В конце века - Н. Денисов

СЕРБАМ

Нал пасхальной Европой вербы,А над Косовом полем – ал,Свора НАТО терзает сербов,Богатырски они стоят.

Лезут немцы, грозят мадьяры,Помрачнел православный Спас.Изменили друзья-болгары,Полячишки предали враз.

Нет надежд и на Киев с Ригой,И не в подлой Москве, видать,Надо в недрах Руси ВеликойНа подмогу бойцов скликать.

Вспомнят праведный грохот пушки,Светлый ангел взорлит во мгле.Мы придем к вам, придем, братушки,Как раздавим ворье в Кремле!

«За славян!» – пробасит ракетчик.Гром и ужас, огонь и тьма...В Вашингтоне герой-минетчикРаньше срока сойдет с ума.

В КОНЦЕ ВЕКА

За годы и жизнь примелькалась,Остыл камелек бытия,В дому никого не осталось,Лишь кошка да, стало быть, я.

От войн, от политики стрессы,То правых, то левых шерстят.У деток свои интересы,Хоть, ладно, порой навестят.

Всплывают забытые лица,Пирушки, былой тарарам...И кошка походкой царицыГуляет по пыльным коврам.

Замечу: «Не стыдно ли, Машка?»Но я ей плохой командир.Наестся, умоет мордашкуИ зелено смотрит на мир.

Никто ей худого не скажет,На стылый балкон не шугнет.Под лампой настольною ляжет,Под стуки машинки заснет.

И что нам «фонарь» и «аптека»,«Ночь», «улица» – жизни венец?Руины ушедшего векаНе так и страшны, наконец.

ТАМАНСКИЙ МОТИВ

Поэту Виктору Жорнику

По курсу – Тамань! Напружинен «жигуль».Скользят ласточата – скольжением пуль.Прочней оплели тополей осьминогиГорячие ножны приморской дороги.Азовское – справа слагает катрены,На Черном – трагический плат Мельпомены,Гекзаметры вьет, будто скифов арканы.Осколками амфор желтеют лиманы.Мы едем. А небо сосудом Пандоры.Мы мчим. Будто кровь на полях – помидоры.По кромочке плавней – пожарищ зола.Там чудятся мне кальтербрунеры зла.Век горький. Исход. Мы на финише века, –В хитонах, в сандалиях древнего грека,В античном, суровом, божественном виде."В Элладе ж ты, брат!" – как сказал Сердериди.Но кто промелькнул там? Околыша алость...Гусарский поручик? Мишель? Показалось...Промчали. Сравненья – опять! – фронтовые:Арбузы, как шашки лежат дымовые,И даль виноградников в небо воздета,И гроздья, и листья защитного цвета.Но – стоп! И ремни привязные – с плеча.Базар придорожный. Торговля. Бахча.– Погодь! – мой товарищ – на тормоз. И – нате! –Взорлил. И несет уж два солнца в обхватеДве сочные дыни, что брызнут вот-вотМедовой амброзией южных щедрот.Задаром! – товарищ в восторге, – Салют!У нас тут поэтов в лицо узнают!..А мне уж блазнится мой северный город,Что злыми реформами нынче распорот,Там тоже базар, политкухонь грома,Но там и картох не дадут задарма!

Летим! Нашей гонкой простор ошарашен.Пересыпь?! Давай к Лихоносову, наш он!Каких-нибудь два поворота всего –Поселок. С холма панорама: ого-о!Даль моря. И синь. И штормяга жестокий.И там где-то парус родной – одинокий...

УТРО В СТАНИЦЕ

Вор что ль ходит? Собаки лают.Старотиторовка. Светает.В помидорах шуршит роса.Ядра груш не спелей осины.Занавеска из парусины.И с лампасами небеса.

Вот Галина встает. И разомРасцветают горелки с газом,Шелестят лепестки огня.Наваждение сна, морока,Но хозяин уж греет окомДвор казачьего куреня.

Стайка кур. воробьи в застрехе,Миг – и сыплются, как орехи,На тропиночку, где бахча,Где стрючки, как в петлицах ромбы.Где на ржавый осколок бомбы ПесикТимка глядит, урча.

Нас Галина к столу сажает,Проломиться он угрожаетОт пельменей и пирогов.В дополнение – вин наличность.Виноград, козий сыр...Античность!Начинается пир богов!

Песик Тимка как будто в трансе,Он встречал тут поэта-манси,Смотрит нынче на моряка.Обещаю тебе, мой псяра,Кость длиною до Краснодара,Толщиною – до Темрюка!

Но хотел бы, коль мир возможен,Чтоб казак свой клинок из ноженДля сражений, атак не рвал,Чтобы вор не водился здешний,Чтоб Галина цвела черешней,И хозяин преуспевал.

ЖАРА

Жаль, что нет у солнца ставней,Жарит-парит тыщей бань.Будто крот, в теснинах плавнейПробирается Кубань.

Оглушительно тоскливыКамышинки на жаре.Цапли шествуют брезгливоПо лягушечьей икре.

Леность, нега, захолустье,Но вдали железный гул:Это порт в Кубанском устье –Груз пакует на Стамбул.

Где-то взрывы, кровь, крушенья,Здесь порядок нерушим:V людей – соображеньеИ плевали на режим!

Жаль, к нему страна привыкла,Жаль, пословица права:Ведь у многих овощ-тыква,Где должна быть голова.

Вон мужик в рыбацкой робе,Вроде, умница с лица.Что он, даром время гробя,Ловит, спра-ши-ва-ет-ся?!

Воду попусту буровит,Ну, там клюнут окуньки...Не диверсию ль готовитНа брегах Кубань-реки?

Мы, как Пятница и Крузо,Трапезуем на бревне.– Эй, приятель, хошь арбуза?С подозреньем глянул: – Не-е!..

Что ж ты трусишь, друг сердечный,Что зауросил, чудак?– Не шпион?– Темрюкский, здешний! –И мужик – за свой рюкзак.

– Мне домой... ОриентирыДержит правильно: семья!..Лома скажет: «Рекетиры...Но я справился с двумя!»

У небес и солнца – спайка,Но жара смиряет гнет.Молодой азовской чайкойВ ближнем небе самолет.

Корабли уходят в дали.Берег ласковый, река...Жаль вот только – напугалиМужика из Темрюка.

АНАПА

Надену я черную шляпу,

Поеду я в город Анапу...

Я не знаю, цела ли шляпа,Что из песни досталась мне?Но жива, весела Анапа –В жарких пляжах, любви, вине!

От Горгиппии и до рынка,Мимо рынка – до ДжеметеМожно сладить роман с блондинкойИль с брюнеткой амуры те.

Утомясь в черноморской качке,Солнце нежится день-деньской.Страсть! Москвички и сибирячкиОтдаются волне морской.

А полночные интересы,А крутой в кабаках народ!Тут, замечу, при «мерседесах»Он «Анапу»-вино не пьет.

Выбирает «Букет Кубани»Да с медалями коньяки...А я, помнится, в океанеИ «Анапу» глушил с тоски.

Потреблял у широт АмерикИ в сибирской избе простой.Представляя анапский берег,Шоколадный его настой.

Вот и здесь я! Дымлюсь на пляжах.И хоть тело – сплошной пожар,Как чеченец в огне СамашекНе сдаюсь я: «Аллах акбар!»

Не влюбился пока, признаться,Ненадежный рубеж держа...Ну а черная шляпа, братцы,Это ж просто для куража.

ОКУНЁВСКАЯ ПОВЕСТЬ

И застал меня декабрьский закатПосреди родных калиток и оград,Средь немеренных сугробов, среди звезд.Погодился и подвез молоковоз,А не то сейчас бы пехом штурмовалТо Песьяновский, то Карьковский увал.А потом бы на Крутом, сколь видит глаз:От дирекции – до скотных ферм и базОткрывалась бы в заборах и плетняхПанорама Окунёва – вся в огнях!

Здравствуй, родина! Не все я сжег мосты!Вон темнеют двоеданские крестыВозле ряма, где кичиги сторожатВечный сон, мои родители лежат.И замечу я по поводу судьбы:Жили ладно – не двужильны, не слабы!Вспомню лето – там озерный плеск весла.А весна – та вся медунками цвела.Вспомню осень – золотой разлив стерни,Журавли там пролетали. Где они?Где осинник, что багрянцем полыхал?Там пары я перед армией пахал.Открутилось, отвилось веретено,Дом отцовский был, но все разорено.Не согреться меж ухватов на печи,С пылу - с жару! – не заманят калачи.Живы ль родичи? Небесный стон в груди.Кличет Петр Николаич: «Заходи!»Ставит рюмочки, «перцовки» – два стрючка,Но не дал им: «Мне б парного молочка...»«Ну, дела! Ведь не видались столько лет!Огорчил, племянник... Тоже мне – поэт!..»На трезвянку рассуждаем про родню,Телевизор – про Балканы и Чечню,Про Гайдара (все пороки на лице!)И про Ельцина – аминь всему! – в конце...

Жарко в горнице. Привольно, как барон,Я под фикусом улегся, вижу сон:Ходит Ельцин, как чеченец за рекой,И грозит своей беспалою рукой.Я за дрын, а он скрывается в пурге,Как медведь, скрипит на липовой ноге.Шли охотники – ребята, будь здоров,Отметелили «гаранта», поднял рев.Мчали с лесом в Петропавловск шофера,Отмутузили за все «ваучера».Просыпаюсь и впотьмах ищу пальто.Зреньем внутренним слежу: а дальше что?!Он голодный и к тому же с похмела,И опасен мирным гражданам села.К почте кинулся, слегою дверь припер,И за рям покрался в сумраке, как вор.«Хорошо, – тут скажет Клинтон, – вери гут!»А собаки в околотке цепи рвут.Свежий холмик на погосте он разрыл,Человечинки, свежатинки добыл.

Воет вьюга. Спит округа. Ни души.В частной лавке лишь кайфуют алкаши.Там, где лозунг цвел «Мы строим коммунизм!»,Безысходность, беспросветность, дебилизм.Ветер в базах – ни коровы, ни овцы,Раздолбали их гайдары-мудрецы.Лишь блажит за Соколовкою баран, –В государстве сопредельном – Казахстан.Шло путем ведь все. И внуки ИльичаЛадный выстроили клуб из кирпича,Но гармошку с балалайкой – под кровать:Будем здравствовать, как все, едрена мать!И задули в саксофоны русаки,И задергались, как негры, мужики,И когда уж обрели товарный вид,Взял их тепленькими Ельцин-троглодит...

У окошка «Приму» горькую курю, –«Просыпайся, Николаич, – говорю, –Будет дрыхнуть! Эй, товарищ-господин.Ты же брал «тридцатьчетверкой» град-Берлин!Нешто Борьку мы отпустим без тюрьмы?»Скрипнул панцирной кроватью: «Дай пимы!»Вышли в темень, пошарашились вдоль стен,Танк сейчас бы, но в Тагиле сдох мартен.Отыскали, быстро вспомнив старину,Две рогатины и – ходом на войну!Чисто поле. Ни былинки, ни куста.Залегли, как светлы воины Христа.Обустроились в сугробе, как в избе.Все Дебейки всполошились в ЦКБ!Спит село. Горят кичиги. Лай собак.Черти в ступах дорогой толкут табак.Мчится мимо и скрывается, как бес,Пограничной стоп-конторы «мерседес».

Как на царстве, на снегу сижу: «Беда!Николаич, от Бориски ж нет следа!Просочился, знать, суметами во мглу –К Нурсултану – злому хану в Акмолу?!»Ничего не молвил воин, не сказал,Взял рогатину, острее обстругал,Получились, неуклюжие слегка,Как подствольные – два спаренных штыка.«Ты, как хочешь, поезжай, я не держу,В одиночку уж «гаранта» дослежу,Чую, близко он, не делся никуда,Затаился от народного суда...»

Тот же самый проезжал молоковоз,Он бы взял меня, стихи писать повез.Но плотней я сел в «секрете» – до зари,Сосчитав на всякий случай сухари.

Топят печи. Над плетнями дым и чад.Стратегически рогатины торчат.Признак битвы – кружат стаи воронья.И в «Вестях» о нас – три короба вранья...

БАЗАР