Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов - Епископ Григорий (Лурье)

В таких случаях чаще всего выбирают стратегию минимизации внешних перемен: ты стараешься оставаться на своем прежнем месте, но теперь как-то корректируешь поведение. Этим путем пошел и Кирилл.

Он локализовал главную проблему – особое отношение к нему со стороны архимандрита. И выбрал соответствующую стратегию – начал специально его сердить и с ним ссориться. Житие, написанное Пахомием Логофетом, сообщает об этой истории как-то туманно, но мы можем, во всяком случае, понять, что солидный мужчина в возрасте под 50 начал как-то нарочито чудить, демонстративно нарушая монастырскую дисциплину. Пахомий пишет, будто целью Кирилла было получать монастырские наказания (епитимии) в виде постов и поклонов, которые он таким образом мог невозбранно совершать, ни от кого не таясь и не опасаясь выглядеть чересчур аскетичным. Отчасти оно, может, и так. Но все же тут трудно не увидеть, что в первую очередь такое поведение било по особому положению Кирилла в монастыре, которое уже начало формироваться из-за слишком уважительного отношения к нему настоятеля.

Может, с другим настоятелем этот фокус с юродством бы и удался, но Феодор был и сам не промах в монашеских хитростях. Довольно скоро он раскусил Кирилла и перестал назначать епитимии за его нелепые поступки, а тогда пропал и смысл в том, чтобы их совершать. Опыт юродства потерпел неудачу. Кирилл смирился со своим превращением в правую руку настоятеля. А еще через несколько лет ему пришлось смириться и с тем, чтобы стать настоятелем самому: теперь уже и Феодора забрали на епископство (исихастская партия нуждалась в верных людях для замещения епископских кафедр), а к тому времени (1388) Кирилл был уже для всех очевидным преемником первого настоятеля и основателя монастыря.

Монашеская карьера Кирилла развивалась классическим путем – он заслуженно рос в должностях, начиная с самого низа, – и, наконец, к пятидесяти годам достигла пика: он сам стал настоятелем.

Опять политика

Кирилл пробыл настоятелем около двух лет, после чего добровольно сложил полномочия и вернулся в число рядовых монахов. Хороший, но тенденциозный и уже не очень осведомленный агиограф святого Кирилла, Пахомий Логофет, ограничивается благочестивым объяснением этого поступка Кирилла – его стремлением к безмолвию. Но Пахомий писал через 35 лет после смерти Кирилла, в 1461–1462 годах, специально приехав для этого в Кирилло-Белозерский монастырь, чтобы собрать там местные предания о преподобном. Про обстановку в Симоновом монастыре там не знали, а сам он копать глубоко не стал. Между тем можно сказать с уверенностью, что из-за любви к безмолвию Кирилл постарался бы не принимать настоятельства, но, приняв, не стал бы от него отказываться. Самому отказываться от послушаний – это был не его стиль, да и на севере он потом вполне успешно будет игуменствовать. Поэтому приходится думать, что он оставил настоятельство в Симоновом монастыре только по совершенной невозможности управлять. Он не захотел быть номинальным архимандритом, которого никто не слушает. А может, его и вовсе «попросили» от имени нового великого князя Василия. Это подтверждается прочими данными.

Новым архимандритом надолго стал Сергий Азаков, один из близких сподвижников несостоявшегося митрополита Митяя и, таким образом, видный представитель противоположной исихастам партии. Епископом (Рязанским) он станет еще нескоро, не ранее 1409 года, а в обстановке конца XIV века влияния жившего в Москве главного епископа Московской и Литовской Руси митрополита Киевского Киприана († 1406) хватало на то, чтобы не допустить антиисихастскую партию к архиерейству, – но, видимо, после смерти в 1389 году Димитрия Донского при новом великом князе Василии I побежденная партия сразу же перешла в небезуспешное контрнаступление. Перемена Симоновского игумена была одной из первых ее побед, которая могла быть вырвана у святого митрополита Киприана только насильно.

В качестве рядового монаха Кирилла в покое не оставили. Тогда он попытался переселиться из НовоСимонова монастыря в стоявший неподалеку заброшенный Старо-Симонов (в 1378–1379 годах, когда исихасты ненадолго попали в опалу у великого князя, Симонов монастырь был закрыт, но вскоре князь разрешил открыть его заново, однако почему-то не на прежнем месте). Все монашествующие очень хорошо помнят Житие преподобного Саввы Освященного (439–532), который сначала основал большую лавру в Палестине, а потом, когда его оттуда выгнали его же собственные взбунтовавшиеся монахи, ушел на новое место, и там вокруг него собралась Новая лавра. Вряд ли Кирилл, отходя в Старо-Симонов, мог не держать в уме этого примера. Но не сложилось.

Центральная часть цветной хромолитографии «Вид первоклассного Кирилло-Белозерского монастыря в память пятисотлетия основания его». 1897 г. Вверху – образ преподобного Кирилла Белозерского

Новый настоятель вел политику уничтожения прежнего братства и добрался до Кирилла даже и в Старо-Симоновом. Кирилл был первой и самой заметной мишенью, но настоятель вообще разгонял верных исконному духу монастыря монахов, и это очень помогло осуществлению следующих планов Кирилла. А что оставаться в Симоновом монастыре ему больше нельзя – это стало ясно. А куда идти, когда тебе уже за пятьдесят?

Монаху вообще очень трудно перейти из одного монастыря в другой. Это как черепахе поменять панцирь. И берут чужих монахов в монастыри неохотно (и правильно делают). А тут еще возраст: не пойдешь же проситься куда-то в начальники, а на низкие послушания могут взять, только если прикинешься мирянином и сохранишь инкогнито. Конечно, теоретически был путь пойти к светским властям и наверняка получить от них какую-нибудь синекуру, но так никто из исихастов не делал. Простого и очевидного выхода эта ситуация не имела.

Невеста неневестная

К счастью, для монаха совершенно не требуется, чтобы ситуации, в которых он оказывается, имели простой и очевидный выход. Для Бога любые выходы очевидны, а для живущего по воле Божией важно знать только волю Божию и достаточно знать ее только на данный момент. Поэтому все проблемы сводятся к одной: как узнать волю Божию.

Однажды Кирилл молился в своей келье и, по своему обычаю, уже очень поздним вечером или в начале ночи читал Акафист Богоматери. Это одно из самых прекрасных произведений, когда либо создававшихся в церковной и вообще какой бы то ни было поэзии, написанное в Константинополе, по-видимому, в VI веке, но ставшее особенно популярным после 626 года. В этом году город был оставлен фактически без охраны, так как вся армия была занята победоносной войной с Персией далеко на востоке, но этим воспользовались хазары и, нарушив мирный договор, с огромным войском осадили Константинополь. Положение было безнадежным, и народ молился ночью во Влахернской церкви к покровительнице города Богоматери словами этого самого гимна. Его пели стоя, а не сидя, из-за чего он и называется «неседален», или, по-гречески, «акафист». К утру налетела буря и уничтожила почти весь вражеский флот – главную часть осаждавшей армии. Город был спасен, и в память об этом был установлен до сих пор сохраняющийся праздник – Суббота Акафиста (пятая суббота Великого поста). Акафист представляет собой поэму из 24 строф по числу букв греческого алфавита, так что первые буквы каждой строфы образуют алфавитный акростих. Каждая вторая строфа кончается припевом «Радуйся, Невесто Неневестная». При переводе с греческого на славянский теряется стихотворная метрика и значительная часть звукописи (для текста, насквозь прошитого паронимической аттракцией, это большая потеря), но очень многое сохраняется, так как церковнославянский, в отличие от русского, прекрасно приспособлен для даже не дословного, а поморфемного перевода с византийского греческого. Это важно знать, чтобы понять то, что произойдет сейчас с Кириллом.

В ту ночь, о которой идет речь, Кирилл молился словами Акафиста и, видимо, особенно ощущал себя в осаде превосходящими вражескими силами. Так он дошел до стиха «Странное Рождество видевше, устранимся мира, ум на небеса преложше» (в том переводе, который читал он, было слегка по-другому: «…ум на небо преложим»). На русский это нельзя перевести дословно, но можно объяснить. Слово «странный» в церковнославянском имеет ровно тот спектр значений, что и в греческом, а потому оно означает и нечто чуждое и необычное, и нечто просто чужое и нездешнее, как и слово «странствие» означает не только «путешествие», но и вполне оседлое пребывание в чужом краю – так, например, христиане «странствуют», пока остаются на земле, даже если они не сдвигаются с места. Поэтому прочитанный Кириллом стих означает: «Увидев чудесное («странное») рождение (Сына Божия от Девы), станем и мы сами чуждыми мира («у-странимся мира») и перенесем для этого ум свой на небеса».