И осталась только надежда… - Наталья Бульба

Вилдор был очень хитер, он слишком остро чувствовал опасность, чтобы я мог рискнуть своей единственной надеждой на воскрешение и посвятить сына в свой план до того, как отец занялся претворением в жизнь своего.

– Где Сэнши?

Если Туорана и удивил мой вопрос, вида он не подал, служба во внутреннем круге отучила его удивляться. Но вряд ли он не знал, что у меня полный контроль над созданием.

– Тренирует молодняк. Когда я заглядывал в зал последний раз, из второго десятка в живых остались лишь четверо. – Сын чуть расслабился.

В рамках обязанностей, которые я на него возложил, он чувствовал себя уверенно.

Усмехнувшись, чтобы дать ему ощутить его особое положение при мне, я прокомментировал сказанное им:

– Ты не видел, как он разделался с первой партией. Через семидневье непрерывных боев из сотни не осталось ни одного. Виктор выл и кидался на меня, требуя, чтобы я усмирил своего монстра.

– Виктор?

Свое суждение об этом человеке Туоран сделал в первый же день своего пребывания на базе. Одним словом, трус. Все, что я смог добавить ради справедливости, что он хоть и трус, но весьма талантливый и, что когда-то меня заинтересовало, беспринципный. Ему было все равно, кому служить, лишь бы заполучить то, о чем мечтала его мелкая душонка, – бессмертие. Ну или на крайний случай долгую и беззаботную жизнь.

Доказав ему, что это возможно, и пообещав, что он получит желаемое взамен на воина, противостоять которому не смогу даже я, я приобрел преданного раба, безропотно исполняющего мою волю.

Но было в нем и то, что импонировало: кроме меня у него был еще один могущественный хозяин, вернее, хозяйка – страсть к знаниям.

Я кивком подтвердил сыну, что, пусть он и отнесся недоверчиво к моим словам, этот человек действительно посмел однажды столь необычным способом высказать мне свои претензии. И даже остался жив после этого. Не потому, что все еще был мне нужен, теперь лаборатории могли обойтись и без него. Он был забавен.

– Что ты думаешь о девушке? – Мой вопрос при всей своей невинности заставил его взгляд метнуться.

Я сделал вид, что не заметил его смятения, продолжая смотреть на консоль. Линия магического фона в одном из контуров плавно скользила, практически не отклоняясь от прямой. Хотел бы я ей верить, но я больше доверял предчувствиям, продолжавшим нашептывать, что полагаться на кажущуюся безмятежность не стоит. Лера была где-то рядом, невидимая, но я ощущал ее той частью себя, которая сразу потянулась к этой женщине. И хотя я знал, что к любви это чувство не имеет никакого отношения, это не мешало мне желать обладать ею.

Теперь же, глядя на сына, я мог увериться и в том, что сделанные мною выводы – правильны. Даймоны и маги Равновесия связаны, и связь эта значительно глубже, чем нити, соединяющие с Единственной.

– Прошла инициацию, но без наставника уничтожит себя сама. Ее силы растут, а контролировать их она не умеет. Если она нужна тебе живой…

Он говорил отстраненно, убеждая, что ему безразлична ее судьба. Но у меня были причины подозревать, что это лишь вышколенная во внутреннем круге выдержка.

– Живой? – Я позволил себе насмешливую улыбку. Я мог сколько угодно играть с собственным сыном, добиваясь своего, но он не должен был догадаться не только об этом, но и о том, что его жизнь, как и жизнь этой девушки, для меня ничего не значит. В отличие от еще одной – дочери Леры. Если я погублю девочку… Думать об этом мне не хотелось. – Да, Туоран, она нужна мне живой. И ты возьмешь ее обучение на себя.

– Отец…

Он не вскочил с кресла, как сделали бы многие его ровесники, для которых звание кондера так и осталось недосягаемой вершиной; не стал отказываться, ссылаясь как минимум на то, что не ему, владеющему Хаосом, становиться наставником будущего мага Равновесия. Он лишь приподнял бровь да улыбнулся, давая понять, что оценил мой юмор.

Я же замер, внезапно осознавая, что все, что я делаю сейчас, так похоже на то, что делал отец. Но эта мысль мелькнула и померкла. Я ничего не имел против присутствия рядом Туорана. Более того, ценил сделанное им для меня. И даже был готов разделить с ним будущее, к которому стремился.

Но лишь в том случае, если на пути, по которому я шел, он не станет путаться у меня под ногами, создавая проблемы.

– Ты, – небрежно бросил я, с удовольствием наблюдая, как мгновенная растерянность на его лице сменяется бесстрастностью. В нем текла моя кровь, и я не мог не радоваться, видя, что он достоин быть моим преемником. Будет достоин, поправил я сам себя, если и дальше продолжит оправдывать мои надежды. – Я хочу, чтобы ты добился ее благосклонности и желания присоединиться к нам.

Спорить со мной он не стал и даже не кивнул.

– А девочка?

– Ею займется Сэнши. Я запретил ему прикасаться к ней, но, думаю, этого и не потребуется. Она еще ребенок.

И вновь он никак не отреагировал на мои слова. Ни согласия с тем, что это правильно, ни возражений.

Я тщательно выбирал его мать, и не только по генетическим параметрам, благо доступ ко всей базе даймонов у меня был. Мне нужна была женщина, в роду которой имя Вилдора вызывало бы глухую ненависть.

Отец сумел доказать свое право на звание ялтара, ему удалось удержать власть даже тогда, когда его имя связали с поражением на Лилее. Но многие из тех, кто чтил древние законы Дарианы, были против того, чтобы именно он, убивший своего родителя, возглавлял совет.

Мой визит к одному из таких талтаров закончился данным ему обещанием изменить судьбу нашего мира в обмен на его дочь, которая разделит со мной ложе. Родившийся мальчик воспитывался в роду матери, успешно сдал экзамен на зрелость, получил набиру. Мне удалось подтолкнуть его в нужном направлении и освободить для него место в службе, которую я возглавлял.

Смерть его деда, которую я устроил, предполагая, что очень скоро от меня потребуют исполнения обещанного, позволила наделить сына титулом алтара. А гибель матери, знавшей о великой цели, ради которой она отдалась мне, сделала его единственным представителем своего рода и открыла дорогу в совет, куда он должен был попасть только после того, как ему исполнится тысяча лет.

Вот тогда я и пришел к нему, познавшему одиночество, которое для нас, даймонов, сродни самому жестокому наказанию. Одиночество оттого, что ты остался единственным из своего рода.

– Если у тебя все, я могу идти?

Он выглядел спокойным. Но некоторая отстраненность во взгляде, когда он смотрел на меня, выдавала его. Он был не столь бесстрастен, как хотел казаться. Но это простительно, в его годы он далек от возраста истинного возмужания. И если он не поставит мой план под угрозу…

– Ты торопишься? – Я сделал вид, что огорчен.