стараюсь говорить громким шёпотом, как в театре, но мне это не слишком хорошо даётся.

– Думаю, это значит, что он хочет тебя съесть.

– Ради всего святого… дай мне умереть спокойно!

Я хочу заметить, что тому, кого хотят разгрызть на куски, вряд ли светит спокойная смерть, – но, чтобы разгрызть Берни, Гуму понадобились бы резцы и клыки. Скорее всего, моего приятеля просто расплющат и перемелют.

– Конечно, как скажешь, но… Бернардо?

– Ну что? Что?

Мои мышцы лица возвращаются на законное место, и я улыбаюсь.

– Это у тебя пушка на предплечье или ты просто рад меня видеть?

Сначала он злится, но потом на него снисходит озарение.

– О! Точно!

Бернардо с щенячьим проворством выпаливает из своей гладкоствольной 37-миллиметровой пушки. И что бы вы думали? Оказывается, мой приятель действительно напялил поддельный костюм Железного человека без вибрани-ума, а законы физики, как назло, подействовали. Снаряд отлетает в одну сторону, а железная рука – в другую. Часть отдачи поглотил костюм. Настоящая рука, правда, осталась на месте, но Бернардо ещё не скоро сможет давать автографы.

– Агрх!

Я люблю этот звук. Отличный же звук, правда?

Снаряд оставляет за собой след – такой белый и пушистый, словно он явился прямиком со страниц детской книжки с картинками.

Или из химической лаборатории.

Когда снаряд врезается в мясистый торс чудовища, Гум делает «БУМ!». Куски монстра разлетаются по всей улице. Рука, сжимающая Бернардо, взмывает, как крылатые качели. Бернардо успевает высвободиться, прежде чем четыре костяшки стукаются об асфальт.

Гум повержен и валяется в отключке, но разве мне кто-то скажет спасибо? Ха! Берни просто делает в воздухе безумный пируэт, хватается за руку и вопит, что она сломана. Нет бы спросить, как у меня дела! Вместо этого я только и слышу: «Ай-ай-ай!»

Моя рука, к слову, уже почти в порядке.

Наконец Бернардо прекращает причитать, но на меня ему, по всей видимости, всё равно наплевать.

– Твою мать! Как я всё это объясню? Сын моего босса любил этого щенка.

Убедившись, что верхняя часть моего туловища уже в состоянии извиваться и корчиться, я опираюсь на локоть и приподнимаю бровь. Впрочем, Бернардо этого не видит, поскольку я в маске.

Вы же в курсе, да? Мне, правда, надо упоминать, что я ношу маску? И чёрно-красный костюм? У этой штуки хотя бы обложка есть?

– Сын, ну конечно. Сын. Как будто в этом всё дело. Почему бы тебе, здоровяк, просто не признать, что ты тоже любил эту лохматую псинку – по крайней мере, пока она не попыталась тебя сожрать? Но если она стала такой большой, значит, её надо любить ещё больше! Любимой собаки должно быть много! Признайся, в глубине души тебе стыдно, что ты обидел своего Бобика.

Берни меланхолично парит в трёх метрах над землёй. Он молчит – может, не знает, что сказать, а может, решил, что мы достаточно сблизились, чтобы понимать друг друга без слов. Но прежде чем он в очередной раз успевает спросить, не псих ли я, он понимает, что я был прав – сразу в нескольких вещах.

Любимой собаки – вернее, Гума – действительно много. Очень, очень много.

От Гума должна была остаться куча бурлящей слизи в лавкрафтовском духе. Но с этой кучей явно что-то происходит. С противным сосущим звуком склизкая субстанция собирается воедино, тело вновь принимает форму, и всё не столь хорошо забытое старое становится новым.

– Гум живой!

Вот ведь сукин сын. У него тоже есть исцеляющий фактор – только он работает намного, намного быстрее. Я шокирован. Я разъярён. Но прежде всего я смущён. Я смотрю на своё жалкое тело, которое всё ещё корчится в потугах запустить несколько внутренних органов, и цокаю языком.

– Ну почему ты не можешь исцеляться так же быстро, как Гум, а?

Однако Бернардо снова в беде, потому что, ну, понимаете…

– Гум голодный!

В панике, лязгая железом, Берни поворачивается ко мне – что ни говори, этот парень славится скоростью реакции.

– Что мне теперь делать? – вопрошает он.

Я пожимаю плечами, думая: «Хе-хей, я снова могу пожимать плечами!»

Но потом я говорю:

– Откуда я знаю,@&*^#? Поройся в каталоге своих приложений, найди что-нибудь, что стреляет, и целься этой твари прямо в глотвал.

– Во что?

Даже если опустить определение слова «глотвал», провернуть это не так-то просто. Правая рука Бернардо в неисправном состоянии, а он явно не амбидекстр[2]. Его левая рука болтается туда-сюда – беспомощная, как та дамочка на кассе самообслуживания сегодня утром, которая никак не могла понять, куда запихнуть свои деньги.

В монетоприёмник, дура! В монетоприёмник!

Стоило её взорвать.

Вместо кассы.

Так или иначе, я предлагаю очередное смелое, но мудрое решение:

– Эти хилые крылышки вряд ли могут поднять его в воздух. Просто отлети подальше!

Бернардо кивает и запускает двигатели. Костюм вибрирует, словно где-то в нём застрял ошмёток Гума. Берни не удаётся быстро смыться, но он поднимается всё выше, и Гум уже не достаёт его своей лапой – четыре пальца хватают воздух.

– Лети, братишка! Улетай!

Берни чувствует облегчение. Я вижу это по его самодовольной улыбке. Я тоже выдыхаю – но лишь на секунду: по всей видимости, эти крылышки всё-таки нужны не только для брачных игр. Гум умеет летать. И довольно быстро. Одним рывком он покрывает расстояние до Бернардо и хватает того за ноги. Вместо того чтобы повторить свою предыдущую ошибку и сообщить нам, что он жив и голоден, Гум просто запихивает Бернардо в пасть.

Прямо в воздухе.

Смотрится всё это как в фильмах про животных, когда чайка думает, что она улизнула от акулы, но та выпрыгивает из воды и…

Я собираюсь дать Берни ещё какой-нибудь мудрый совет, но тут слышу противный скрежет. Настоящая, качественная броня лопнула бы с громким треском. Эта не издаёт ни звука.

Чего я, увы, не могу сказать о Бернардо.

– Ай-яй! А-а-а!

Ещё пара лязгающих звуков… и с Бернардо всё кончено.

Кстати, если бы это был комикс, его последний крик появился бы в так называемой вспышке.

Хорошо хоть монстр не выдал комментарий: «Гум жуёт!»

Круговорот жизни. Так это называется, да? Ещё одна причина, почему я взял за правило не привязываться к животным, второстепенным персонажам и вообще к кому угодно. Никогда не знаешь, в какой момент они умрут. В конце концов, я ведь едва знал этого Бернардо, но вот я лежу тут и пускаю сопли…

Ого! Да вы только посмотрите! Patelc Philippe! Отличные наручные часы – и валяются без дела!