Темные игры полуночи - Виктор Точинов

Если первый порыв – взяться пальцами и вынуть клинок – угас инстинктивно, словно сам собой, то второй – разрушить, растоптать мерзкую игрушку – Славик подавил сознательно. Он медленно отступил назад, так и не шагнув внутрь пентагонона – словно там, под обманчивым прикрытием зеленого мха, таилось гнездо ядовитых тварей… Отступал пятясь, как будто опасаясь повернуться спиной к зловещему пятиугольнику и развернулся только когда тот окончательно исчез за сплетением ветвей… А совсем рядом, в полусотне метров, звучали радостные голоса скрытых деревьями детей, отыскавших очередной гриб.

Им он не сказал о странной находке. И потом ничего никому не рассказывал. Два-три раза за минувшие месяцы Славик вспоминал и размышлял об увиденном – и больше всего его мучил вопрос: кого же все-таки изображал тот восковый человечек – неверного мужа? удачливого соперника в любви? вконец опостылевшего начальника?

И очень хотелось узнать, как у прототипа фигурки сейчас обстоят дела с печенью, с сердцем и с потенцией…

Пентаграмма на полу выглядела безобидно, хотя и казалась, за исключением материала, точной копией той, лесной. Может, потому, что вокруг были не деревья, выглядевшие в тот давний момент безмолвными, загадочными, зловещими – была издавна привычная, чтоб не сказать осточертевшая, обстановка. И из-за стены раздавались знакомые до тошноты звуки – Светка выкатывала секции складного дивана.

А может, уверенности добавили двести грамм водки, выпитые во время и после ужина – на работе Славик не позволял себе не капли. Он обогнул пятиугольник (наступать внутрь почему-то не захотелось), подошел к своему рабочему столу и, взяв сувенирный, тоже бронзовый, увесистый ключ, вернулся к трофею. У него появилась мысль – простая, здравая и логичная мысль: штука просто разновидность гонга.

Ну точно… где-то я слышал, что в японских храмах колоколов нет, только гонги… не знаю, правда, какой они формы… но почему и не пятиугольные?..

И Славик с размаху стукнул по пентаграмме, ожидая снова услышать длинный и чистый звук – почему бы, собственно, и не собирать таким звоном верующих к молитве? Бронзовый пятиугольник звякнул коротко, глухо, неприятно…

А-а-а… ну конечно… она ведь лежит на полу, и пол тут же гасит вибрацию… так… Но пардон, там она тоже не была свободно подвешена… лежала, опираясь на доску и на весы… так какого черта она тогда звенела?

В этот момент Славик углядел одну маленькую деталь на безупречно-ровной поверхности пентаграммы, незамеченную в полутьме вагончика – какой-то черный нарост на углу пятиугольника. Нарост сковырнулся пальцами легко, Славик, отойдя к столу, поднес его к глазам, осмотрел и, уже догадавшись, что это такое, разломил пополам и поднес пламя зажигалки к одной половинке – черная слезинка скатилась на подложенную газету. Это был воск, черный воск. А черный воск вызывал у Славика одну-единственную ассоциацию…

Сатанисты, подумал Славик.

Без особого удивления подумал – кого нынче удивишь сатанистами? Если верить прессе, сатанистов вокруг хоть пруд пруди. Если не верить (что, конечно, гораздо разумнее) и делить все напечатанное на десять, то и тогда получается немало. Секты сатанистов, черные мессы и шабаши, милые пирушки в моргах в обнимку с трупами, распятия кошек на кладбищах, осквернения церквей, наконец ритуальные убийства – про все это Славик читал в бульварных листках, до которых был большой охотник. Но Сатана, судя по всем сообщениям, не желал иметь ничего общего с этими своими скорбными умом адептами, по крайней мере земными благами вознаграждать их не спешил. Про богатых сатанистов Славик не слышал.

А возясь все последние годы с металлами, он примерно представлял, сколько стоит заказать на заводе модель, сделать опоку, отформовать и залить этакую штуковину – и из дефицитной бронзы, между прочим, которая тоже не пять копеек стоит. Сумма получалась кусачая, никакой сатанист не потянет. Правильно, наши доморощенные черные мессиры лучше такую пентаграмму в лесу выложат, из березовых палочек. А то и просто дома нарисуют, на паркете, мелом…

Нет, такая вещь предполагает не салонную игру в дьяволопоклонство на вечеринке – промежуточный этап между травкой или колесами и развеселой групповушкой… И она не сделана под старину (и, надо понимать, не старинная) – тогда наверняка ее украшали бы всякие загадочные знаки и символы, иероглифы там или руны… Больше всего пентаграмма напоминает функциональный рабочий инструмент – никаких излишеств, строгая и законченная гармония… Автору штуковины она была нужна для дела… И делом этим явно было не выкачивание денег из простаков, приходящих со своими бедами к расплодившимся до полного неприличия белым магам и потомственным колдуньям. Но если штука работает, то на каком-то же физическом принципе; мертвый кусок металла не может…

Славик внезапно вскочил, хлопнув себя по лбу. Сбегал на кухню, вернулся с дозиметром, которым дал зарок проверять все непонятное… Но пентаграмма если и излучала что-либо, то бытовому приборчику расшифровать это было не зубам – он бодро рапортовал: все ол райт, радиоактивность в норме, ложитесь спокойно спать, Вячеслав Анатольевич… Именно это Славик и сделал…

Суббота прошла как-то бездарно и незаметно – был день, и нет его, ничего не сделано и нечего вспомнить – просто одним днем меньше осталось жить на свете…

Встал поздно, позавтракал; Светка тут же пристала со всякой домашней мелочью, копившейся до выходного: повесить полочку в ванной, смазать петли на входной двери, еще что-то такое же недолгое и простое, но висящее над душой неделями – все руки не доходят; закончил, вышел на улицу, прогулялся неторопливо, нога за ногу, до вагончика – как там дела у Сереги-сменщика?; у Сереги (студента, подменявшего Славика по выходным) все было в порядке, пошел обратно, купив бутылку пивка; и все казалось – надо обязательно что-то сделать… а вот что? – непонятно.

После обеда смутное чувство несделанного усилилось – Славик послонялся по квартире, не зная за что взяться; открыл холодильник на кухне, обревизовал содержимое – и заявил Свете, что поедет завтра на дачу, поглядит, что там и как после зимы, а заодно привезет из подвала всяких варений-солений.

Жена посмотрела на него крайне подозрительно, обычно в это время отправить его на дачу было почти нереально; но ничего не сказала, стала громыхать стеклом, собирая пустые банки – вывезти заодно тару под летние заготовки…

А он успокоился, продремал вечер перед телевизором и около полуночи завалился спать (бронзовая пентаграмма простояла всю субботу в нише балконной двери, за занавеской, Славик в этот день к ней и не приближался…).

Спал плохо – почти всю ночь его преследовал дедушка. Покойный дедушка Зигхаля. Изрядно разложившийся старичок, одетый в полусгнившую эсесовскую форму, весь перемазанный свежей землей, клацал лишенной плоти челюстью и замогильным голосом требовал вернуть ему бронзовую пентаграмму. Славик во сне совершенно не боялся этого опереточного призрака, скорее смешного, чем страшного – пока тот быстрым движением руки не вцепился ему в глотку. Неправдоподобно белые костяшки пальцев вылезли из расползающейся кожи и осклизлого мяса кисти, как из драной, разваливающейся перчатки – и впились в горло Славика, оборвав в зародыше крик. Он попытался разомкнуть медленно сходящиеся клещи – тщетно, они вдавливались в кожу с безнадежной неотвратимостью винтового пресса; кровь не поступала в голову, а воздух – в легкие; дедушка-мертвец заквакал отвратительным высоким смехом, Славик узнал его, хотя прошло двадцать лет – так смеялся поганец Филя после какой-нибудь уж очень выдающейся пакости. Это он, это Филя… – подумал Славик, прежде чем провалиться в пропасть, кишащую желтыми, зелеными и красными воздушными шарами… Его голова тоже превратилась в красный шарик – и тут же лопнула с малиновым звоном бронзовой пентаграммы…

На даче все было в порядке.

Никто за минувший месяц не залез ни в маленький, пять на шесть, но уютный домик, построенный еще отцом Славика, ни в гараж, ни в две приткнувшихся по краям участка сараюшки. Алюминиевые листы, предмет вечных его тревог, покрывающие гараж, были в целости и сохранности (каждую зиму Славик с замиранием сердца ждал, что их сдерут залетные ханыги, сплющат безжалостными ударами молотка и сволокут кому-нибудь из собратьев по профессии – такая дурная шутка была вполне в духе его злодейки-судьбы). На участке тоже не замечалось признаков незваных визитеров – на полурастаявших, почернерших сугробах только разползшиеся кошачьи и птичьи следы…

На чердаке были оборудованы две маленькие летние спаленки, а по бокам от них, под самыми скатами крыши – два узеньких, забитых всякой всячиной чуланчика. В одном из них лежали перевязанные в большие неаккуратные пачки всевозможные книжки, большей частью без обложек – трофеи давних трудов Славика на ниве сбора макулатуры. Он и тогда чувствовал, что из некоторых книжек делать картон нельзя – и тащил домой все, что представляло или могло представлять хоть какой-то интерес… Ради этих пачек он и приехал.