Камешек в жерновах - Константин Георгиевич Калбанов

- Быть может, боятся получить по загривку?

- Это их проблемы. Что же до вас, то прошу к орудию. Гурьянов, а ну-ка, позволь их благородию подержаться за штурвалы.

- Слушаюсь, ваше благородие, - тут же вытянулся находившийся у пушки дюжий артиллерийский кондуктор.

- А шрапнели у вас случайно не осталось? - спросил я Колчака.

- Я слышал, что вы неплохо с нею управляетесь в море, но на вас рассчитывать не приходилось, а зная о печальной статистике использования сегментных снарядов, предпочёл от них отказаться.

- Ясно. Жаль. Двести шестьдесят пуль в одном снаряде - это впятеро больше, чем в пушке Барановского. Вот уж повеселился бы. Ладно, за неимением гербовой пишем на простой, - потёр я руки и двинулся к пушке обживаться.

Японцы открыли по нам огонь ещё до того, как сами оказались в зоне поражения нашей пушки. Действовали грамотно. Для начала выстрелили из носового орудия пристрелочным. И должен заметить, что изрядно при этом промахнулись. Барашек сегментного снаряда вспух далеко в стороне, и поражающие элементы взбили свинцовые воды, ничуть нам не навредив.

Колчак тут же приказал изменить курс и слегка уменьшил скорость. Так что очередной гостинец, теперь уже из кормового плутонга, также не взял нас под накрытие. А мы снова ускорились, забирая левее.

Так, меняя курс и скорость, мы упорно шли на сближение с авизо, командир которого решил оставить удаляющийся пароход на закуску и сосредоточить основное внимание на нас. Вообще-то, вполне ожидаемо. Ценность «Сердитого» в сравнении с «Ляодуном» несопоставима. Всего лишь небольшой пароход водоизмещением до тысячи тонн и истребитель, за которым, к тому же, не нужно гоняться.

Я наблюдал за нашими и японскими манёврами, вцепившись в плечевой упор орудия, чтобы ненароком не улететь за леера, а там и вообще в воду. Не всё Колчак перенял у меня, и это прискорбно. Страховочные пояса не помешали бы. Пусть миноносец мотает и послабее катера, но я не сказал бы, что разница так уж ощутима, чтобы пренебрегать мерами безопасности.

Несколько раз ловил на себе взгляды Александра Васильевича, который словно вопрошал, и доколе я буду отмалчиваться. Нам вполне себе удавалось избегать попаданий, даже когда к главному калибру присоединились две трёхдюймовки левого борта. Благодаря им плотность обстрела усилилась, и они уже пару раз брали нас под накрытие. Я даже расслышал, как неподалёку прожужжал осколок, а один из матросов, матернувшись, схватился за руку. Ничего серьёзного, всего лишь царапина.

Но я продолжал отмалчиваться, предлагая командиру ещё немного сократить дистанцию. Увы, гранат у нас немного, а потому не хотелось бы мазать. Если удастся заставить замолчать орудия противника, то появится шанс приблизиться и пустить торпеды. Сомнительно, что авизо останется на плаву, даже попади в него только одна. А возможность уничтожить японца вполне себе достойная цель для риска.

Жаль, сейчас не получится грамотно использовать дымогенератор. Слишком неудобная позиция относительно ветра. Не будь на нас ответственность за пароход, можно было бы попробовать обойти «Тацуту» по большой дуге и атаковать с выгодного направления. Но мы вынуждены действовать именно так, а не иначе.

Наконец я прикинул дистанцию, удовлетворённо кивнул, приник к механическому прицелу, упёршись плечом в упор, и взялся за штурвал вертикальной наводки. Задал нужное возвышение, взял упреждение и, отойдя в сторону, скомандовал:

- Огонь!

Матрос дёрнул за шнур, и пушка рявкнула, отправляя в полёт первую гранату. Я вскинул бинокль, наблюдая её падение, пока обслуга перезаряжала орудие. Как ни обидно, но снаряд не попал в цель, плюхнувшись в воду с недолётом, который никак нельзя было списать на эллипс рассеивания. Иными словами, я однозначно не смог взять авизо под накрытие.

Вот только меня это не расстроило. Прикинув, где именно был всплеск, увы, но наши взрыватели не срабатывали от удара о воду, я вновь приник к прицелу, даже не подумав смотреть в сторону Колчака. К гадалке не ходить, он сейчас излучает скепсис. И совершенно напрасно, если что. Я ещё никогда не стрелял из семидесятипятимиллиметровой пушки системы Канэ, и уж тем более не стоит рассчитывать на градуировку прицела, так как масса снаряда ни разу не соответствует пристрелке.

По нам продолжали стрелять, и «Сердитый» выписал очередной манёвр, сбивая противнику прицел. Я же, чуть припозднившись из-за этого, влепил первый снаряд в основание фок-мачты. Собственно, почти туда, куда и целился. Вообще-то, из шрапнельного снаряда получилась уже не граната, а полноценный фугас. И рвануло вполне себе знатно. Настолько, что досталось обслуге носового орудия, и оно временно выбыло из боя.

Сыто клацнул замок, а я уже взял в прицел корму. Подгадал момент в непрекращающейся качке и выстрелил. Увы, мимо. Как и во второй раз. Зато в третий попал точно под основание щита кормового орудия. Сомнительно, что кто-то пострадал, но взрыв шестисот грамм ружейного пороха не мог пройти даром, даже попади в щит, контузия гарантирована. Но я попал удачно, и теперь у этого орудия появились проблемы с горизонтальным наведением…

Я стрелял так быстро, как только мог, и за какую-то минуту сумел добиться ещё трёх попаданий. И это не прошло бесследно, хотя вся артиллерия «Тацуты» и укрывалась за щитами, это не спасало матросов, так как фугасы рвались за спинами и с боков. Последний взорвался в основании передней трубы, пробив её. Из рваной пробоины палубу начало заволакивать шлейфом чёрного дыма, что мешало комендорам. И немного облегчило жизнь нам. Благодаря меньшему числу манёвров миноносца мне удалось ускориться в стрельбе, и снаряды на палубе японца стали рваться куда чаще.

Семьдесят пять миллиметров несерьёзно? Ну это как сказать. Когда снаряды часто рвутся на участке по фронту не более шестидесяти метров, это ох как серьёзно. А я неплохо приноровился, улавливая подходящий момент для стрельбы, и теперь уже практически не мазал. Если бы не качка, то я и вовсе развил бы ураганный огонь. Пушка в умелых руках страшная штука и самураям сейчас однозначно «весело».

И именно в тот момент, когда я поддался азарту, уверившись в нашей неуязвимости, прямо перед нами раздался громкий хлопок, и возникло довольно крупное молочно-белое облако. Раздалось несколько гулких ударов в щит, на обращённой ко мне стороне возникли бугорки, а в лицо прилетело несколько бритвенно-острых сколов брони. Вокруг прогудели пронёсшиеся сегменты. Дробный перестук, чавканье и хруст, с которым гранёные стальные стержни впивались в тела, крики, полные боли.

Всё это пронеслось передо мной в стремительном калейдоскопе. Я осмотрелся вокруг, не веря