Поцелуй изгнанья - Джордж Эффинджер

Гостям это понравилось, и они захлопали в ладоши. Я глянул на Фридландер-Бея, который только слегка пожал плечами мне в ответ. Нам было ясно, что у Абу Адиля зародился новый замысел, и сейчас на наших глазах он и осуществляется.

— Я хочу выпить за жениха, — сказал, вставая, шейх Махали. — И за окончание вражды между Фридландер-Беем и Реда Абу Адилем. Я известен среди своего народа как человек чести, и я пытался править этим городом мудро и справедливо. Мир между вами сделает мою задачу проще. — Он поднял свою чашечку с кофе, прочие встали и последовали его примеру. Для всех, кроме нас с Папой, это единение должно было показаться многообещающим. Но я чувствовал только, что глубоко в душе нарастает ощущение опасности.

Остаток вечера был, как я понимаю, приятным. Через некоторое время я до отвала наелся и напился кофе и на много дней вперед наговорился с богатыми иностранцами. Абу Адиль больше не вертелся у нас под ногами, но я замечал, что его белокурый дружок, Кеннет, все время смотрит на меня и качает головой.

Я сумел высидеть еще немного, затем мне стало скучно, и я ушел. Я наслаждался изысканными садами шейха Махали, глубоко вдыхал напоенный ароматом цветов воздух и потягивал ледяной шербет. В официальной резиденции эмира полным ходом шло веселье, но я устал от гостей. Они представляли собой два типа людей — тех, которых я никогда прежде не встречал и с которыми мне почти не о чем было говорить, и людей, которых я знал и с которыми встречаться не хотел бы.

На этом празднестве не было женщин, и, хоть номинально это было торжество по поводу моей женитьбы, даже Индихар не была приглашена. Я приехал с Кмузу, Фридландер-Беем, с шофером Тариком и двумя гигантами-телохранителями, Хабибом и Лябибом. Тарик, Кмузу и Говорящие Булыжники пили вместе с прочими слугами в отдельном здании, которое также служило эмирским гаражом и конюшней.

— Если ты желаешь вернуться домой, племянник, — сказал Фридландер-Бей, — то мы можем попросить у нашего хозяина разрешения откланяться.

Папа всегда называл меня племянником, хотя еше до нашей первой встречи он должен был знать о том, кем мы на самом деле приходимся друг другу.

— Я сыт развлечениями, о шейх, — ответил я.

В самом деле, я уже четверть часа следил за метеоритным дождем в безоблачном небе.

— Я тоже. И очень устал. Дай мне опереться на твою руку.

— Конечно, о шейх.

Он всегда был крепким мужчиной, но был уже стар, его возраст приближался к двухсотому дню рождения. К тому же за несколько месяцев до этого кто-то пытался его убить, и ему пришлось пережить множество сложных нейрохирургических операций, чтобы восстановить здоровье. Он еще не полностью оправился и все еще плохо держался на ногах.

Вместе мы поднялись из роскошных садов и прошли по вздымающемуся арками коридору к мягко освещенному залу. Увидев нас, эмир поднялся и выступил вперед, раскрыв объятия Фридландер-Бею.

— Вы оказали моему дому великую честь, о блистательный! — сказал он.

Я стоял в стороне, оставив Папе совершать все формальности. У меня было такое чувство, что этот прием стал чем-то вроде встречи двух влиятельных людей, а торжество в честь моей женитьбы не имело никакого отношения к их тайным переговорам.

— Пусть длится твой пир вечно, о эмир! — сказал Папа.

— Благодарю вас, о мудрый, — ответил шейх Махали. — Неужели вы нас покидаете?

— Уже за полночь, а я стар. После моего ухода вы, молодые, сможете повеселиться по-настоящему.

Эмир рассмеялся:

— Вы уносите с собой нашу любовь, о шейх. — Он наклонился и расцеловал Фридландер-Бея в обе щеки. — Идите с миром.

— Да продлит Аллах ваши дни, — ответил Папа.

Шейх Махали повернулся ко мне.

— Киф у басат! — сказал он. Это означает: «Доброго здоровья и радости», и вкратце выражает отношение города к жизни.

— Благодарим вас за гостеприимство, — сказал я, — и за честь, которую вы нам оказали.

Казалось, эмир доволен моими словами.

— Да благословит вас Аллах, молодой человек, — сказал он.

— Да будет с вами мир, о эмир.

Мы отступили на несколько шагов, затем повернулись и вышли в ночь.

Эмир и прочие гости надарили мне целую кучу подарков. Они все еще лежали для всеобщего осмотрения в зале. На следующий день их соберут и передадут Фридландер-Бею. Когда мы с Папой вышли в теплый ночной воздух, я чувствовал себя вполне сытым и довольным. Мы снова прошли по садам, и я восхищался заботливо ухоженными деревьями и их мерцающими отражениями в пруду. Над водой раздавался тихий смех, я слышал шум фонтанов, но больше ничто не тревожило ночной тишины.

Лимузин Папы стоял в гараже шейха Махали. Мы уже пересекали поросший травой двор, когда вспыхнули фары. Старинная машина — одна из немногих в городе, с двигателями внутреннего сгорания — медленно подъехала к нам. Стекло водителя медленно скользнуло вниз, и я с удивлением увидел, что за рулем сидит не Тарик, а Хаджар, нечистый на руку лейтенант полиции, заведовавший делами в Будайине.

— В машину, — сказал он. — Оба.

Я посмотрел на Фридландер-Бея. Тот лишь пожал плечами. Мы сели. Хаджар, видимо, думал, что мы у него под контролем. Папа с виду ничуть не был взволнован, хотя напротив нас на откидном сиденье устроился здоровенный тип с иглометом.

— Что все это значит, Хаджар?

— Я беру вас обоих под стражу, — сказал коп. Он нажал кнопку, и между ним и пассажирским салоном поднялось стекло. Папа и я остались наедине с головорезом, который, видимо, не был склонен к разговорам.

— Спокойно, — сказал Папа.

— Разве это не рука Абу Адиля? — спросил я.

— Возможно. — Он пожал плечами. — Все разъяснится, если на то будет воля Аллаха.

Я не мог унять раздражения — терпеть не мог быть беспомощным. Фридландер-Бей был пленником в собственном лимузине, в руках копа, который получал деньги и от Отца, и от его главного соперника, Реда Абу Адиля! Мне свело внутренности. В течение нескольких минут я повторял, какие именно разумные и героические действия должен буду предпринять, когда Хаджар снова выпустит нас. Затем, пока машина мчалась по извилистым узким улочкам города, я попытался найти какой-нибудь ключ к происходившему.

Вскоре боль в животе стала по-настоящему сильной, и я пожалел, что не взял с собой аптечки. Папа предупредил меня, что принести в дом к эмиру аптечку будет серьезным нарушением этикета. Вот чего стоит мне респектабельность. Меня похитили, и малейшее неудобство причиняло мне страдания.

В кармане моей галабейи был небольшой набор модиков. Один из них делал великое дело — блокировал боль, но мне не хотелось бы узнать, что сделает этот бандюга, если я попытаюсь залезть в карман. И я не стал бы счастливее, если бы услышал, что дела вскоре пойдут еще хуже, прежде чем все повернется к лучшему.

Примерно через полчаса лимузин остановился. Я не знал, где мы находимся. Посмотрел на головореза Хаджара и спросил:

— Что происходит?

— Заткнись, — ответил мне бандюга.

Хаджар вышел из машины и открыл перед Папой дверь. Я выбрался наружу вслед за ним. Мы стояли рядом с какими-то строениями из гофрированного металла и смотрели на частный суборбитальный челнок, стоявший напротив нас за широкой цементной площадкой. Его габаритные огни горели, но три огромных ракетных двигателя были холодны и молчаливы. Если это было основное летное поле, то мы находились в тридцати милях к северу от города. Я никогда прежде здесь не бывал.

Я начинал беспокоиться, но лицо Папы было по-прежнему непроницаемо. Хаджар оттащил меня в сторону.

— Твой телефон с тобой, Одран? — тихо спросил он.

— Да, — ответил я. Я всегда носил его на поясе.

— Я на минутку воспользуюсь им, ладно?

Я отцепил телефон и отдал его Хаджару. Он ухмыльнулся мне, бросил его на бетон и разбил на мелкие кусочки.

— Спасибо, — сказал он.

— Что же, черт побери, происходит? — вскричал я, хватая его за плечо.

Хаджар смотрел на меня, забавляясь. Затем его горилла сгреб меня в охапку и заломил руки за спину.

— Сейчас мы поднимемся на борт, — сказал он. — Там находится кади, и ему есть что сказать вам обоим.

Нас провели на борт и заставили сесть в пустой передней кабине, где кроме сидений ничего не было. Хаджар сел рядом со мной, его бандит — рядом с Фридландер-Беем.

— У нас есть право узнать, за что вы нас арестовали, — сказал я.

Хаджар с нарочито безразличным видом рассматривал свои ногти.

— Правду говоря, — сказал Хаджар, глядя в окно, — я не знаю, куда вас отправят. Может, кади вам скажет, когда зачитает приговор.

— Приговор? — воскликнул я. — Какой еще приговор?

— О, — сказал с недоброй ухмылкой Хаджар, — ты что, еще не понял? Вас с Папой судят. Пока вас будут депортировать, кади вынесет решение о том, что вы виновны. Это сэкономит судебному аппарату массу времени и денег. Мне следовало бы позволить тебе поцеловать землю на прощанье, Одран, потому что ты никогда больше не увидишь этого города!