Хранитель забытых тайн - Кристи Филипс

— По какому обвинению меня арестовали? — спрашивает она.

— Странный вопрос, — отвечает Арлингтон. — За ведение врачебной практики без патента, конечно.

— Вы, наверное, шутите.

Кривая улыбка на мгновение сдвигает его обвисшие щеки.

— Вы так думаете?

Пожав плечами, он вкратце описывает ей ее незавидное положение: она его пленница, два его личных телохранителя караулят ее снаружи, а карета медленно, но верно продвигается по направлению к Ньюгейтской тюрьме, где ее ждет отвратительная камера, из которой она больше не выйдет никогда.

— Женщина, которая занимается врачебной практикой, не имея патента Корпорации врачей[5]… Это преступление, милая моя, у нас в стране оно наказывается штрафом, тюрьмой или тем и другим.

— Мой покойный муж был врачом, я его вдова и по закону имею право принять его профессию.

— Я вижу, вы уже подготовились к защите перед судом. Звучит убедительно, но я не думаю, что право вдовы продолжать ремесло покойного мужа распространяется на медицинскую практику. Вдова там или не вдова, любое лицо, практикующее искусство врачевания, должно иметь патент.

— В Лондоне сотни врачей работают без лицензии, и вам это хорошо известно. Я полагаю, первый министр не собирается лично препровождать каждого из них в тюрьму.

— Нет, конечно. Но вы — дело особого рода, миссис Девлин. Вы — единственный ребенок великого доктора Брискоу, возможно, лучшего королевского врача из всех когда-либо живших.

«Он это серьезно?» — думает Анна.

Арлингтон легко прочитывает выражение ее лица.

— Вы что, полагаете, я тут шутки с вами шучу?

— Странно слышать, что вы хвалите моего отца, ведь именно вы освободили его от обязанностей при дворе.

— Причиной его отставки был не я, а его собственное упрямство и непомерная гордыня. Он и сейчас был бы жив, если бы оставался верным своему кругу и не таскался со своей помощью по трущобам и нищим лачугам. Лично я чуть не обезумел от горя, когда узнал о его смерти.

— Интересно, почему это я не верю ни одному вашему слову?

— Хотите верьте, хотите нет, но мы с вашим отцом когда-то были друзьями. И я всегда буду об этом помнить.

Он помолчал, будто о чем-то задумавшись.

— Жаль, что вы не родились мужчиной. Вы бы могли занять при дворе его место.

— У меня нет никакого желания быть при дворе.

Он насмешливо фыркнул и усмехнулся.

— Вы все так же хотите лечить бедных?

— Бедным тоже нужна врачебная помощь, как и богатым. Я считаю, что у меня достойное призвание.

Арлингтон качает головой.

— Упряма и горда — ну точная копия отца.

Он смотрит на нее испытующе.

— Скажите-ка лучше вот что: он хорошо обучил вас своему делу?

Почему министр интересуется этим? Все это так странно. Сначала грубо и бесцеремонно похитил ее, как негодяй похищает богатую наследницу, чтобы насильно жениться, потом сообщил, что она арестована, а теперь… Неужели Арлингтон собирается беседовать с ней о ее образовании?

— Зачем это вам, ведь вы везете меня в тюрьму.

— Отнеситесь к моим словам серьезно, юная леди. В вашем положении я бы не стал и пытаться обсуждать свое будущее.

— Похоже, у меня осталось так мало будущего, что нечего и обсуждать.

— Остроумием можете забавлять своих друзей, но зарубите себе на носу, здесь это не пройдет, миссис Девлин. Женщина должна вести себя скромней. Это особенно относится к вам, раз уж вы берете на себя смелость исполнять мужские роли.

— Интересно, с каких это пор медицина стала компетенцией исключительно мужчин? Книгой рецептов своей матери я пользуюсь не реже, чем рекомендациями «Лондонской фармакопеи»[6], и не раз имела возможность убедиться в том, что книга моей матери куда лучше. А скромность я поберегу для тюрьмы.

Она выдерживает пристальный взгляд Арлингтона, как бы нарочно вызывая его осуществить свою угрозу…впрочем, она уже начинает подозревать, что тот не станет этого делать. Есть еще одна, пока скрытая пружина разыгрываемого перед ней сложного спектакля, который не имеет никакого отношения ни к законам, ни к патентам, ни к тюрьме, надо только набраться терпения, и рано или поздно он все ей расскажет. Карету немилосердно трясет. Анна с трудом переносит головную боль, она переместилась теперь в какие-то дальние закоулки мозга и, похоже, никогда больше не оставит ее в покое. Всякий раз, когда карета подпрыгивает — а это, принимая во внимание состояние лондонских улиц, случается то и дело, — острейшая боль, как молния, пронизывает ей череп. Стараясь ни о чем не думать, она останавливает взгляд на своем деревянном чемоданчике. Там лежит нужное для нее лекарство, которое она сама составляла из трав, кореньев и цветочной вытяжки, а также самого важного компонента: эссенции, полученной путем перегонки сока красного мака.

— Вам нехорошо?

Арлингтон не утратил способности остро чуять слабость другого человека.

— Спасибо, я прекрасно себя чувствую.

Глаза его испытующе изучают ее. Она по лицу его видит, как он складывает свои наблюдения вместе, чтобы подвести итог: болезненная бледность, впалые щеки, темные пятна под глазами.

— Может быть, вам нужно какое-то лекарство?

Впрочем, Арлингтон и не ждет от нее ответа.

— Я слышал… кстати, прошу заметить, все слышать и все знать — это моя работа… я слышал, вы частенько покупаете в аптеках маковый сироп.

— Не только я одна.

Папавер сомниферум, или опиумный мак, в лекарствах используется по-разному. Чаще всего из него делают сироп: цветы и коробочки кипятят и в полученный отвар добавляют сахар. Меньше используют сам опиум, вещество, полученное при высушивании сока, выделяемого незрелой коробочкой мака, но нынче и он становится все более популярным. Несколько лет назад доктор Сайденхем создал препарат из опиума, растворенного в вине, который он окрестил латинским словом «лауданум», образованным от глагола «лаударе», то есть «восхвалять», поскольку считал его самым эффективным из всех существующих лекарств. Лауданум был занесен в «Лондонскую фармакопею» и стал продаваться во многих городских аптеках. Именно опиумный мак, либо в виде сиропа, либо в виде лауданума, способен сейчас прекратить ее мучения.

— А еще я слышал, — продолжает Арлингтон, — и особенно от людей, которые побывали в Константинополе, что от удовольствия, доставляемого маком, отказаться очень непросто, даже если человек всего только раз наслаждался им. Неужели и у вас есть тайный порок? Прошу вас, не скрывайте от меня ничего. В наш буйный, развратный веку каждого найдется свой тайный порок, все мои знакомые имеют как минимум один, и большинство из них не считают нужным скрывать это.