Вольные стрелки. Вождь гверильясов. - Майн Рид

я так недавно оставил за собою полосу тропического зноя, что зябну и плотнее закутываюсь в плащ.

Открытая равнина почти совсем безлесна. Картина уже не производит дикого впечатления. Земля возделана, все кругом имеет культурный вид. Ведь как раз на этих горных плато, в этой области умеренного климата и развилась мексиканская цивилизация. Здесь находятся крупные города с богатыми церквами и монастырями; здесь живет большинство населения. Ранчо сооружают тут из необыкновенных кирпичей (адобе), и часто они окружаются живой изгородью колоннообразных кактусов. Попадаются целые деревни из таких хижин, населенные темнокожими потомками древних ацтеков.

Меня окружают плодородные поля. Высится колоссальная культурная агава. Копьевидные листья маиса, разрастающегося здесь с исключительной пышностью, сухо шелестят под ветром. Пшеница, стручковый перец и испанские бобы покрывают огромные пространства. Глаз с удовольствием останавливается на розах, поднимающихся по стенам и обвивающих входы.

Здесь родина картофеля; в плодовых садах растут груши, гранаты, айва, яблоки; бок о бок с тропическими cucurbitaccae произрастают злаки стран умеренного пояса.

Пересекши невысокую горную цепь, я попадаю с одного валле на другое. Опять перемена! Передо мной широкое, ровное зеленое пространство, со всех сторон ограниченное подножиями гор. Это — альпийский луг, по которому верховые вакеро пасут бесчисленные стада.

Я миную еще одну горную цепь, и новое валле открывается передо мной. Еще одна перемена! Я вижу песчаную пустыню, по которой, подобно гигантским призракам, движутся высокие темные столбы смерчей. А заглянув в следующее валле, я наталкиваюсь на ровные голубые воды озер. Берега их покрыты осокой и окружены зелеными саваннами и обширными болотами, на которых растет камыш и тростник.

И еще одно плато проезжаю я. Оно все черно от лавы и шлака погасших вулканов. Ни травинки, ни кустика не растет на нем, никакой жизни нет в этой пустыне…

Такова полоса горных плато — полоса обширная, разнообразная и бесконечно любопытная.

Я покидаю ее и еду дальше. По крутым откосам Кордильер я продвигаюсь к tierra fria — холодным землям Мексики.

Я стою на высоте нескольких тысяч метров над уровнем моря, в густой тени горного леса. Огромные стволы окружают меня, заслоняя горизонт. Где я? Уж, конечно, не в тропиках, ибо лес этот — северный. Я узнаю узловатые ветви и дольчатые листья дубов, серебристые сучья рябины, сосновые шишки и иглы. Холодный ветер, шелестящий палым листом, прохватывает меня дрожью и совсем по-зимнему завывает в верхушках деревьев. Но ведь я нахожусь в области тропиков, и то самое солнце, которое сейчас так холодно освещает меня сквозь просветы дубовой листвы, всего несколько часов назад опаляло меня, прорываясь сквозь огромные пальмы!..

Вот и опушка. За ней открываются обработанные поля. Здесь растут лен, конопля и выносливые злаки холодной полосы. Ранчо здешних земледельцев — это бревенчатые избы с далеко выступающими тесовыми кровлями. Я миную дымящиеся ямы карбонеро, угольщиков, и встречаюсь с арриеро, погонщиком мулов; он ведет вниз караван, или атахо, груженный льдом с высоких горных ледников. Внизу, в больших городах, этим льдом будут замораживать вино.

Вперед и выше! Дубы остались позади, и кругом — только хилые, низкорослые сосны. Ветер все холоднее и холоднее. Вокруг меня — зима.

Еще выше! Сосны исчезли. Из всей растительности остались только мхи и лишаи, облепляющие голые скалы. Кажется, что я попал за полярный круг. Вот и граница вечных снегов.

Я поднимаюсь по ледникам и далеко под собою вижу зелень лишайников.

Холодно и мрачно кругом. Я продрог до мозга костей…

Вперед, вперед! Я еще не достиг вершины. По сугробам и ледяным полям, по крутым откосам и скользким обрывам, нависающим над головокружительными пропастями, я лезу и лезу все выше. Колени мои дрожат, дыхание прерывается, пальцы окоченели. Ага! Я достиг цели. Я поднялся на самую вершину…

Я стою на кумбре Орисавы, или горы Горящей Звезды, — на высоте пяти километров над уровнем моря. Повернувшись лицом к востоку, я гляжу вниз. Полоса снега, полоса мхов и голых скал, темный пояс сосен, более светлая листва дубов, ячменные поля, шелестящий маис, заросли юкки и акаций, тропический пальмовый лес, песчаный берег, самое море с его лазурными волнами — все это я охватываю одним взглядом. Глядя с вершин Орисавы на берега Мексиканского залива, я сразу вижу все климатические пояса, какие только существуют в природе. Я смотрю с полюса на экватор!..

Я один. Голова у меня кружится. Пульс работает с перебоями, и сердце бьется так сильно, что я слышу его удары. Чувство собственного ничтожества подавляет меня, я чувствую себя крохотным, почти невидимым атомом на груди огромного мира.

Я оглядываюсь и вслушиваюсь. Я вижу, но не слышу. Вокруг меня стоит страшная тишина — величественная тишина природы…

Но что это? Тишина нарушена. Или это гремит гром? Нет! Это грохот лавины. Я трепещу, заслышав ее голос. Это — голос самой земли…

Читатель, если бы вам довелось стоять на вершине Орисавы и глядеть на берег Мексиканского залива, то перед вашими глазами, как на карте, развернулись бы места наших приключений.

Глава II

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С НЬЮ-ОРЛЕАНСКИМИ КРЕОЛАМИ

Осенью 1846 года я находился в Нью-Орлеане и кое-как заполнял один из промежутков, разделяющих эпизоды богатой событиями жизни, то есть, попросту говоря, бездельничал. Богатой событиями жизни — сказал я только что. Да, за десять лет я не прожил на одном месте и десяти недель. Я исколесил американский материк с крайнего севера до крайнего юга, пересек его от океана до океана. Нога моя попирала вершины Анд и взбиралась на Кордильеры Сьерра-Мадре. Я спускался на пароходе по Миссисипи и поднимался на веслах по Ориноко. Я охотился за буйволами с индейцами племени пауни в степях Платтэ и за страусами в пампасах Ла-Платы. Сегодня я дрожал от холода в эскимосской юрте, а через месяц нежился в гамаке под тонкой, как паутина, листвою пальмы коросо.

Вместе с охотниками за пушниной — трапперами Скалистых гор — я питался вяленым мясом, а у индейцев племени москито угощали меня жареной обезьяниной. Немало испытал я в своей жизни, но благоразумнее от этого не стал. Жажда приключений, очевидно, не знала границ. В то время я только что выпутался из небольшой переделки с команчами западнее Техаса, но ничуть не собирался осесть на месте.

— Что же дальше? Что же дальше? — думал я. — Ага! Война с Мексикой. Война между этой страной и Соединенными Штатами только-только начиналась. Моя шпага — прекрасный толедский клинок, снятый при Сан-Хасинто с испанского офицера, — бесславно ржавела, висела над камином. Тут же в