Борис Сичкин: Я – Буба Касторский - Максим Эдуардович Кравчинский

на его призыв и тоже начал орать: “Танцы!” Сдвинули столы по сторонам и начали прыгать и скакать, как дегенераты. Ни о каких макаронах с мясом и речи быть не могло. Я сразу понял, как погорел с винегретом. Настроение было ужасное. Дот есть нечего. Я натанцевался на сцене, в желудке пусто, винегрет унесли, а макароны не принесли. После этого печального случая на всех банкетах, как только подавали винегрет, я ел, не думая, что будет потом. Правда, после этого случая горячее подавали всегда, но это меня уже не огорчало, так как риск был слишком велик.

В каждом человеке, сидящем за столом, я видел того идиота, который мог крикнуть: “Танцы!” А духовой оркестр до сих пор не перевариваю».

Вся семья Сичкиных была очень музыкальной. Старший брат, как уже упоминалось, работал танцором и обучал всевозможным «коленцам» младшего. Отец в часы досуга любил играть на трубе, а мать пела в труппе звезды американских мюзиклов Клары Юнг, которая, очаровавшись романтикой революции, сменила в начале 1930-х американский паспорт на советский.

Еще дошкольником Боря начал выступать с танцами в клубе завода «Металлист». В его репертуар входили вальс-фантазия, лезгинка и кабардинка. Занятия танцами влекли мальчика гораздо больше, чем школьные уроки, отчего между сыном и родительницей вспыхивали постоянные конфликты. Устав от бесчисленных сражений, мать махнула рукой: «Пусть будет артистом. Это значительно лучше, чем жуликом!»

Через год молодое дарование выступало в ресторане «Континенталь», зарабатывая аж 15 рублей и ужин. Однажды Боря оказался в Киевском театре музыкальной комедии на выступлении танцевального трио «Три Антоши-книгоноши». После исполнения номера раздались жидкие аплодисменты. В вопросительно-утвердительном фамильярном тоне ведущий обратился к присутствующим: «Ну, мы танцевали хорошо?» – «Неважно», – ответил звонкий голосок «Станцуй лучше», – предложил ведущий. Ничего другого, как выйти на сцену и «отжечь», Борису не оставалось. Полчаса зрительный зал неистовствовал. Естественно, выступление «Антош» было сорвано. Улица долго судачила по этому поводу. «Вначале я был самородок, – отмечал в интервью радио “Свобода” маэстро. – В школе этому не учат – чечеткам, сбивкам цыганским. В15 лет меня в Ансамбль народного танца УССР приняли. Тогда я учился в хореографическом техникуме при киевском театре. Дело в том, что я могу танцевать великолепно, что я и делал. Но для того чтобы была форма – есть же красивые руки, красивые позы, это дает балет, – так вот, я окончил хореографический техникум».

Итак, колебаний насчет выбора жизненного пути у Бори Сичкина не было никаких. Вскоре молодого одаренного паренька заметили, и весной 1941 года он был приглашен в Ансамбль Киевского военного округа под руководством знаменитого балетмейстера Павла Вирского. Шанс, что давала судьба, упускать не хотелось, но все карты чуть было не спутали война и человеческая подлость.

Глава II

Война

От Москвы до Бреста

Нет такого места,

Где бы не скитались мы в пыли…

К. Симонов 

«Родине, Сичкин, нужны солдаты, а не танцоры»

«Я пришел к своему директору ансамбля Белицкому, объяснил ему ситуацию, дескать, у меня есть возможность <…> в армии остаться артистом, – вспоминает свое положение Борис Михайлович.

– Вы что, ищете легкий путь? – начал Белицкий. – А кто же будет служить в нашей армии?

– Как артист я принесу гораздо больше пользы армии.

– А Родине, Сичкин, нужны солдаты, а не танцоры.

Борис Сичкин на фронте

На этом разговор окончился. Время шло, Вирский меня торопил, а директор не отпускал. Я опять пошел к нему. Какие только доводы я ни приводил, но все безрезультатно. Белицкий упорно стоял на своем. Сколько нелестного услышал я в свой адрес!

Оказалось, что я не патриот, чуть ли не дезертир. Мне казалось, что вот-вот директор обвинит меня в измене.

– Если начнется война, вы, небось, первым в Ташкент удерете. С такими, как вы, Сичкин, я бы в разведку не пошел. Я как коммунист вам скажу: с такими, как вы, коммунизм не построишь, – закончил он тирадой и выставил меня.

Я уже было махнул рукой и собирался извиниться перед Вирским. Но неожиданно выручил случай. Директор Белицкий уехал куда-то на несколько дней, а оставшийся вместо него заместитель без звука меня отпустил. 15 июня 1941 года я впервые надел солдатскую форму. Через шесть дней началась война…

В дни первого военного лета было не до песен и танцев. С первых дней войны, когда немцы приблизились к Киеву, началась эвакуация. Наш ансамбль использовали как обычное воинское подразделение. Мы патрулировали город, несли караульную службу. Последние дни перед сдачей города мы стояли в заслоне на днепровских пристанях, откуда баржами отправляли людей в тыл. Это была адская работа. Десятки тысяч людей рвались уехать, а у пристани стояли считаные баржи. Отправляли женщин с детьми, больных и раненых, пожилых людей. Остальных сдержать было нелегко, погрузки на пристани неожиданно появился мой бывший директор с тринадцатью чемоданами. Увидев меня, он изобразил на лице смешанные чувства. Я так и не понял: толи он безмерно счастлив нашей встрече, то ли у него расстройство желудка. Директор-патриот протянул мне бумагу, в которой говорилось, что товарищ Белицкий командирован в город Ташкент для организации фронтового ансамбля.

Народный артист Украины Павел Вирский. Памятная почтовая марка

В самый разгар

– Сейчас не до песен и не до танцев, – сказал твердо я ему. – Надо защищать Родину, а петь и танцевать будем потом, после победы.

– Борис, посмотри, кто подписал бумагу!

– Такую бумагу в такое время мог подписать только Адольф Гитлер.

– Я отдам что хочешь, умоляю, только помоги мне, – прошептал мне этот патриот.

– Уважаемый товарищ Белицкий, сейчас не время давать друг другу сувениры, сейчас самый лучший сувенир – винтовка в руках.

– Борис, – умоляюще сказал он, и в голосе у него, как у еврейского певца на кладбище, когда отпевают покойников, я слышал слезу. Дежурство мое заканчивалось, но когда меня пришли сменить, я отказался. Я знал, что как только я уйду, эта мразь точно проберется на баржу.

Я валился с ног, ужасно хотел спать, но стоял на посту.

Немцы уже были в Галосеевском лесу, а это почти пригород Киева. Слышалась канонада. Мой бывший директор со слезами на глазах уговаривал меня:

– Пойми меня правильно, я коммунист, и как только немец войдет в город, меня сразу расстреляют. Ты меня понял?! Борис, немец с минуты на минуту появится, тогда всё –