Роман - Владимир Сорокин

Чемодан Романа стоял возле шкафа.

- Располагайтесь, Роман Алексеевич, - тетушка подошла к нему и сняла с его плеча своими тонкими пальцами крошку побелки.

Роман был в отличном твидовом костюме серо-голубого цвета, белоснежной рубашке, белизну которой эффектно оттеняла черная шелковая жилетка и узкий черный галстук.

- Выглядишь английским лордом, - качнула головой Лидия Константиновна, с улыбкой разглядывая Романа, - И костюм подобрал под цвет глаз.

- Это вышло само собой. Я, право, не стремился.

- Ну, ну, не притворяйся, - она легонько шлепнула его по руке, - Комната тебе хорошо известна, так что будь здесь хозяином.

- Спасибо, тетушка.

- Ждем тебя завтракать через десять минут, все страшно голодные.

- Прекрасно.

Она хотела уже выйти, но вдруг повернулась:

- Рома, может ты устал с дороги и сразу желаешь отдохнуть?

- Я сразу желаю есть и говорить с вами! - усмехнулся Роман, снимая забрызганные дорожной грязью калоши.

- Отлично. Расскажешь нам про столичную жизнь. Про тетю Катю, про всех всех.

- Конечно, расскажу.

- Ждем тебя.

Она вышла.

Роман, тем временем, покончив с калошами, задвинув их в угол под коротенькую этажерку, положил чемодан на кровать и принялся развязывать ремни.

Затянутые еще в столице, они поддались не сразу, зато крышка отскочила сама, едва худощавые пальцы Романа прикоснулись к замкам. Чемодан был беспорядочно набит вещами. При всей своей внешней элегантности, Роман никогда не был аккуратистом.

Он не хотел, да и не умел беречь те красивые дорогие вещи, окружавшие его и служившие ему туалетом. Их состояние привлекало внимание Романа дважды, когда они покупались и когда исчезали в мешке старьевщика. За этот, как правило, короткий период жизни, они терпели полное равнодушие хозяина, находясь подчас в весьма плачевном состоянии, в то время как он сам, удивительным образом, был всегда элегантно одет, тщательно выбрит и модно подстрижен. Так и сейчас, облаченный в прекрасные новые, купленные им неделю назад костюм, рубашку, жилетку, галстук и туфли, он склонился над распахнутым чемоданом, содержание которого во всей полноте могло являть картину первозданного хаоса.

Чего только не было здесь!

Мятые рубашки с оставшимися в манжетах запонками, китайские цветастые полотенца, голландские носовые платки, нательное белье, галстуки, парусиновые брюки, панама, карманные шахматы, бритвенный прибор, флакон французского одеколона, расческа, пара книг, дневник, коробка патронов, - все было перемешано, спутано, скомкано и, казалось, не могло принадлежать этому красивому, точному в движениях человеку.

С небрежностью он разгреб цветастое месиво, извлек дневник, набор вязальных крючков и бутылку французского коньяка, оказавшуюся на самом дне.

Все это было положено на конторку, сам же чемодан был мгновенно закрыт и запихнут под кровать.

Схватив бутылку и набор. Роман поспешил вниз.

Антон Петрович и тетушка ждали его на террасе.

- Спешите, спешите, принц датский, а то гунны и варвары разорят все базилики! - басил Антон Петрович, стоя у застекленной веранды и протирая пенсне замшевой тряпочкой, отчего его прищурившееся массивное лицо выглядело одновременно беспомощно и угрожающе.

- Тетушка, это вам от Екатерины Андреевны. Антон протянул вязальный набор Лидии Константиновне, ставящей на стол корзинку с нарезанным хлебом.

- Спасибо, Ромушка, хорошо, что она прислала... Садись.

- А это, дядя Антон, вам, - Роман поставил бутылку на стол, напротив огромного неподъемного кресла, где обычно сидел Антон Петрович.

Внушительным движением надев пенсне, тот подошел, взял бутылку в руки:

- Тэкс. Прекрасно. Спасибо, брат. Мы его на обед оставим. А сейчас немедленно всем по местам!

Его могучие руки опустились на плечи Лидии Константиновны и Романа, и им пришлось опуститься на старые венские стулья.

Только теперь Роман увидел, какие прелести ждут его на этом старомодном овальном столе, покрытом белой, с кружевной вологодской вышивкой, скатертью.

В центре, рядом с очаровательной китайской вазочкой, в которой стояли веточки ожившей вербы, распласталось такое же фарфоровое китайское блюдо с нежно-розовым куском окорока, маленькими солеными огурчиками, облепленными зернами и метелками укропа, блестящими от рассола. Чуть поодаль стояли три чаши серо-зеленой смальты, полные соленых груздей, помидоров и рыжиков. В солёностях тускло поблескивали серебряные ложки с вензелем НВ. По правую руку Антона Петровича сверкали тонким стеклом два пузатых графинчика, наполненные зеленовато-золотистой и темно-розовой жидкостями. С графинчиками соседствовало другое, не менее просторное фарфоровое блюдо, в центре его высилась горка квашеной капусты, из окропленной постным маслом массы которой выглядывали бордовые ягодки клюквы и оранжевые палочки моркови. Этот "Везувий" окружали некрупные моченые яблоки, от одного вида которых рот Романа пополнился слюной.

Моченые яблоки дяди Антона!

Роман помнил их неповторимый вкус с детства, с того далекого времени, когда в большой столичной квартире отца стали появляться эти изумительно пахнущие плоды цвета воска.

Собранные с развесистой, стоящей в самом дальнем углу сада яблони, посаженной еще дедом Антона Петровича, они заквашивались вот уже двадцать с лишним лет в одном и том же дубовом бочонке по рецепту, взятому покойной матерью дяди у ключницы Почаевского монастыря сестры Алевтины почти пятьдесят лет тому назад.

Антоновка дяди Антона... Без нее не обходилось ни одно крутояровское застолье, как не обходился без высокопарностей сам Антон Петрович.

Этот рецепт, переписанный монахиней в свою очередь у Архангельского старца старовера Никодима, именовался вслух "староверскою закваской", держался Антоном Петровичем в шкатулке на запоре и никому не показывался.

Не выдержав, Роман протянул руку, взял яблоко, которое, несмотря на долгую, тесную зимовку в пряном рассоле, осталось крепким, и откусил.

- Не вынесла душа поэта! - усмехнулся дядюшка, без спроса наполняя мужские рюмки анисовой до краев, а женскую вишневой наполовину, - Ну и как староверская наша?

- Дай же человеку прожевать, Антоша, - укоризненно качнула головой Лидия Константиновна, поднимая рюмку.

- Изумительно... - искренне пробормотал Роман, разглядывая яблоко, Аромат-то какой. Прелесть... А вкус все тот же остался.

И правда, вкус был все тот же - кисловато-соленый, терпкий и нежный, пряный и неповторимый.

- Ну-с, Роман Алексеевич... - большая белая длань с перстнем красного золота на безымянном пальце подняла рюмку Роман тут же взялся за свою, и через секунду по террасе поплыл тонкий перезвон старинного хрусталя:

- За твой приезд, Ромушка...

- Ваше здоровье, тетушка.

- Будь здоров, Рома.

Анисовая наполнила рот Романа и тут же, как положено только ей одной, исчезла сама по себе, оставив непередаваемый аромат. Роман откусил от яблока.

- Ха... смерть моя... - выдохнул Антон Петрович, ставя рюмку и цепляя вилкой аккуратненький огурчик.

- Прекрасная настойка, - пробормотал Роман, наблюдая за точными движениями тетушки, наполнявшей его тарелку поочередно всеми соленостями.

- Ромушка, ты уж не обессудь, мы люди отсталые, не прогрессисты, постимся вот, - с улыбкой произнесла она, накладывая капусты, - И трапеза у нас монастырская.

- А окорок? - спросил Роман.

- Окорок, брат, по случаю твоего приезда, - дядя, сосредоточенно щурясь, наполнял рюмки, - Мы же не знаем, может ты давно уже всех богов к чертовой бабушке послал.

- Антоша, как тебе не стыдно! - качнула головой Лидия Константиновна.

- А что? - удивленно поднял брови Антон Петрович. - Дело молодое. В эти годы атеизм просто необходим. Я, брат, в тридцать-то лет эдаким хулиганом был. Никаких авторитетов, кроме матушки Науки и великого Иммануила. Звезды над нами, нравственность внутри нас. И ничего более. Ничего!

Он громко захрустел огурцом.

- Дядюшка, я безоговорочно в науку не верю. А поэтому окорока в страстную есть не стану, - проговорил Роман, принимая от тетушки свою тарелку.

- А вот это - молодец! - загремел дядя, - Правильно! Они, эти Дарвины, сами-то ни черта не знают, а туда же - людей учить подряжаются с их ланцетами, да микроскопами. Не верь им. Рома, не верь ни на мизинец! И вот что, - он приподнял рюмку, - Давай-ка выпьем за человеческую самостоятельность, за трезвый ум и истинную мудрость.

- А за женщину вы пить не собираетесь? - улыбаясь, спросила Лидия Константиновна.

- Еще как собираемся! - тряхнул своей крупной головой дядя Антон, - За женщину, за Крутояровскую Лилит, за прекрасную Лидию-вдохновительницу и заступницу, обожательницу и утешительницу!

- Антоша, что ты мелешь! - засмеялась тетушка, прикрываясь ладонью.

- За вас, тетушка, - Роман приподнял рюмку.

- Спасибо, Ромушка.

- За тебя, Лида.

- Merci, Антоша.