Полное собрание рассказов - Владимир Владимирович Набоков

более крупными вещами, они самодостаточны. Даже если их отличает многоуровневость прочтений, они требуют только нескольких литературных предпосылок. Они без всяких оговорок предлагают читателю вознаграждение, независимо от того, отважился ли он или нет уйти с головой в более крупные и глубокие произведения Набокова или погрузиться в его биографию.

За переводы «новых» тринадцати несу ответственность я один. До этого английские переводы почти всех рассказов, первоначально опубликованных на русском языке, были результатом безоблачного сотрудничества между отцом и сыном, но отец, как автор, мог свободно вносить изменения в переведенные тексты, если полагал это целесообразным. Можно предположить, что он поступил бы так же и с этими новыми переводами. Излишне говорить, что теперь, как единственный переводчик, я брал на себя смелость исправлять лишь явные описки или опечатки, а также недочеты редактирования, оставшиеся от прежних времен. Худшей из таких погрешностей оказался пропуск великолепной заключительной страницы рассказа «Ассистент режиссера» во всех англоязычных изданиях, следующих, по‐видимому, за первым. Кстати, герой той песни, которая дважды пронизывает рассказ, – Стенька Разин, донской казак, бросивший в Волгу свою невесту.

Не скрою, что за время долгого вынашивания этого сборника я воспользовался уточнениями и комментариями дотошных переводчиков и редакторов недавно вышедших и готовившихся в это время переводов рассказов на другие языки, а также въедливыми замечаниями тех, кто выпустил отдельные рассказы по‐английски. Но как бы ревностно и педантично ни изучались тексты, какая‐нибудь неуловимая мелкая рыбешка, а то и не одна, неизбежно проскользнет сквозь звенья невода. Тем не менее будущим редакторам и переводчикам следует знать, что настоящий том отражает то, что на момент его публикации являлось наиболее точными версиями английских текстов и – особенно в отношении тринадцати недавно собранных рассказов – лежащих в основе переводов русских подлинников (их расшифровка подчас представляла немалую трудность: в них встречаются возможные или вероятные описки автора или переписчика, требовавшие непростых решений, а порой – различные текстовые варианты).

Справедливости ради хочу с благодарностью отметить довольно неожиданно присланные мне предварительные переводы двух рассказов. Один прислал Чарльз Николь, другой – Геннадий Барабтарло. Оба перевода были оценены по достоинству; оба содержали trouvailles[18]. Однако для сохранения надлежащего стилистического единства я, как правило, не отступал от собственной английской манеры изложения. Я признателен Брайану Бойду, Дитеру Циммеру и Майклу Джулиару за их неоценимые библиографические разыскания. Но превыше всего я благодарен Вере Набоковой за ее бесконечную мудрость, необыкновенную проницательность и силу воли, благодаря которой она, несмотря на угасающее зрение и слабеющие руки, выполнила в самые последние дни своей жизни предварительный перевод нескольких отрывков рассказа «Боги».

В коротком предисловии невозможно охватить темы, приемы и образы, которые переплетаются и развиваются в этих рассказах: отголоски детства и юности Набокова, прошедших в России; его университетские годы в Англии; его жизнь эмигранта в Германии и Франции, Америка, которую ему пришлось «изобрести», как он выразился, после того, как он изобрел Европу. Если взять наугад какой‐нибудь рассказ из новых тринадцати, то в «Венецианке», с ее неожиданным поворотом сюжета, любовь Набокова к живописи (которой он в детстве собирался посвятить свою жизнь) отражается на богатом фоне, где есть и теннис, в который он играл и который описывал с особым вкусом. Гамма остальных двенадцати рассказов варьируется от притчи («Дракон») и политической интриги («Говорят по‐русски») до поэтического, его собственного вида импрессионизма («Звуки» и «Боги»).

В своих примечаниях (публикуемых в этом томе) Набоков раскрывает некоторые особенности рассказов из предыдущих сборников. Среди многого другого, к этому можно добавить жуткое удвоение пространства-времени («Terra Incognita» и «Посещение музея»), которое предвещает атмосферу таких произведений, как «Ада, или Отрада», «Бледный огонь» и, в определенной степени, «Сквозняк из прошлого»[19] и «Взгляни на арлекинов!» Увлечение Набокова бабочками становится ведущей темой «Пильграма» и сквозит во множестве других рассказов. Но что более удивительно, так это то, что в рассказах важное место занимает музыка, к которой он никогда не проявлял большой любви («Звуки», «Бахман», «Музыка», «Ассистент режиссера»).

Особенно трогающий меня рассказ «Ланс» возвышенно описывает (как отец сказал мне) всю остроту и многообразие чувств, которые переживали мои родители в пору моего увлечения альпинизмом. Но, возможно, самая глубокая, самая важная тема, лежащая на поверхности или скрытая, – это набоковское неприятие жестокости – жестокости людей, жестокости судьбы, – и в этой книге примеров тому великое множество.

Дмитрий Набоков

Санкт-Петербург, Россия; Монтрё, Швейцария.

Июнь 1995 г.

История с находкой рассказа «Пасхальный дождь», теперь добавленного в настоящее собрание, изложена в заметке шеф-редактора гамбургского издательства «Rowohlt Verlag» Георга Хепе (Heepe). В ней, в частности, сообщается:

В 1987–1988 годах, когда мы готовили первое немецкое издание полного собрания рассказов, исследователь Набокова Дитер Циммер проверил все доступные библиотеки, как многообещающие, так и почти безнадежные, в поисках апрельского номера эмигрантской газеты «Русское эхо»[20] за 1925 год, в котором, как он знал, был напечатан «Пасхальный дождь». Он даже побывал по однодневному пропуску в тогдашнем Восточном Берлине, а кроме того, подумывал о посещении Deutsche Búcherei[21] в Лейпциге. Но надежда была слишком призрачной, а бюрократические препоны слишком суровыми. Было и еще одно соображение. Там могло не оказаться копировальной машины.

Когда мы уже опубликовали рассказы без «Пасхального дождя», до нас дошли слухи, что ученый из Швеции обнаружил рассказ в Лейпциге. К тому времени Железный занавес был поднят, и Циммер отправился проверить сообщение. Там он и нашелся – полный комплект еженедельника «Русское эхо». И теперь у них были «ксероксы».

Так «Пасхальный дождь», обнаруженный Светланой Польской, хотя ее имя стало нам известно лишь несколько лет спустя, и переведенный мною на английский в соавторстве с Питером Константайном для весеннего номера журнала «Conjunctions»[22] за 2002 год, был включен в этот том.

Дмитрий Набоков

Веве, Швейцария. Май 2002 г.

С русским текстом «Слова» я впервые познакомился весной 2005 года; рассказ столь пронзительно эмоционален, что, прежде чем приступить к переводу, я вынужден был подавить в себе некоторые сомнения относительно его подлинности. Это был второй рассказ, опубликованный моим отцом, и первый, опубликованный после убийства в 1922 году его отца, Владимира Дмитриевича Набокова; написанный в Берлине, он появился в 1923 году в одном из январских номеров «Руля» – русской эмигрантской газеты, соиздателем которой в Берлине был отец Набокова. Как и «Ultima Thule», написанный годы спустя, «Слово» содержит всеобъясняющую тайну, которую нам не дано узнать. Подобно «Нежити» и раннему стихотворению «Революция»[23], «Слово» проецирует идиллический, добрый мир на варварскую реальность, зловеще означенную местом этого произведения на страницах «Руля»: рассказ Набокова помещен следом за неоконченным фрагментом, вышедшим из‐под пера его отца[24].

«Слово», кроме того, принадлежит к очень немногим рассказам Набокова, в которых действуют ангелы. Это, конечно, сугубо личные воплощения, гораздо