Стихотворения - Иннокентий Омулевский

<1882>

275. СОВЕТ

«Покорись! — родная говорила. —Ведь врагов тебе не превозмочь;Велика их сплоченная сила,И темны их помыслы, как ночь.

Разве ты не знаешь, что на мукиВел людей упорно-смелый путь?Не такие опускались руки,Не такая задыхалась грудь!

Был еще ты, сын мой, в колыбели,Как борцов я знала: у иных —В двадцать лет их кудри поседелиИ улыбка с уст сбежала их,

У других — под гнетом покаяньяСветлый ум померкнул навсегда…О, как много слышалось страданьяВ их словах, безумных иногда!

Молод ты, а дума молодаяЛюбит часто собственный обман;Путник верит в призраки, не зная,Что пред ним лишь стелется туман.

Поздно, сын, приходит отрезвленье,И когда в измученную грудьЗападет тяжелое сомненье,Сил уж нет идти в обратный путь.

Помертвев от ужаса и боли,Без надежды в сердце на исход,Где найдешь ты столько силы воли,Чтобы снова кинуться вперед?

Не в друзьях ли — думаешь ты — сила,Закалить способная твой дух?Много их я, друг, переменила, —Непродажных не было и двух!

А на крик души твоей отважной,На призыв к отчаянной борьбе —Даже друг и лучший, не продажный,Не ответит откликом тебе.

Если ж ты знавал между друзьямиУдальцов незыблемой души, —Те друзья давно замолкли самиГде-нибудь в неведомой глуши…

Знаю, друг, что в нравственной опореМного значит добрая жена;Что с тобой и радости, и гореПонесет безропотно она.

Но бывают высшие страданья:Колыбель, как призрак роковой,Восстает в минуту колебанья —И подруга жертвует тобой…

Покорись же, тронься хоть слезами,О мой милый, мой любимый сын!Враг стоит несметными рядами…Покорись! Ты видишь — ты один!..»

Уж давно молчит моя родная,Уж навек замолк ее совет.Но я всё борюсь, не уставая,И во мне раскаяния нет.

А врагов несметнее всё сила,Все друзья ушли куда-то прочь…Может быть, сразит меня могила,Но мой дух врагам не превозмочь!

<1882>

276. БИРГОСИНСКИЙ ЛЕС

Что пристально взглянул, ямщик, ты на меня?Дивит тебя небось, с каким восторгом яНа жестком облучке присел с тобою рядом?Ты думаешь: «Зачем он жадным ловит взглядомПо обе стороны дороги темный лес?

Ведь в Питере, поди, каких уж нет чудес!»Пожалуй, ты и прав… Но знай, земляк любимый,Мне всяческих чудес милее край родимый,Мне любо оттого, что едем мы тайгой:Не снится и во сне столице лес такой!Как все сибиряки, люблю я бор дремучий,Где бродит наш земляк косматый и могучий —Медведь; его у нас «хозяином» зовут, —И точно, он вполне хозяйничает тут.Мне Мишка тоже люб: сибирские трущобыПредставить не могу я без его особы.Давно, когда еще я отроком был самИ шлялся, как иной зверенок, по лесам,Запас поэзии беспечно накопляя, —Уж знал я этого причудника-лентяя:Встречался ли мне кедр, обросший снизу мхом,Бруснику ли я брал горстями, как черпком,Искал ли диких пчел в лесине лиственничной —Мне так и думалось, что лакомка привычныйТаких лесных даров, таких отборных блюд —Косматый мой земляк — уж где-нибудь да тут.Случилось даже нам и лакомиться вместе,Хотя и не вблизи, но так… шагов за двести.Заметивши меня — гроза сибирских баб, —Рябины спелой куст он выпустил из лапИ вежливо привстал, как будто приглашая,Чтоб я ему прочел стихи, не унывая;Но я скорей удрал: «Лукав, мол, ты, земляк,

Да только ведь и я… природный сибиряк».Так вот как, мой ямщик! Сибирскою тайгоюПотешил ты меня; а там, за Бирюсою,Пойдет уж лес другой, и я соснуть могу.Но знаешь ли, за что люблю я так тайгу?Она являет мне живое воплощеньеСтраны моей родной: в ней то же запустенье,Такой же в ней хаос, безлюдье, тишина,И так же благом прав обижена она;В ней столько же богатств, не тронутых от века,На пользу общую, рукою человека,И те же, наконец, медведи за людейНа полной волюшке хозяйничают в ней…

<1882>

277. БЛИЗ ГРАНИЦ МОНГОЛИИ

Еду я… Саянские хребтыТешат глаз мой вечными снегами.Я дремлю. О родине мечтыЗолотыми кажутся мне снами.

Чу!.. монгол… Луна глядит с небес,Как он пал пред чем-то на колени…А к нему чудесный темный лесПротянул причудливые тени.

Сон пропал. Но грезы всё растут,Словно те седые великаны,Что стоят на страже вечной тут,В голубые кутаясь туманы.

Мне сдается: родина мояЧерез них гигантскими шагамиПерешла и смотрит на меняОжиданья полными очами, —

И, качая грустно головой,Будто шлет мне молча укоризну,Что не раз я там, в стране чужой,Забывал далекую отчизну…

<1882>

278. БАРАБИНСКАЯ СТЕПЬ

Не забыть мне, как ранней весною,Чуть растают снега на полях,Я, бывало, родной БарабоюПроезжал по зарям на дружках. [1]

При волшебном румянце природыПуть в степи чародейски хорош!Как спросонок зардеются водыОзерков. Точно бодрая дрожь

Пробежит по сухому бурьянуОт весеннего ветра, — а тамИ уйму нет степному буяну, —Он как вихорь несется к холмам,

Где задвигались странные тени:Это ветряных мельниц ряды,Пробудясь от его нападений,Начинают дневные труды.

Так и ждешь, что сейчас Дон-КихотаПривиденье мелькнет на холмах…И дремать припадает охота,Cозерцая лишь крыльев размах.

Но картины мгновенно не стало,Унеслась и дремота за ней.«Жги, малютки!» — кричит разудалоНа проворных дружок лошадей.

Он к бичу не дает им повадки:Не для красного молвить стишка,Барабинские знают лошадкиРукавицу да голос дружка.

Под дугой колокольчик обычныйТак и замер, не трогая слух, —И во мне от езды непривычнойЗамирает томительно дух.

Из-под ног лошадей, без оглядки,В белых брючках мохнатых, гурьбойУдирают в ковыль куропатки,Точно школьницы резво домой.

И чем дальше, тем лучше картины…Впереди — перелесок пошел.На верхушке громадной лесиныВосседает, топорщась, орел.

А вдали, посредине дороги,Как хозяева полные тут,Косачи без малейшей тревогиСовещанье о чем-то ведут.

«Глуповатая птица весною, —Замечает дружок про себя. —Уж была бы винтовка со мною,Не видать бы тетерькам тебя!»

И, прикрикнув: «Держись, мол, левее!» —Разгоняет он птиц. А заряТак и пышет всё ярче, алее.Вдруг — ее же лучами горя —

Развернулося озеро. СлышенГде-то издали крик лебедей.Вон плывут они парами! Пышен,Розоватый теперь от лучей,

Их наряд белоснежный. И глухо,Точно исповедь, слышится мне:«Тоже бьют их немало… для пуху…Вот уж это так птица вполне!»

И дружок, покраснев, как девица,Продолжает, сдержавши коней:«Королевна прямая — не птица!Ишь, у нас полюбилося ей.

Здесь места — благодатное дело,Не другим, не Рассей чета…Аль тебе уж трястись надоело?Погоди! — остается верста.

Не верста хоть — побольше немного,Да ведь кто их здесь мерял? ДопрежьТут была столбовая дорога,А теперече — волк ее ешь! —

Попадаются, значит, гнилыеВерстовые столбы посейчас, —Старики и толкуют седые:Семисотные версты у нас!

Ну, малютки! вздохнули с натуги?» —Речь заводит он с тройкой лихой,И, прикрикнув: «Работайте, други!» —Уж несется, как вихорь степной.

Вот и станция. Снова рядамиВозвышаются мельниц холмы.Подъезжаем к пристанищу мыВ три окошка с резными ставнями.

Вся семья высыпает впередК растворившимся настежь воротам.«Седока, мол, господь вам дает,Так примайте-ка гостя с почетом», —

Говорит, поклонившись, дружок.И пойдут по-сибирски приветы,Да поклоны, да с солью ответы,Точно здесь — твой родной уголок.

Но хоть он и чужой, а с охотойЗа порог переступишь его:Там всё дышит хозяйством, заботой,Чистоплотностью прежде всего.

Входишь в горницу. Пахнет приятноЛиственничного леса смолой;Пол лоснящийся вымыт с дресвой,И особенно как-то опрятно

Смотрят голые стены кругом.А к стенам прислонились рядами,Под накрышкой тюменским ковром,Сундуки с дорогими вещами.

Тут же с грудой подушек кроватьМанит путника пышной перинойЗа цветистый свой полог старинный —На лебяжьем пуху полежать.

И мигнуть не успеешь, раздевшись,Как накроется в горнице стол;А хозяйская дочка, зардевшись,С устремленными взорами в пол,

Расстановит на скатерти чистойУгощений обильный запас, —И невольно разлакомят васСамый вид их и пар их душистый.

И чего-то, чего-то здесь нет!За обилием яств и солений,Как сибирского кушанья цвет,Подаются ржаные пельмени.

Но когда из-под длинных ресницЛюбопытные выглянут очиС глубиною и сумраком ночи,Как у зорких встревоженных птиц,

И послышится звук мелодичный:«На здоровье покушай-ка всласть», —Так и дрогнет душа необычнойСимпатией, похожей на страсть.

О, степные красавицы наши!На расцвете житейской весныНавевали чудесные сныМне глаза темно-карие ваши…

Но довольно. Мечты о быломЗаковали в незримые цепиРасходившийся стих мой — ив немНе осталось простора для степи.

Не порвать мне волшебную цепь,Я не в силах разрушить былого…Ты простишь мне бессилие слова,Барабинская чудная степь!

<1883>