Чужая истина. Книга вторая - Джером Моррис

— Не смог сначала. А потом, в дерево шлёпнув, растерял по сугробам часть запасов. И без того скудных. И тех мёрзлых лягушек тоже. Вот. И вот — «могущество» твоё… То, что ты так льстиво нахваливал…

— Ой, не лукавь и не скромничай. — Артефактик даже отложил трубку. — Ты нахватался верхов, но верхов таких, что большинству и не снились. Пусть не всё и не везде разобрал, не всегда толково использовать можешь. Но да ладно, я о деталях расспрашивать не спешу, захочешь — сам расскажешь.

— Да вот, потихоньку.

— Ага. Давай по последней. — Остатки разлили по стаканам, горечь полыни уже не казалась такой резкой. — Но и сам, к слову, о деталях не забывай. Распалил он дубраву… Тоже трюк, да немалый. У меня, заметь, без артефакта пока не выходит. Пока. — Фыркнул маг с игривой кичливостью.

— О… то конечно, не сомневаюсь даже. — Эйден развёл руки, мотая головой. По пьяному лицу было заметно — не врёт, не льстит, безмерно уважает. — Уважаю в тебе это. Ну… это вот всё твоё. Безмерно.

— Ох ехидный. А сам-то? А ну, подпали мне стакан ещё раз. Или глаза в одну точку уж не собрать?

— Ыть, — правый глаз Эйдена закрылся, пальцы сухо щёлкнули. — О как! Пей-пей, да смотри — носом не пусти, красоту свою окладистую спалишь. Да я по-доброму, сам может завидую. И бороде. И мастерству. И… как там её… це-ле-у-стремлённости, — пробухтел он по слогам, стараясь не заговариваться. — Можешь сотворить, продать, наладить. Техниками владеешь, словом, молотом, клещами и скальпелем, пером и… всем прочим. Стрелу из жопных глубин у того бедняги как выудил у-у-у. Хирург с большой буквы! Хэ. А с мечом мастер — ну вот не видел таких наверно. Лайонелиты при мне всякое творили, но ведь обычно в конном строю и там поди разбери, а тут. — Он замялся, заметив вдруг, как недовольно сыграли брови товарища. — Снова прости. Забылся. Понимаю. Но твоей-то вины там не было. Всё как всегда — быстро и полуслучайно. Будешь хмуриться и корить себя?

— Буду. Я уж говорил, да ты, видно, не веришь. Меня не безвинно убиенные заботят. Таких, видят боги, в той харчевне отродясь не бывало.

— Да, — на всякий случай согласился Эйден, неуклюже стараясь обойти острые углы и жалея, что язык завёл именно сюда. — Про цели тоже помню и частично разделяю. Быть может — всё больше. Ну что сказать, случай. А инструмент как раз и носим для того, чтобы при случае выручил, помог. Сам говорил. И если владеешь так…

— Видел я в Боргранде, — перебил Аспен уже спокойно, растирая ладони друг о друга, — одного ловкого рубаку. Выступал в бойцовых ямах, да ярко выступал. Поединки там разные проводятся, на оружии, кулаках, с животными бывает. Так этот агри́нец везде мелькал. Высокий, плечистый, сухой — как их степная колючка. — Маг чуть помедлил, повернул кисть с легким щелчком. — Я, когда к гномам вернулся, после странствий своих, после долины, Пинь-иня, встретил того чемпиона на базаре. Так он мешки на голове таскал, ещё суше стал, подсвернулись заметные плечи, горб наметился. И обе руки в лубках, от плеча сразу. Отошли мы в сторону, поговорили, потом я повязки снял, осмотрел. Внимательно. И вот что мне агринец поведал. В шулерне, куда он частенько захаживал, где его любили и уважали, выдался особенно весёлый вечер. Карта шла, вино лилось, девки плясали. Потом случайный шум, брошенная грубость, пара ударов, стулья летают, в общем — он и сам не заметил, как в заведении оказались гномы из стражников. А не заметив, сослепу и влупил кому не надо. Бойца скрутили, протянули длинные руки на ступени, и от души, методично, без спешки и в назидание, раздробили поленом, подобранным тут же, у дровницы. Обработали на совесть. Ни единого целого пальца, лучевая кость тройным зигзагом, ногтей под отёками не видать. Черным-черно.

Много выше, по коньку черепичной крыши борделя, беззвучно и быстро крался холёный чёрный котище. Мягкие лапы ступали по шершавой глине не разгибаясь, тело вытянулось струной. На трубе дымохода устроились на ночлег чайки, тихонько пощёлкивая клювами и топорща перья, они выглядели лёгкой добычей. Нетерпеливо поведя лопатками, кот бросился вперёд. Шаг-шаг-шаг… прыжок! И больше десяти метров свободного полёта, мимо чаек и прямиком в пышный розовый куст посреди двора. Кот, разумеется, приземлился на лапы. Иначе и быть не могло. Ободрав, однако, холёные бока о шипы и прихрамывая на переднюю лапу, выплюнул пук белеющих во тьме перьев, недовольно тряся мордой. Огляделся по сторонам бледно-зелёными, хризолитовыми глазами. Свидетелей позора не было. Но даже если бы и были — кот ушёл бы восвояси равно также, независимо и неспешно, как и подобает котам. Зная, должно быть, от природы, что даже лучших порой подстерегают неудачи. Или же веря в расхожие байки про девять жизней…

Прибывший в порт в первый раз — не понимает и десятой доли происходящего. Длинные дощатые причалы на костистых ногах-брёвнах, массивные пристани, одетые в камень и кирпич, суда, такие разные, непохожие, диковинные — ловко лавирующие в этом скоплении себе подобных, похлопывая парусиной, скрипя мачтами и гудя натянутыми снастями. В этой странной, величественной картине люди смотрелись мелкими суетливыми пташками, а то и насекомыми, копошащимися на телах гигантов. Одни ползали по реям, что-то перетягивая, собирая и скручивая паруса, другие семенили по сходням, таская на спине мешки, словно муравьи рисовые зёрна, а кто-то громко указывал, распоряжался, сквернословил и раздавал оплеухи. Деловитая, живая атмосфера гавани зачаровывала не меньше, чем её естественные красоты. Резкие рыжие скалы вдалеке, как растущие из воды угловатые башни, с едва заметными отсюда чайками-стражниками. Насыщенно-синие воды, идущие белыми гребешками при свежем ветре… Эйден даже пошатнулся, засмотревшись дальше, в открытое море. Тряхнув головой, собрался. От непонятного и непривычного повернулся к берегу. Где весёлая женщина, обхватив оголённой ногой скульптуру фонтана, совершала весёлые движения, весело напевая что-то на сардийском. Ей ритмично хлопали, подпевая нестройно, десять-двенадцать смуглых сардийских моряков самого паскудного вида. На стене кабака за их спинами была заметная нечитаемая надпись и рисунок кружки с пивом. Пива Эйдену хотелось, но сардийцев он недолюбливал. Бросив последний взгляд на танцовщицу, уже совершенно мокрую в струях фонтана, пошёл дальше. Невольно рассуждая о свойствах промокшей материи, способной показать тело даже ярче, чем полная нагота.

Очередная