Горбатый медведь. Книга 2 - Евгений Пермяк

— Как вас звать, молодой человек? — спросил господин с бакенбардами.

Маврикий замялся. А потом нашелся и ответил:

— Калужников.

— Прелестно, а как ваше имя?

Имя придумать было легче.

— Матвей.

— Очаровательно, — похвалил важный господин и обратился к девочке — А ваше имя?

— Я хочу домой, — и незнакомка громко заплакала.

Ей подкатили кресло. В такое же усадили «Матвея Калужникова». И человек с бакенбардами принялся лихо, увлеченно врать. Оказывается, вооруженные большевики, запугивая мирное население, преданное законному Временному правительству, стреляли и в детей. Так, господин Калугин… простите, Калужников…

— Нет. В меня стрелял с верхнего этажа юнкер.

— Как юнкер? Какой юнкер? Позвольте, молодой человек, вы этого не могли видеть.

— Не могли, — присоединился тот, кто привез их в дорогом экипаже.

— Я видел фуражку и юнкерские погоны, — твердо повторил Маврик.

— Позвольте, позвольте, как вы могли различить их, стоя внизу?

— Юнкерские погоны нельзя спутать ни с какими другими, — не отступал от своего Толлин. Потому что он на самом деле видел погоны и кокарду стрелявшего.

Девочка ничего не видела. Но и она сказала, что стреляли сверху.

Наступили те самые неловкие минуты тишины, которые говорят выразительнее слов. И, словно спасая положение, в открывшихся дверях появились солдаты с красными крестами на белых нарукавниках. Они внесли на носилках раненого казака, повторившего несусветную чепуху о большевиках, «стрелявших на все стороны и куда ни попадя».

Снова защелкали затворами фотографических аппаратов.

— Вы свободны, господин Калугин, — теперь уже нарочно переврал фамилию господин-лжец, — и вы, девушка, забывшая свою фамилию. Жаль, очень жаль, что вы не так дальнозорки. Слава, молодой человек, уже завтра могла бы поднять вас на свой гребень и вами гордилась бы вся Россия и ее союзники…

Плечо болело недолго. Пуля хотя и прочертила длинную, но поверхностную царапину. Фельдшер при казармах ГАУ заменил перевязку клейкой «заплаткой», велел, однако, руку держать на перевязи.

Куда теперь? Иван Макарович не мог не быть на демонстрации. Жив ли он? А вдруг и его?..

И Маврик побежал к дворцу Кшесинской, надеясь если не увидеть Ивана Макаровича, так хотя бы спросить матроса у входа, что теперь будет дальше?

Ни Ивана Макаровича, ни матроса, который мог бы что-то ему сказать, не было. За них ответили юнкера и какие-то особенно упитанные солдаты, занимающие сейчас особняк Кшесинской.

— Теперича им пришел каюк, — внушал один фельдфебель другому, тоже переобувавшемуся тут же на панели у дворца. — Нынче они все в бегах. А Ленина-то, в случае чего, приказано без суда. На месте.

Маврикий отправился на Пятую роту. Куда же еще. Тихомировых наверняка не было на прежней квартире. Коли идут аресты большевиков, так уж Валерия Всеволодовича не оставят в покое. Только не таков он, чтоб попасться в ловушку.

Добравшись до Пятой роты, Маврикий пошел медленнее. Проходя мимо окон комнаты Ивана Макаровича, он ничем не показал, что имеет отношение к этому дому, к этим окнам. Но решил ходить туда и сюда до тех пор, пока это будет возможно. А если кто спросит, зачем он тут прогуливается, — ответ простой. Он ждет одну гимназистку. А какую, кто она, это уж, извините, никому нет дела. Ему достаточно лет, и он имеет право назначать свидания где ему вздумается.

Пройдя так раз пять или шесть, Маврик услышал:

— Погодьте тут. Я выйду.

Вскоре вышла та самая старушка, которая окликнула его из открытого окна.

— Ён сказал, ежели ты придешь к нему, так вот записка. Здесь ему жить больше не с руки.

На клочке бумаги было записано каракулями: «У Казанского собора. Нечетные дни. Семь вечера».

День был нечетный, а времени только пять.

В садике неподалеку от памятника Барклаю-де-Толли Маврикий облюбовал скамеечку и решил ждать. А что делать? Не может же он уйти от своего нетерпения и торопливости. И чем плохо прийти раньше. Хуже, когда опаздывают.

Рядом сел пожилой человек в форме швейцара. Уставившись в газету, заговорил полушепотом:

— Теперь опять нужно прятаться. Поэтому я как незнакомый с незнакомым начну с тобой разговор. — И тем же знакомым голосом громко спросил, указывая в газету: — Молодой человек, как понять это слово — коалиция?

Маврик принялся объяснять. Завязался «естественный» разговор. Иван Макарович сообщил адрес Елены Емельяновны. Теперь она жила одна с четырехлетним Владиком и няней.

Найдя Ивана Макаровича, а затем Елену Емельяновну, Маврик почувствовал себя тверже на земле. Наверно, так же и Владимир Ильич переменил адрес и надел другую одежду, может быть, ходит по улицам и его никто не узнает. Спрашивать о Владимире Ильиче Маврик считал бестактным. А то, что он был жив и здоров, было ясно по каким-то словам, вовсе даже и не имевшим отношения к Владимиру Ильичу. Маврик ни на минуту не сомневался, что Иван Макарович и неизвестно где теперь живущий Валерий Всеволодович встречаются с Владимиром Ильичем. И однажды ему подсказало это, кажется, само сердце.

Незадолго перед возвращением в Мильву Ивана Макаровича потянуло за город.

— А здесь ведь тоже есть знатная рыбалка. И озера, брат, не хуже мильвенского пруда.

Начав разговор как бы между прочим, Иван Макарович предложил завтра же попытать рыбачью удачу. И как-то вдруг нашлись сачки, удилища и многое другое. На этот раз они встретятся на Невском, у знаменитого дома Зингера, компании швейных машин.

Подумать только, какой дом, с таким куполом, а на куполе земной шар. Весь земной шар шьет на машинах Зингера. Он теперь не унывает, надеясь, что в России будут прежние порядки, по-прежнему торгует машинами в рассрочку.

Иван Макарович пришел точно. Как всегда начались пересадки с трамвая на трамвай и там, где они совершенно не нужны. Вокзал. Поезд подан.

— Нам в пятый вагон от хвоста, Маврик.

В пятый так в пятый. Сели. Пассажиров мало. Перед самым отходом вошел Валерий Всеволодович. Небритый, в каких-то допотопных очках, он походил на тех, кто живет ловлей и продажей птиц, добывает деньги рыболовным крючком, а иногда торгует собранными грибами. При нем было небольшое складное удилище и охотничья сумка.

Разговор с Иваном Макаровичем он начал как посторонний, но как рыбак с рыбаком. Оказалось, что им по пути.

— Чуть не проехали наше озеро, — указал за окно Иван Макарович.

Маврик прочитал название станции. «Разлив». Странное какое-то название, совсем не железнодорожное, а — речное.

К озеру шли тоже как-то не по прямой. Наконец добрались до места. Там оказался еще один. Тоже из «незнакомых». Видимо, из таких же незнакомых, каким был Валерий Всеволодович.

Началось торопливое разматывание лесок. Нетерпеливое насаживание червей. Клева никакого. Еще бы. Полдень же. Но как скажешь об этом, если рыбная ловля напомнила давнюю рыбалку на реке Омутихе, когда Валерий Всеволодович покидал Мильву, уезжая к Владимиру Ильичу.

Вот и теперь, кажется, та же старая маскировка.

Третий, неизвестный Маврикию рыбак, предложил, показывая неизвестно куда:

— А не попытать ли нам счастья там?

— Я готов, — согласился Валерий Всеволодович. — А вы тут не пропускайте рыбу. И если начнется клев, дайте знать. Дальше берега не уйдем.

У Маврика радостно заколотилось сердце. Он почему-то покраснел.

— Не зевай, не зевай, — крикнул Иван Макарович. — Нет, это мне показалось…

Клева окончательно не было. Но рыбаки настойчиво следили за поплавками. Часа два. Наконец вернулся Валерий Всеволодович.

— А где тот?

— Остался ждать вечернего клева. Пошли.

Возвращались молча, будто боясь, что их услышит трава, кусты или дорога.

Значит, жизнь идет, борьба продолжается, надежды не потеряны! Хотелось только спросить об одном — зачем брали его. Как зачем? Неужели непонятно. Для большей маскировки. Все правильно. И если будет нужно, он готов снова отправиться ловить рыбу на озеро Разлив и ничего не поймать в нем.

На станции Валерий Всеволодович сел в другой вагон. Так, видимо, было нужно.

А Маврику не терпелось успокоить Елену Емельяновну. И зайдя к ним проститься, Толлин многозначительно произнес:

— Уверяю вас, Владик ни за что на свете не узнал бы сегодня своего отца.

— Ты неисправим, Маврик, — рассмеялась Елена Емельяновна, — спасибо тебе, родной.

Обиженного Владика увела няня. И тут Маврик решился.

— Елена Емельяновна, — начал он, — когда будет прогнано Временное правительство и когда Владимиру Ильичу не нужно будет скрываться?

Елена Емельяновна ответила не сразу, но определенно: