Военный дневник - Андрей Романов

21 окт[ября] в 9 ч. вечера мы и выехали в Барановичи. Ко мне подъехал в это время [Хрямин], который и поехал со мной.

В 10 ч. утра мы прибыли в Барановичи. Стояла теплая осенняя погода, гр[адуса] 2 тепла. Туман закутал весь горизонт, и в воздухе чувствовалась сырость. На вокзале мы узнали, что к 5 ч. ждут приезда Государя. С вокзала в Ставку мы поехали на моторах. Ген[ерал] Рузский моментально исчез в вагоне нач[альника] штаба, а я остался в садике перед поездом. Петя Ольд[енбургский][51] вышел ко мне. Он недавно прибыл с юга из III арм[ии]. Потом д[ядя] Николаша вышел и поехал в церковь. Праздник Казанской Б[ожьей] Матери. Я тоже поехал в церковь. Церковь в казармах железнодор[ожного] бат[альона]. Служил протопресвитер военно-мор[ского] дух[овенства] Шавельский[52]. В 12 [ч.] мы были все приглашены к завтраку в вагоне Верх[овного] глав[нокомандующего]. Столовая эта — простой вагон-ресторан с маленькими столиками. 1 [-й] стол: Николаша, ген[ерал] Пантелеев, протопр[есвитер] Шавельский и нач[альник] шт[аба] Янушкевич[53]. 2-й [стол]: Петюша, ген[ерал] [Каульбарс[54]а], Димка Голицын и ген[ерал] Рузский. 3-й [стол]: Петя [Ольденбургский], я, ген[ерал]-а[дъютант] Троцкий[55] и Данилов и т. д. Давали закуску, водку, вино и отличную еду. Настроение Николаши было возвышенное. Получены известия о взятии Сандомира на юге, [Бакаларжева] на севере и об отступлении по всему остальному фронту неприятеля.

После завтрака я лично бродил по саду и поезду, был у Пети, зашел к Менгдену[56]. В 4 [ч.] чай пили. В 5 1/2 [ч.] уже было совсем темно, подошел царский поезд. Ники принял ген[ерала] Рузского и пожаловал ему Георгия 2-й степени. Я остался ждать ген[ерала] снаружи. Видел только Дрентельна[57] и Нарышкина[58]. В поезд не входил. В 6 1/2 [ч.] мы отбыли на станцию, обедали в вагоне и вернулись в Седлец к 8 ч. утра 23 ок[тября]. Результат поездки был удачен в том смысле, что операции на севере и юге признали за самостоятельные, а центр отдельно, причем наступательный характер его остался без задержки. Вопрос о прибавке IV арм[ии] к фронту остался открытым, ибо боялись обидеть ген[ерала] Иванова[59], отымая у него эту армию. От знаменитой директивы Данилов отказался, утверждая, что его не поняли. Видимо, испугался своей глупости. По поводу этого инцидента необходимо отметить следующее, что проливает свет на многое. Когда наш ген[ерал]-квартирм[ейстер] Бонч-Бруевич[60] говорил Данилову, зачем в последней директиве требуется остановка всего фронта (за Вислой), Данилов ответил: "Я писал вообще…" Надо заметить, что телеграмма, в которой указывается директива, подписана нач[альником] шт[аба] Янушкевичем, и в ней все время повторяется фраза: "Его Им[ператорское] Выс[очество] Верховный главнокомандующий требует, находит, указывает и т. д.". Впечатление, что директива дана лично Верх[овным] гл[авнокомандующим]. А ген[ерал] Данилов про ту же телеграмму говорит: "Я так писал". И, вероятно, он действительно лично писал и без указаний от Верх[овного] гл[авнокомандующего], иначе нельзя себе объяснить, каким образом он может говорить про такую важную телеграмму: "Я писал, вы меня не поняли, это не так" и т. д. И соглашается изменить директивы. Ежели бы телеграмма изображала личную волю Верх[овного] гл[авнокомандующего], то ген[ералу] Данилову было бы проще сказать, что он ничего изменить не может без доклада Верх[овному] гл[авнокомандующему], ибо это его воля. У нас всех, кто знал эту тайну, ясно создалось мнение, что именем Верх[овного] гл[авнокомандующего] [он] орудует помимо Верх[овного] гл[авнокомандующего]. Пишет его именем и ежели и спрашивает мнение Верх[овного] гл[авнокомандующего], то, вероятно, скрывая те сведения, которые могли бы повлиять на Верх[овного] гл[авнокомандующего] в смысле изменения тех соображений, которые ему докладываются. Это открытие очень опечалило наш штаб. Главное, что Данилов (Черный) — сухой педант — страшен. Жизни не знает. Нравственный элемент, который составляет главный успех боя, он не понимает и с ним не считается. Ведь на карте, на которой он орудует, нет людей. Есть кружки, означающие корпуса. Есть известное между ними расстояние, а всякий успех, стоивший десятки тысяч жертв, отражается на карте только тем, что наносится новый кружок впереди старого. И печатают в газетах, такой-то город взят. А что это стоило усилий, потерь — эта ему область недоступная. Ведь что нам стоила эта стратегическая операция отхода всех армий за Сан и Вислу! Сколько напрасных жертв, а главное, моральных страданий для тех войск, которые должны были отступить назад, бросив кровью взятые места! Кто возместит эту нравственную муку? А без этой нравственной веры победы не бывает. Видел я сами эти бедные корпуса бывшей 1[-й] арм[ии] ныне в 10-й. Как им трудно снова поверить в свои силы! Насколько они потеряли веру в свое начальство! А почему отступили — вина тут шт[аба] Верх[овного] гл[авнокомандующего], то есть того же Данилова. Он нашел нужным им отойти (стратегические соображения). И не мог этот сухой муж понять, что он наносит своим же войскам куда больший удар, нежели неприятель.

[25 октября]

22 окт[ября] ген[ерал] Рузский был в Ставке, говорил, убедил, согласились, и вот сегодня вечер 25 ок[тября], прошло три целых дня, и нет директив из Ставки.

Вот как они работают?!

Еще маленький штришок к этой общей картине. Когда в Ставке Верх[овного] Гл[авнокомандующего] наш ген[ерал]-кв[артирмейстер] Бонч-Бруевич говорил с нач[альником] шт[аба] Янушкевичем о соображениях штаба фронта относительно дальнейших планов, то Янушкевич ему ответил: "Ну, уж по части стратегии вы обратитесь к Юрию Никифоровичу (Данилову), это его дело". При таком положении вещей, конечно, все стратегические соображения вырабатываются Даниловым самолично и без участия Янушкевича, который ему всецело доверил эту отрасль. Дело в том, что когда Янушкевич был назн[ачен] нач[альником] Ген[ерального] штаба, то он оказался гораздо моложе Данилова, и, как человек очень деликатный, до чрезвычайности, он предоставил Данилову полную самостоятельность в своей области, не желая, как младший, своими действиями возбудить недоверие или скорее не желал осуществить тот служебный контроль над Даниловым, который он, Янушкевич, должен был бы осуществить. При мобилизации в штабе Верх[овного] гл[авнокомандующего] они оказались снова в том же взаимоотношении, благодаря чему Янушкевич совершенно старается стушеваться и вместо того, чтобы быть связующим звеном между Верх[овным] глав[нокомандующим] и Даниловым, стушевался и подписывает все телеграммы, составленные Даниловым, без проверки. При всех же личных переговорах он, Янушкевич, старается не касаться стратегической стороны. В результате все телеграммы из Ставки Верх[овного] гл[авнокомандующего], в которых даются основные директивы, иначе устанавливается общий план войны, отсутствует именно этот общий план. Я лично читал много этих телеграмм, но понять, чего хотят, решительно нельзя. Говорят о необходимости починить железн[ые] дороги, мосты, шоссе. Но и без них штаб фронта это знает и работы в этом направлении идут. А об общем плане глухо лишь сказано, что предполагается вступить в пределы Германии. Но о направлении, в котором это надо делать, когда — ничего.

[28 октября]

Уже сегодня 28 ок[тября], прошло 10 дней, и весь фронт стоит. Немцы этим временем пользуются, и из агентурных сведений мы знаем, что они укрепляют свои границы. А брать эти укрепления — лишние жертвы. Вместо того, чтоб на их плечах вторгнуться в пределы Германии, мы ждем, ждем. Почему неизвестно. Сколько ни запрашивали штаб Верх[овного] гл[авнокомандующего], ответы получались, как сказано выше, относительно мостов и т. д. Мы все здесь пришли к глубокому убеждению, что Данилов орудует не только помимо нач[альника] шт[аба] Янушкевича, о чем я уже писал выше, но и помимо Верх[овного] гл[авнокомандующего]. Сопоставляя все мелочи, уясняется та картина, что Верх[овный] гл[авнокомандующий] не в курсе дела, у него нет общего плана — в результате нет общей воли, нет цели, нет идеи. Директивы шт[аба] Верх[овного] гл[авнокомандующего] в лучшем случае, когда в них и мелькают идеи, являются лишь решением задачи на основании результатов боев, но эти указания никогда не идут в глубь, а ограничиваются указаниями, до какого рубежа дойти. Рубежи эти очень малы — верст 60-100. Но дальше — ни полслова. Затем проходит томительно время стоянок, и вдруг снова задача дается, короткая и часто без связи с предыдущим периодом, под влиянием случайных успехов или неуспехов, в каком-либо частном месте.

Нынешний приезд Государя в Ставку совершенно атрофировал штаб Верх[овного] гл[авнокомандования]. В первый приезд Государь осыпал штаб милостями. Ну вот и к этому приезду они приготовились, и, действительно, их снова покрыли милостями. Но милость милостью, а дело делом. Но вот с дня приезда Государя в Ставку 22 окт[ября] все застыло. Никаких указаний больше не дают и сыплют телеграмму за телеграммой о наградах, о представлении к наградам, а о войне как будто и забыли. Все это очень грустно, ибо в результате — лишние жертвы.