Немилая жена - Сергей Семенов

– Бей, что ж … доколачивай … Теперь во мне немного силы-то … всю высушил … так добивай. Теперь весна … земля оттаяла, могилу не трудно рыть будет … колоти, что ль … – А то что ж,- сказал я,- и доколочу. Ты думаешь – житья тебе дам? Нет, матушка, не надейся.

И толкнул я ее в грудь, и вышел из избы, и стал в сенях подпоясываться.

Стою, подпоясываюсь и слышу: вдруг зарыдала в избе Федосья, да так горько, что у меня индо сердце перевернулось, и стало мне жалко ее. Только не дал я жалости в своем сердце расходиться, хлопнул я калиткой и зашагал к болоту, где думал прутьев нарубить.

Болото было за овином у нас, среди поля; снегу малость уже оставалось в поле, на межниках сплошная травка кой-где проглядывала, солнце грело сильно, жаворонки заливались; так хорошо было кругом, что у меня дух от радости захватило.

Только недолго продолжалась моя радость; вспомнилась мне жена, и опять во мне все мысли помутились. "Господи,- думаю,- что это за наказание ты мне послал?

Долго ль она будет так мучить, меня, неужели всегда?"

И начала мне будущая жизнь представляться. "Вот,- думаю я,- пасха скоро придет, все будут радоваться, веселиться, а я как веселиться буду, когда у меня такой черт под боком; ни в люди с ней выйти, ни дома в радость побыть. Потом работа начнется, будешь ломать – работать, а она как бельмо на глазу будет торчать, а при работе разве хорошо? Это при работе хорошо, если с кем поговорить по душе, посмеяться, чтобы усталости так не чувствовать, а не так дуться … "

И защемило мне сердце, вздохнул я и принялся прутья рубить. Рублю прутья, а сам думаю о своей жизни.

И стало представляться мне, что Федосьи у меня нет и не было, а есть у меня другая жена – красивая, статная, веселая. И люблю я ее и живу ладно. Пойду ль я с ней на работу – все с шутками да с веселым разговором. Отдыхать придет время – все с ласками да с любовью.

И еще сильнее защемило мое сердце, еще тоскливее мне стало. "Все это думы только,- думаю я,- а на деле-то никогда не сбудется так. Живи вот с нею да мучайся".

С такими мыслями и не заметил я, как прутьев нарубил; вижу, что такую охапку накорежил, еле донесть, и стал я домой собираться.

Вышел из болота, увязал прутья, взвалил на плечи и пошел ко дворам.

Пришел я на улицу и вижу: бежит народ вдоль деревни под гору. Пробежал один человек, пробежал другой, удивился я и стал спрашивать:

– :Куда это вы бежите-то?

– Да на реку, кто-то утопился там,- отвечают мне.

Взглянул я в конец деревни, к реке, и вижу: на берегу большая толпа народу собралась,. Бросил я топор и вязанку и побежал туда.

Прибежал я на берег, гляжу: стоят люди кругом, а посреди лежит что-то. Остановился, стал дух переводить, а то на бегу запыхался очень. Вдруг подходит ко мне старуха одна, бабушка Степанида, и говорит:

– Батюшка, Павел Степанович, ведь это твоя Федосья утопилась!

Затряслись у меня руки и ноги, потемнело в глазах – Как так? – спрашиваю .. Заговорила что-то бабушка Степанида, но я и слушать не мог. Кинулся я в толпу и стал проталкиваться вперед.

Протолкался я сквозь народ и взглянул на Федосью. Лежит она навзничь, помертвела уже; губы синие и живот вздулся. Морозом подрало меня, как взглянул я на нее и я отошел прочь.

Принесли веретье, взвалили на него Федосью, стали откачивать.

А я опустился на землю, закрыл голову руками – да так и замер.

И не знаю, что со мной творилось в эту пору: жалко ль мне жены было или радовался я, что развязался с нейґ только прыгало во мне сердце так, что кафтан шевелился, а в голове ни думки, ни полдумки не было.

Покачали-покачали Федосью – ничего не помогло ,- видно, уж поздно было, и понесли ее домой.

Несут ее на руках люди, стали ее к нам на крыльцо вносить. Взошли на мостенки передние мужики, а задние еще внизу были; от этого поднялась голова Федосьи, и вдруг открылись глаза у нее, и мутный взор ее прямо в меня уперся …

Страшно мне стало от этого взора, индо мурашки по коже пошли. Не пошел я за людьми в избу, а пошел в горенку. Бросился я на сундук, закрыл лицо руками и так и замер.

И думаю я: "Отчего это Федосья утопилась? Поскользнулась ли как и упала в воду или нарочно бросилась?" И захотел я разузнать хорошенько об этом; Вышел из горенки в сени, увидал бабушку Степаниду и стал ее расспрашивать, как было.

– Да не знаю доподлинно-то как … – заговорила Степанида.- Видела я ее, как она на речку с бельем пошла, а у меня тоже белье настирано было; увидала я ее-то и говорю своей Машутке: " Дочка, поди выполоскай белье-то; вона, Федосья, Павлова жена, пошла; с ней тебе охотно будет". А Машутка-то мне и говорит: "Сейчас, матушка",ґ и стала собираться. Собралась и пошла. Только не успела я по избе повернуться, гляжу – бежит моя Машутка назад "Что ты?" _ спрашиваю я. "Да что, говорит, ты давно видела Федосью-то?" – "Ceй минутой, говорю, а что?" ґ "Да не видать ее там на реке-то. Белье па берегу валяется, а ее нету". Что за притча, думаю, уже не позабыла ль она валек дома? Може, за вальком пошла. Поди-ка погляди … " Сбегала Машутка. "Нет, говорит, дома не видать ее: заперто у них". Встревожилась я. "Не случилось ли что?" – подумала и стала людей сзывать. Собрались люди, пришли к речке, видят, правда: белье лежит, а бабы нет. Стали следы разглядывать, и видно по следам, что пришла баба к реке, а назад не ворочалась … нет следов Сбежались еще люди, стали багром по реке шарить и ее…

Гляжу я старухе в глаза, слушаю, что она говорит, и вспомнилась мне вся жизнь Федосьи с самого начала: и то, как я с ней обращался, и как ономнясь сказал, чтобы она утопилась или удавилась; и что сегодня было, и догадался я, что не нечаянно она утопилась, а нарочно, и зашевелились волосы на моей голове. Пошел я опять в горенку, затворил дверь за собой. "Это я ее довел до этого, через меня она с собой покончила".

Сперлось дыхание у моня в груди, точно камнем навалило …Тяжко мне, не продохну я … Насилу-насилу продышался, и представились мне все страдания Федосьи, и жалко мне ее стало,- так жалко, что невесть что бы я не пожалел, ишь бы вернуть Федосью.

3аплакал я как ребенок и бросился в избу. Народу была полна изба; Протолкнулся я вперед, вижу – Федосья под божницей лежит; кинулся як ней, опустился перед ней на колени и завопил:

– Милая ты моя Фенечка, дорогая ты моя, очнись ты хоть на минуточку, открой свои очи ясные, дай мне вымолить прощенье у тебя. Я тебя довел до этого … чрез меня ты погубила себя без поры без времени.

Рыдаю я, головой о лавку бьюсь, но что дальше, то лютее мне делается,- кажись, была бы здесь борона, бросился бы на ее зубья и изорвал бы все свое тело в куски, -вот как мне было тогда тошно. Видят люди, как, я убиваюсь, вывели из избы и оставили меня в сенях: и долго я бился там, пока мочи не стало.

Долго я после этого хворый лежал. Схватила меня горячка и шесть недель в постели держала. Оправился я, вернулось ко мне здоровье и сила, но не вернулась прежняя веселость, – не тот уж стал я.

Хожу я, хожу – все ничего, а как, вспомню, чего я по своей дурости лишился, какое сокровище потерял, так, и поворотит мне душу и солнце, кажись, потемнеет.

Стали было мне говорить матушка и люди, чтобы я женился опять, а я куда тут!… Да разве найти мне еще такую, как Федосья была; мне думается, как она, по всему свету не найти…

Только поздно я узнал-то ее, поздно оценил ее сердце ангельское…

И живу я вдовцом вот уже сколько лет, работаю один. Матушка и поворчала было сначала на мое вдовство, но потом видит, что не клонит меня на женитьбу, – замолчала.

В деревне немало дивились тому, что я решился не жениться никогда. "Что это он, говорили, разве можно, говорят, такому молодому да без жены жить? Лучше жениться уж".

Но я на эти речи думал только: "Видно, не понимают того, что я теперь ни о какой женщине, кроме покойницы Федосье, подумать не могу".

1890 г.