Польша против Российской империи: история противостояния - Николай Малишевский

Один майор польской артиллерии в ту же минуту успел отвести г-жу Чичерину в арсенал; а я, имея на руках двух детей, осыпанная градом пуль и оконтуженная в ногу, в беспамятстве упала с детьми в канаву, на мертвые тела. Не помню уже, каким образом я очутилась в том же арсенале, где была г-жа Чичерина и где скрывалось до 30-ти русских дам, и в числе их княгиня Гагарина с двумя сыновьями, генеральша Хрущова с детьми, г-жа Багговут, Языкова и другие. Здесь мы провели две недели почти без пищи и вовсе без теплой одежды. Так встретили мы Светлое Христово Воскресение и разговелись сухарями, которые находили около мертвых тел.

Наконец один нечаянный случай облегчил нашу участь. Против наших окон поляки осматривали карету одного путешественника; узнав от часового польской милиции, что это был англичанин, граф Макарте, я обратилась к нему с просьбой помочь нам в нашем ужасном положении. Он вошел к нам в комнату и так был тронут зрелищем, ему представившимся, что вышел от нас со слезами на глазах и в ту же минуту поехал к английскому посланнику ходатайствовать за нас. В тот же вечер нам прислали три огромные фуры с соломой, бельем, теплыми одеялами и другими необходимыми вещами и мы, благодаря попечениям графа Макарте, последнюю неделю пребывания нашего в арсенале не имели уже такой нужды. Отсюда мы были переведены в Брюлевский дворец, и хотя, по приказанию Костюшки, содержание наше было довольно хорошо, но жизнь не была еще вне опасности. Пред нашими окнами на глазах своего семейства был повешен князь Четвертинский и с ним 18 поляков, преданных России. По словам наших часовых, та же участь ожидала и нас.

Через 4 месяца мы были переведены в дом, принадлежавший королевской фамилии, в котором содержались в плену члены русского посольства: бар. Аш, Бюлер и другие. Здесь мы пробыли до первых чисел ноября, когда Суворов, после штурма Праги, вступил в Варшаву. Тут я в первый раз видела этого необыкновенного человека. Все время нашего заключения мы были постоянно в таком страхе, что даже когда польские часовые нас оставили и явились наши избавители, то все дамы спрятались в последнюю комнату и оставили меня одну говорить с вошедшими офицерами. Увидя странный костюм старика, я, несмотря на его ответ, что он русский, не хотела впускать; но стоявшие позади его Чичерин и Горчаков (как я узнала после) сделали мне знак, чтобы я не противилась ему: это был сам Суворов. Войдя в огромную залу и увидя себя в зеркалах, которыми были украшены все стены, он схватил себя за голову и, прыгая, закричал: «Помилуй Бог! Я 20 лет не видал себя в зеркале!» После этой сцены Суворов вошел в комнату, где находились дамы, и поздравил их с освобождением от плена.

Так закончилось наше семимесячное заключение. Впоследствии этот случай доставил мне счастие быть представленной императрице Екатерине II, которой угодно было назначить меня на службу ко двору.

Слыша этот и другие рассказы своей нянюшки, которую назначила к нему Екатерина, будущий император с ранних лет имел возможность почувствовать нерасположение к полякам и отвращение к уличному мятежу.

П. Б.

11 МАЯ 1794 г.

СООБЩЕНИЕ МИНСКОГО, ИЗЯСЛАВСКОГО И БРАЦЛАВСКОГО ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА КОМАНДУЮЩЕМУ РУССКОЙ АРМИЕЙ О ДВИЖЕНИИ ПОЛЬСКИХ ПОВСТАНЦЕВ В БЕЛАРУСИ И МЕРАХ БОРЬБЫ С НИМИ

Г-н бригадир Беннигсен подтверждает донесение подполковника Сакена, которое доставил я вам в точной копии. Он к тому присовокупляет, что при удалении его к стороне Вишнева мятежники другою колонною, в числе 3000 из Вильно прибывших, пошли к стороне Постав, дабы, соединяся с браславскою конфедерациею, войти там в пределы империи. Сие заставит г-на Беннигсена обратиться опять к Сморгони и далее в той край, а посему и нужно, чтоб авангард корпуса в. с. соединился тогда с подполковником Сакеном, дабы прикрыть губернский гор. Минск.

При усиленном стремлении регулярных войск и сконфедерованного шляхетства с вооруженными мятежниками из-под Вильно на границу Минской губ. при Ракове, отколь одним маршем в губернский гор. Минск прийти они могут, получил я вдруг три известия:

1) что Беляк, кн. Сапега и Зайончек через Слоним пришли с войсками в Столовичи и действительно сорвали уже пост наш на границе при Ляховичах;

2) что колонна в 3000 регулярных и сконфедерованных войск из-под Вильно сближилась к границам нашим противу Постав с намерением, чтоб, соединяся с конфедерациею в Браславском пов. и с вооруженными мятежниками из поселян, внесть смятение в пределы империи и даже распространить оное и в Белоруссию, по смежству ее с новыми областями;

3) что авангард кн. Цицианова, поставленный при мосте через р. Неман у Николаева, имел стычку с конфедератами, и там показавшимися; а посему в. с. усмотреть изволите, что вдоль всей границы Минской губ. угрожается оная впадением возмутителей для произведения внутреннего неустройства.

Не имея здесь войск, кои бы мятежникам противу поставить было можно, я, побуждаясь общим долгом службы, покорнейше прошу в. с. удовлетворить представлению моему от 16 числа минувшего апреля, повелев полкам, из Минской губ. удаленным, сюда возвратиться. Движением их спасен будет отряд в Пинске обще с сим городом, который для соблюдения спокойствия и в полуденных губерниях удержать весьма нужно, поелику засевшего там неприятеля выживать весьма будет трудно по причине многих дефилей, которыми токмо к Пинску приблизиться можно.

Умножением войск приобрету я возможность деташамент бригадира Беннигсена при Ракове, закрывающего губернский город, обратить к Друе для уничтожения толико опасных неприятельских намерений, к Ракову же подвинул тогда г-на генерал-майора Ланского с 8 драгунскими эскадронами и с неполным батальоном егерей, в чем и состоит весь его отряд, поелику другой батальон егерей с ротами ростовского пехотного полку отправлен на подкрепление бригадира Беннигсена, а затем ожидаемые от в. с. войска употреблены будут на защиту Несвижа и Слуцка с прилеглыми поветами, кои, яко укрепленные места, удержать имею я всевысочайшее е. и. в. повеление. Часть войск из-под Гродно, с генералом кн. Цициановым к границам нашим сближавшихся, не может быть раздробляема как в соответствие точного е. и. в. воспрещения употреблять мелкие отряды, так и во ожидании повеления е. с. кн. Николая Васильевича Репнина о наступательных действиях по общему плану и в согласие движения других корпусов; в целом же своем составе деташамент кн. Цицианова не может везде на дистанции почти 400 верст поспевать для отражения мятежников, которых покушения на границе более опасны не по военным предприятиям, но по умышленному возмущению в пределах империи, повсеместно теперь обнаженных.

Осмеливаюсь равномерно покорнейше просить в. с. о предписании г-ну генерал — поручику Дерфельдену, дабы по-спешнейшим к сей стороне движением между Бугом и новой границей озаботил он мятежников и отвлек от новых приобретений.

1794 г.

ЗАПИСКИ БАШМАЧНИКА ЯНА КИЛИНСКОГО[2] О ВАРШАВСКИХ СОБЫТИЯХ 1794 ГОДА И О СВОЕЙ НЕВОЛЕ

Краковская прокламация в варшавском магистрате. совещание в Иезуитском коллегиуме — Приглашение к Игельстрому. — Обвинительный рапорт. — Оправдание. — Клятва. — Приготовление к восстанию — Причины недовольства жителей Варшавы русскими. — Проекты гетмана Ожаровского и епископа Коссаковского. — Совещания в доме Килинского. — Тайна, открытая Килинскому русским офицером. — Килинский, по необходимости, становится во главе простого народа. — Донос. — Килинский начинает восстание. — Смерть первых русских. — Стычки инсургентов с русскими войсками в разных частях Варшавы. -Провозглашение Закржевского президентом Варшавы. — Установление временного правления и избрание Килинского членом оного. — Охрана короля. — Переговоры с Игельстромом о капитуляции. — Бегство Игельстрома. -Появление прусских войск под Варшавой. — Отступление пруссаков.

Возникновение моего замысла относится к тому времени, когда началось восстание в Кракове (восстание Костюшко) и когда уже появился акт союза народной конфедерации, благодаря которому началась война с Москвою, цесарем н пруссаком, с той единственно целью, что они несправедливо разобрали нашу страну, или — вернее сказать — неправильно ее отняли от нас. Этот акт краковского союза был прислан к нам, в варшавский магистрат, тайно от москалей. Когда мы получили его в магистрате, тотчас велели людям удалиться, и лишь мы одни, радные, остались в судебной палате. Прочитав его вместе с письмом, которое к нему было приложено и которое касалось более всего нас, радных, побуждая нас к революции в Варшаве, мы посмотрели друг на друга и замолчали, опасаясь один другого — быть выданным Игельстрому, который в то время более имел значения, чем сам король. Но я собрался с духом и тотчас предложил президенту и своим товарищам придумать — дать какое-нибудь подкрепление Костюшке в начатой им войне. За это и от президента и от своих товарищей я имел большие неприятности, так что, видя их всех объятых трусостью, вынужден был извиниться перед ними, чтобы не выдали меня Игельстрому, ибо я в таком случае рисковал отсидеть некоторое время в тюрьме и, по всей вероятности, был бы удален из магистрата за преданность своей родине. Таким образом мне тогда удалось удержать эту тайну в магистрате. Но я следил: кто что думает и, заметив, что все от этого дела были далеки, принужден был молчать и выжидать для себя удобного времени.