Легенда об учителе - Галина Северина

И мы поняли, что попали совсем не в ту школу. Оторвались от всех своих!

— Айда обратно за документами! — командует Жорка, и мы впятером, забыв о жаре, помчались по мостовой, как на состязаниях. Застать бы эту тетю!

— Мы передумали. Это не та школа. Понимаете? — переведя дух, начал объяснение Жорка.

Еще полчаса назад такая приветливая, ласковая, тетя сейчас расшумелась не хуже Родьки. Даже кулаком по столу застучала.

— Я из-за вас книгу записей портить не желаю! Все школы одинаковые. А к вашему вокзалу и та и другая близко.

— Для нас не одинаковы. Там наши товарищи, — стоял на своем Жорка.

А я, смекнув, что с этой тетей мы вряд ли сладим по-хорошему, схватила со стола наши удостоверения и выбежала вон. По-ребячески, конечно, но другого выхода не было. Света, Гриша и Ванька вылетели за мной. Жорка все еще пытался один на один объясниться с тетей. Но вскоре показался и он, сопровождаемый криком:

— Хулиганы! Такие нам даром не нужны!

— За мной! — бросает клич Гриша, и мы бежим так, будто за нами погоня.

Я толком и не заметила, в какой переулок свернули, опомнилась перед двухэтажным особняком в тополях.

— Пришли! Вот она! — сообщил Гриша, и мы открыли высокую двустворчатую дверь…

«Звезда стоит на пороге…» Но как по-иному потекла бы жизнь, не повстречай мы наших ребят на площади!

Все зависит от того, с кем у тебя намечается общая дорога. Остаток лета мы провели со Светой Воротниковой. Иногда мы заходили к Жорке на волейбольную площадку, он мастерил серсо, и эта игра ненадолго увлекала нас. Но в основном мы были вдвоем со Светой. Ложась вечером спать, я каждый раз удивлялась: с первого класса учились вместе, а подружились только сейчас! Наверное, потому, что Света никогда не была пионеркой. Ее строгий отец, старый инженер, запретил ей вступать в отряд.

— Почему же ты его слушалась? — недоумевала я.

— Как можно?! — ужаснулась Света, расширяя и без того большие синие глаза. Такая бунтарская мысль никогда не приходила ей в голову. Власть отца для нее неоспорима.

«Эх, не было около нее Женьки!» — пожалела я. А впрочем, стала бы Женька возиться с такой, как Света? Наверное, нет. По себе знаю, как презирала она безволие и слюнтяйство. Хотя именно это презрение и заставило меня бороться, отстаивать свое решение. Прозевали мы Свету, не подали руки вовремя.

Меня удивляло, сколько в ней мягкости, чуткости и какой-то всеобъемлющей доброты. Она никогда не забывала взять на прогулку вкусных пирожков, испеченных ее мамой, и угостить меня.

— Ешь, ешь. У нас много. Ты не беспокойся, — уговаривала она меня и совала пирожки прямо в рот.

Ну, раз много — я поедала их с легкой душой. Позже узнала я, что никакого изобилия в их доме не было. Света приносила только собственный завтрак. Пирожки пеклись из картошки с луком. В то время ни у кого не было излишков. Шла первая пятилетка. Полуголодные, мы радовались гигантским стройкам вокруг нас. Недаром мы прошлую зиму ходили на Сетунский завод. Он возник в пустом поле, на месте полигона. Никто, даже всемогущая Женька Кулыгина, не смог бы определить, где же кусты, в которых мы прятались от дозора конного объездчика! Мощные корпуса, высокие трубы поднимались там. Они виднелись с пригорка, на котором мы любили сидеть со Светой. Лес как бы отодвинулся в сторону, и бродить по нему было все равно чудесно. Отдаленный гул стройки и пахучая лесная тишь сливались в наших мечтах о будущем.

Я с аппетитом поедала Светины пирожки и без умолку рассказывала о себе. Просто выворачивалась наизнанку. Такого со мной еще никогда не было. И о своей семье, и о непонятных отношениях с Тоськой, и о столкновении с Родькой. Готовность, с которой Света слушала, еще более распаляла меня.

Помню, Женька Кулыгина признавала только короткие сообщения. Долгие излияния она безжалостно прерывала, называла их бабьим нытьем. Лилька не слушала, потому что сама любила поговорить и похвастаться. В те редкие моменты, когда я хотела поделиться сокровенным, она напевала мотивчики без слов и уверяла, что это не мешает ей слушать. В то же самое время смотрела по сторонам: не слышит ли кто-нибудь ее голосочка?

С Жоркой мы больше спорили и размышляли о разных явлениях жизни. Но он мальчишка. С ним не обо всем поговоришь.

— А знаешь, я тебя раньше боялась. Ох и суровая ты была! — призналась как-то Света. — И Женьки твоей боялась. Даже пряталась, когда вы воинственно шагали по улице!

— Ну, Женька — понятно. Она спуску никому не давала. А меня — это ты зря!

Свете невдомек, что я сама многого боялась, только делала вид храбрецкий.

— Честное слово, боялась! — уверяла Света, по привычке расширяя глаза. Какая она беленькая, нежная — настоящая Светлана. А глаза? Не глаза — озера!

— Слушай, Светка! — вдруг осеняет меня мысль. — Почему тебя не зачислили в разряд хорошеньких?

— Но я же не училась в 7-м «Б»! — серьезно отвечает Света, и тут мы вместе хохочем.

Да, быть хорошенькой — привилегия девочек из 7-го «Б». В нашем классе девчонки ходили в бумазейных кофточках, с гребенками в гладких волосах. Я же не расставалась с пионерской блузой. Кто нас мог заметить? Даже Светины синие глаза не помогли.

За несколько дней до занятий, не выдержав, мы поехали в московскую школу. В коридоре, пахнущем свежей краской, нас встретила веселая, кудрявая девочка лет тринадцати, в пионерском галстуке. Мы отдали друг другу салют.

— Вы, наверное, новенькие? В восьмой? Значит, вместе будем! — бойко заговорила она.

Вот это да! А я-то собиралась обратиться к ней, как к шестикласснице. Наверное, она поняла мое удивление, потому что рассмеялась, откинув кудрявую голову:

— Да, да! Вместе! Меня зовут Ира Ханина. Можно просто Ирка. А вас я знаю: Наташа и Света!

— Откуда? — ничего не понимая, заморгала я глазами.

— Секрет, секрет! — воскликнула Ира. — Мы ваши удостоверения видели в канцелярии. Интересно же знать, кто к нам пришел. Ну, что молчишь? Правильно же: Наташа? — протянула она мне руку. И в этом жесте было столько открытой сердечности, что губы мои сами раздвинулись до ушей.

— Нет, неправильно, — все же попыталась я ее сбить. — Наткой меня зовут.

— Так это одно и то же. В удостоверении написано: «Наталья». А хочешь, чтобы звали Наткой, — пожалуйста!

У Иры прямой, открытый взгляд, умное, подвижное лицо и уверенные движения. Но ничего деланного, наигранного. Она не стремилась, как Лилька, произвести хорошее впечатление. Просто другой быть она и не могла. Света тихонько шепнула мне на ухо:

— А нам повезло!

— Ну чего шепчетесь? Пойдемте, я вам школу покажу! — все так же весело предложила Ира и направилась по лестнице на второй этаж.

«Вот уже и появилась первая „новая“ взамен ушедших, как предсказывал Поэт», — думала я. Что Ира из лагеря лучших, я не сомневалась. А ее маленький рост, поразивший меня вначале, даже показался преимуществом. Как у Женьки Кулыгиной — ловкой, сильной, отважной пионерки!

От Иры мы узнали, что до революции в здании помещалось духовное училище. Высокие лепные потолки, белые колонны в зале — не сравнишь с нашей немчиновской! Тут даже отдельная пионерская комната, уставленная горнами, барабанами, флажками. А Ира сказала:

— Школа невелика. Есть больше. Но мы ее очень любим. В прошлом году наш седьмой класс получил знамя за хорошую учебу и общественную работу. Правда, сейчас многие ушли в техникумы, на разные курсы. Не знаю, удержим ли первое место? — вздохнула она и испытующе посмотрела на нас: не подведем ли?

— А Ната была у нас председателем учкома, — вдруг сказала Света. В голосе ее прозвучало: знай наших!

— Ну вот… — смутилась я. И было отчего, но Ира обрадовалась:

— Как здорово! И у нас им будешь. Комсомолка?

Я кивнула, все еще полная внутренней смуты.

— Я тоже. Была секретарем ячейки, — призналась Ира.

— И опять будешь! — отомстила я, но легче от этого не стало.

На обратном пути, стараясь не замечать моего неизвестно отчего испортившегося настроения, Света не умолкала.

— Меня сейчас больше страшат учителя, чем ученики, — тихо отвечала я. — Слышала, Ира рассказывала об одном, который и замечательный классный руководитель, и прекрасный физик, и вообще все на свете знает, какой-то Андрей Михайлович…

— Сербин. Запомни: ударение на последнем слоге, — подсказала Света, обрадованная тем, что я снова заговорила.

— Из сербов, что ли? Странная фамилия! — Я вздрогнула как от холода, хотя пекло солнце.

— Ты что? — удивилась Света.

— Ты знаешь физику, Светка?

— Н-не очень… А что?

— А я так совсем не знаю. Как же мы будем учиться у такого замечательного учителя? А ты — «председатель учкома»! Нашла время хвастать! — совсем расстроилась я.