Стрекоза - Татьяна Герден

Вскоре мужчины возвращались, и после одной-двух партий в шахматы или в пикет доктор церемонно откланивался. Витольд с Бертой взволнованно обсуждали детали удавшегося вечера, а Клаша, перед тем как помыть посуду, стояла в кухне и, глядя в окно, жадно подъедала нежно-розовые кругляши брауншвейгской с прибранных со стола тарелок и блаженно отхлебывала из своей чашки с надломленным ушком остывший чай, предварительно положив туда две ложечки сахару и еще одну – абрикосового варенья.

В это время обычно с диким ревом просыпалась Людвика, и Клаша, поспешно запихивая последнее колечко колбасы в рот, нервно грела на водяной бане молочную смесь в градуированной бутылочке, гремела недомытыми тарелками и безудержно, до желудочных колик, икала от слишком быстрого поглощения пищи. Вечер подходил к концу, а супруги еще долго обсуждали доброту, образованность и удивительный интеллект гостя.

III

Чистить паровые котлы Севка, конечно, вызвался не по собственной воле. Случилось так, что последний ухажер его моложавой тетки Серафимы, рабочий ремонтного завода имени Розы Люксембург, оказался начальником смены по чистке котлов. Когда Серафима, стройная брюнетка с густо подведенными глазами и неизменной ниткой кругленьких бордовых бус на смуглой лебединой шее, допустила его в свой дом, где после смерти сестры жила вместе с Севкой, ухажер первым делом поинтересовался, чем занимается ее племянник. Услышав, что Севка учится игре на контрабасе, Теплев (так звали ухажера) промолчал и опять спросил:

– Ну это я понял. А чем он, того, серьезно занимается? Ну деньги как зарабатывает?

По красноречивой паузе Серафима и Севка поняли, что занятия музыкой Теплев не может принимать всерьез, и пришлось соврать, что они ищут ему работу.

– А чего ж ее искать-то? – удивился Теплев и достал из кармана пачку «Беломора». – Пусть ко мне в бригаду идет, котлы будем вместе чистить, – сказал он и прищурил глаза так, будто предлагал Севке отправиться с ним в кругосветное путешествие и уже представлял, как они вместе пересекут экватор под парусами.

Севка от возмущения ничего не сказал, только нервно сглотнул и вышел вo двор, чтобы чем-нибудь не запустить в Теплева. Но через день Серафима, поставив перед племянником тарелку вареников с вишней и полив их сметаной, смешанной с сахаром и вишневым соком, тихо спросила:

– А что, Сева, может, и впрямь на завод пойдешь? Всего-то три раза в неделю ты им и нужен, а платят вроде неплохо. – И назвала такую сумму, благодаря которой Севка мог бы не только по два раза в день ходить в кино, регулярно обедать в столовке музыкалки и пить ситро рекой, но и водить иногда дам в кафе, а то и на концерты приезжих знаменитостей в зеленый театр по вечерам.

Поэтому, хотя по дурацкой привычке никогда сразу ни с кем не соглашаться Серафиме он ничего не сказал, на следующий день, зная расписание Григория (так звали Теплева), он прямо пошел к нему на завод. Там его презрительно оглядели с ног до головы, особенно обратив внимание на малиновый шарф и вылезающие из-под пиджака лоскуты рубахи, провели в просторный цех, где все звенело, свистело, шипело и грохотало, отчего разговаривать можно было только криком и понимать, что говорят, не на слух, а внимательно читая по губам собеседника, и, гаркнув «Григорий, к тебе тут какой-то стиляга пришел», оставили среди нагромождений валов, турбин, изогнутых труб, извилистыми лабиринтами нависающих над головой, запыленных и заржавевших решеток, неровными горами сложенных в ряд, и, конечно, котлов. До появления Григория в Севкином сознании произошла интересная динамика: в первую минуту он хотел смыться и стал изучать пути отступления, поскольку его провожатый – маленький человечек в засаленной спецовке и шлеме с защитными очками на лбу – уже исчез, но в следующую минуту Севкин взгляд упал на строение, похожее на старый паровоз с двумя выступающими дверцами-сферами и цилиндрическими трубами-коллекторами, как ему потом объяснили.

На «голове» у строения была хромированная панель с тремя глазами – датчиками температурного режима, а сбоку торчала дымовая труба, совсем как у обыкновенной печки, и чем-то этот «паровоз» вдруг напомнил ему родной контрабас. Он был такой же большой, нелепый, с широким массивным корпусом и узкой трубой, похожей на шпиль, уходящий в потолок. Севка подумал, что и звуки, наверное, из него исходят такие же низкие, глубокие и проникающие в душу, включись он в работу и запыхти мотором – или что там у него на самом деле пыхтит и движется. От этой мысли он невольно засмотрелся на агрегат. Через минуту Севка решил, что смыться он всегда успеет и что, в принципе, можно попробовать. Тут подошел Теплев и, вытирая руки от смазки грязной тряпкой, что-то радостно заорал, но из-за шума ничего слышно не было. Однако это было уже не важно. Так музыкант Севка начал работать на ремонтном заводе и чистить котлы.

Сначала у него ничего не получалось, несмотря на то что он по правде старался. Теплев надрывал глотку, таращил глаза, сплевывая иногда через плечо – такая у него была привычка, когда он волновался. Все было напрасно: Севка путался, совал винтики не в те пазы, забывал открытыми предохранительные клапаны, совал руки под работающие вентиляторы, нарушая технику безопасности, и, кроме того, задыхался от сажи, пыли и токсичных испарений, начинал по сто раз кряду чихать, сморкаться и полностью выходил из строя как человеческая и рабочая единица.

Григорий нервничал, грозил ему кулаком, ругался, но из-за шума в цеху ничего не было слышно, и Севка на это мало обращал внимания. В обеденный перерыв они шли в заводскую столовку, и тогда обессиленный, но не сдающийся Теплев, набрасываясь на пережаренные котлеты с фигурно выложенным водянистым картофельным пюре, скупо политым ложкой растопленного масла, отводил душу и костерил Севку на чем свет стоит:

– Взял же я тебя, мама дорогая, на свою голову, не иначе как черт попутал! Ни ума, что называется, ни фантазии. Вроде ты на дурака, Всеволод, не похож, но ни бельмеса не соображаешь в нашем деле. И откуда только у тебя руки растут? Эх! Кабы не Серафима Федоровна, послал бы я тебя куда подальше, видит бог!

Севка молчал, слушал причитания Теплева и жевал гороховое пюре с гуляшом, политым едким томатным соусом, от которого у него потом по полдня бывала жуткая изжога, но он радовался хоть этому, потому что Григорий взялся первые недели его кормить за свой счет. Талоны же на обед, которые ему как ученику мастера при этом полагались, Севка любовно накапливал,