Воспоминания военного контрразведчика - Вдовин Александр Иванович

Мама ушла из жизни девятого августа 2005 года. Лицо мамы запомнилось мне молодым, красивым и светлым. В старости ее внешность говорила о возрасте, а глаза по-прежнему блестели живым огнем. После смерти отца она жила одна в однокомнатной квартире. До смерти обслуживала себя сама. Не жаловалась ни на жизнь, ни на житейские обстоятельства. Я никогда не видел ее без дела. Она что-то вязала, шила, стирала, штопала, мыла. Не сидела у дома на скамейке. До последних лет ходила в церковь и там всегда стоя слушала молебен. Благодаря телевизору была в курсе международной и внутренней политики. Много читала, особенно книги, которые приносил я. Зная ее интерес к определенным темам, я приносил ей именно такие книги и, хотя она уже не могла их пересказать, всегда говорила, что содержание книги ей понравилось.

У второй сестры мамы — Елены — к началу войны было пятеро детей, муж работал лесничим, и семья жила там же, в лесничестве. В лесах их района действовали советские партизаны, доставлявшие фашистам много беспокойства. Немцы решили привлечь к борьбе с партизанами Ивана, мужа тети Елены. В октябре 1941 года немецкий отряд подошел к дому лесника, семья в это время завтракала. Вдруг в окно увидели немцев. Иван быстро попрощался с семьей, надел лыжи и дворами ушел к партизанам. Офицер немецкого отряда увидел свежие следы от лыж, отдал команду сжечь дом лесника, и тетя Елена осталась с детьми на улице, ей удалось из горящего дома вытащить перину, одежду, железное корыто, санки и кастрюлю. Ей пришлось идти в ближайшую деревню, но деревню немцы сожгли. Пришлось погорельцам идти в другую деревню, а потом в третью, четвертую, пока не оказались у партизан. Во время переходов питались корой — оказывается, кора содержит много питательных веществ, и это спасало голодную семью. Дважды их обстреливали немецкие самолеты, но однажды над ними несколько раз пролетал самолет, а на третий облет немецкий летчик, улыбаясь, сбросил ящик и помахал им приветливо рукой в кожаной перчатке. Его улыбка ободрила ребят, моих двоюродных братьев Владимира и Николая, и они разбили деревянный ящик, увидели в нем яблоки, шоколад, конфеты, булочки…

Лось — моя малая родина

Родился я в семье железнодорожных рабочих 13 октября 1941 года в родильном доме на станции Лось Северной железной дороги, которая находилась в ближайшем Подмосковье, в тринадцати километрах от Москвы. С шестидесятых годов XX столетия поселок Лось стал частью Москвы.

Ярославское шоссе и Северная железная дорога делили поселок Лось на три части. Справа от Ярославского шоссе располагались дома Метростроя — городок имени Ворошилова, которые примыкали к Лосиноостровскому лесу, где в прошлом любили охотиться русские цари. В настоящее время это лесопарковая зона. Слева от шоссе до железной дороги тянулись бараки — одноэтажные, без удобств, и двухэтажные, с кухней и примитивным туалетом на две семьи, который в суровые зимы замерзал.

За железной дорогой стелились огромные болота, а за ними санаторий «Светлана», частные дома и два пруда — место это называлось Джамгаровкой. В дореволюционное время этой территорией владели братья Джамгаровы.

В городке Лось находились поликлиника, родильный дом, две средние школы и одна школа с четырехклассным и вечерним образованием, детский сад, Дом пионеров с кинозалом, игротекой для дошкольников, сетью бесплатных кружков самодеятельности, огромной библиотекой детской художественной литературы с читальным залом.

Поражала детское воображение игротека. Три большие комнаты с огромными окнами и живописными картинами прямо на стенах. Одна картина изображала персонаж из рассказа Горького «Старуха Изергиль» — Данко, вынувшего свое сердце для освещения пути людям в глухом ночном лесу. Записываться в игротеку не требовалось, приходи, садись за стол или становись в круг и делай то, что делают остальные дети под руководством воспитателя.

Для школьников в Доме пионеров читали различные патриотические лекции, организовывали встречи с писателями с обсуждением их произведений. Хорошо помню известных писателей, которых приглашали в то время: А. Твардовского, Н. Тихонова, П. Антокольского, К. Симонова, Л. Леонова и многих других.

В городке была двухэтажная баня с парилками в женском и мужском отделениях. В ней, помимо общих моечных отделений, имелись отдельные душевые кабины. А гордостью являлись парилки, потому что топились они только дровами. Знатоки и ценители пара приезжали париться со всего Подмосковья. Рядом с баней стояла пивная, которую любили посещать попарившиеся граждане, чтобы выпить кружку пива, сто граммов водки и закусить бутербродами с черной и красной икрой. Были и другие закуски: вяленая рыба, бутерброды с сыром, селедкой, но в памяти остались именно черная и красная икра. На полках красиво стояли пирамиды из консервных банок крабов, кильки в томате и т. п. Снаружи пивная была окрашена голубой краской, и, наверное, поэтому ее ласково называли «Голубой Дунай».

Одной из замечательных достопримечательностей была река Ичка. Назвать ее рекой можно с большой натяжкой, так как ширина ее всего два-три метра, а глубина не превышает метра, но в местах запруды было почти два. На запруде мы пропадали все свободное летнее время. По речке плавали домашние утки, гуси, в которых я бросал камни, иногда попадал в них, и за это хозяева ловили меня и топили в Ичке. Видимо, поэтому я научился плавать, уже будучи взрослым.

В городке был стадион с одной невысокой деревянной трибуной. На нем проводились по воскресным дням футбольные матчи, во время которых разносились по округе свист, крики, женский визг и возгласы: «Судью на мыло!» На территории стадиона стояла парашютная вышка. С нее прыгали на привязанном парашюте мужчины, демонстрируя свою смелость. Каждый прыжок сопровождался гулом одобрения.

На весь городок было два магазина. Один — продовольственный, в другом продавали не только продукты, но и промышленные товары. Располагались магазины в районе Ярославского шоссе. Была еще палатка со скобяными изделиями, в ней продавали керосин, лаки, краски и др.

Жители городка любили проводить вечера на Ярославском шоссе. Это сейчас покажется странным, но в дни моего детства Ярославское шоссе было вымощено булыжниками, а потом его постоянно расширяли и покрывали асфальтом. Вечером очень редко ездили автомобили, и шоссе становилось «Бродвеем», так как освещалось электрическими фонарями, на нем танцевали, пели песни, частушки и гуляли парочки влюбленных, слушали музыку в исполнении местных баянистов, аккордеонистов и общесоюзного радио.

До 1956 года наша семья жила в одноэтажном деревянном бараке № 11 в двенадцатиметровой комнате № 12. Слева, у входа в комнату, стояла кирпичная печь для отопления комнаты и приготовления пищи. Далее стояла двуспальная железная кровать родителей, покрытая вязанным мамой покрывалом, на нем лежали четыре подушки, тоже покрытые вязаными накидками. Снизу под покрывалом виднелась кайма вязанного крючком подзора. Все вязаные вещи были белоснежного цвета. За кроватью стоял диван, на котором спал я. Справа от входа висел умывальник с помойным ведром внизу, которое ночью использовали в качестве туалета. Здесь же вешалки для полушубков, пальто и другой верхней одежды. В этом же месте располагался лаз в погреб, закрытый деревянной крышкой. В нем хранились овощи, бочка с соленой капустой. Прикрывалась эта часть нашего помещения с одной стороны ситцевой занавеской, а с другой — самодельным шкафом и, конечно, стенами комнаты. Сверху над шкафом был настил, там ночевали мои сестры, и назывался он полати.

На расстоянии полутора метров от шкафа стоял квадратный, сколоченный отцом, стол, верно служивший нам для трапезы и для учебы. Около окна — ножная швейная машинка «Зингер», ее родители называли кормилицей. На ней мы с сестрами тоже готовили уроки, а мама шила одежду, простыни, наволочки и т. п. По выходным дням родители по очереди шили рабочие рукавицы из заготовок и сдавали готовый товар в Райпотребсоюз.