Войны за становление Российского государства. 1460–1730 - Кэрол Стивенс

Заимствование военных инноваций у успешного противника было обычным явлением (и остается таковым до сих пор). В раннем Новом времени турки, французы и венецианцы постоянно перенимали друг у друга те или иные методы организации армии и флота или ведения боя, зачастую после того, как эти новшества были успешно применены в битве против них самих. Точно так же и Московское княжество в XIV веке опиралось на конное войско, скопировав его устройство у своих степных соседей, а Петр I в начале XVIII века осознанно взял за образец организационные принципы шведской армии.

Хотя все это представляется очевидным и не вызывает удивления, следует тем не менее добавить к вышесказанному еще несколько слов, чтобы окончательно прояснить некоторые моменты. Прежде всего, говоря об экспериментальном использовании военных нововведений на практике, имеют в виду, что теории «искусства войны» и связанных с этим дискуссий практически не было. В какой-то степени это утверждение справедливо в отношении всего описываемого исторического периода, а не только ситуации в России. Например, в Нидерландах, где существовала печатная литература о военной теории и организации армии, военные инновации возникали как благодаря этим письменным руководствам, так и в неменьшей степени на основании практического опыта, полученного на поле боя [Parker 1988: 21–22]. Однако Русское государство совершенно не участвовало в каком-либо обсуждении (в печатных изданиях) военной теории и принципов военного устройства вплоть до правления Петра I и его наследников. Поэтому военные преобразования в России были следствием использования информации и опыта, полученных в ходе прямых контактов – от наемников, на поле боя или путем дипломатии. Хотя получению такой информации способствовала (или препятствовала) идеологическая, религиозная или политическая близость России с той или иной страной, все эти факторы не играли решающей роли. Опыт – вот что было главным. Поэтому, когда Россия заимствовала такие нововведения, она, как правило, не воспроизводила «степное» или «европейское» военное устройство. Скорее, перенимались конкретные вещи, взятые на вооружение теми или иными армиями – в основном непосредственными противниками России – шведами или поляками. Как было сказано выше, адаптация этих новшеств зачастую требовала взаимодействия с внутренними политическими и общественными институтами. В качестве промежуточного результата военные преобразования в России приобрели некоторые региональные черты восточноевропейских армий.

Поскольку Россия участвовала в военных конфликтах не только с однотипными европейскими армиями, то некоторые особенности русского военного устройства, в том числе и заимствованные у соседей, пришли не с Запада. Из-за того, что историки гораздо больше пишут о том, какое влияние на военные реформы в России оказала Европа, в тени остается роль, сыгранная в формировании военного и социального устройства Русского государства его южными соседями. И речь здесь идет не только об обладающей огромной административной и военной мощью Османской империи, действующей через своего союзника – Крымское ханство, но и о степных кочевниках, чьи постоянные набеги веками были угрозой для Русского государства и наследовавшей ему Российской империи. Природа этого военного (и социополитического) влияния южных соседей на Россию изучена гораздо хуже, хотя нет сомнений, что это воздействие было существенным и разносторонним. Так, например, засечные черты на южных рубежах России были новым словом в использовании оборонительных ресурсов, а в приграничных областях возникало аномальное социальное пространство, благодаря которому Русскому государству проще дался переход к регулярной армии.

Не стоит, однако, представлять это таким образом, будто бы Россия вела войны двух разных типов – одну на юге, другую на западе. В самые успешные периоды существования Русского государства (и Российской империи) военные инновации, за которыми стояли определенные социальные и политические институты, распространялись на всю русскую армию целиком. Пищали использовались как при «стоянии на Угре», так и при присоединении Пскова. Стремительные конные набеги и гуляй-город составляли основу ведения боевых действий как на востоке, так и против Великого княжества Литовского. Отряды засечной стражи, защищавшие южные границы империи, к 1720-м годам могли как нанести ответный кавалерийский удар, так и выступить в поход на запад. Короче говоря, военные и технологические инновации, появлявшиеся в русской армии, позволяли ей действовать скоординированно и единообразно в боевых противостояниях с любыми противниками.

Таким образом, военные преобразования, происходившие в России в раннем Новом времени, представляли собой синтез русского военного устройства, в основе которого лежали свои специфические задачи и механизмы, с европейскими технологиями и инновациями, возникшими в Западной Евразии, где были существенно иные условия. К середине XVIII века эта «гремучая смесь» стала представлять собой очень мощную военную силу.

Работая над книгой, автор становится «должником», обращаясь за интеллектуальной и иной помощью. Выражаю огромную благодарность многим людям за содействие и советы, без которых эта книга никогда не была бы написана. Любое историческое исследование основано на работах предшественников и современников автора, не все из которых оказываются упомянуты в библиографии. Я хочу поблагодарить Брайана Дэвиса, Пола Бушковича, Джанет Мартин, Роберта Фроста, Виктора Остапчука, Маршалла По, Евгения Анисимова, Линдси Хьюз, Александра Каменского, Чарльза Гальперина, Элизу Киммерлинг-Виршафтер, Бена Баркера-Бенфилда и многих других людей, особенно в библиотеках и архивах, за ценные замечания и прекрасные беседы, полезные предложения и внимательное чтение частей рукописи. Я также крайне благодарна всем тем, кто принял участие в обсуждении моих сделанных на конференциях докладов, материалы из которых вошли в эту книгу: «Muscovy, identity and cultural diversity» (Калифорнийский университет, Лос-Анджелес, 1993; и на русском языке (М.: ИТЗ-Гарант, 1997)); «Peter the Great» (Гарньяно, Италия, 1997); «The Russian army and society» (Кембридж, Массачусетс, 2000); «Modernizing Muscovy» (Кембридж, Массачусетс, 2001); «Writing military history» (Гамильтон, Нью-Йорк, 2002) и «Lives of old Muscovy» (Кембридж, Массачусетс, 2003). Университет Колгейт предоставлял мне отпуска, оказывал поддержку и оплачивал дорожные расходы. Американский Совет по международным исследованиям и научным обменам (АЙРЕКС) выделил мне финансирование, что позволило закончить работу над периодом перехода власти к Петру I. Друзья и семья дарили мне свое время и поддерживали морально. Большое спасибо им всем.

Есть еще несколько человек, которых я должна поблагодарить отдельно. Эндрю Макленнан, до недавнего времени работавший в издательстве «Longman Publishing», утвердил первое английское издание, когда я только начала писать книгу, и поддержал меня в этой работе. Покойный профессор Хэмиш Скотт член Британской академии (на тот момент сотрудник Сент-Эндрюсского университета и впоследствии сотрудник Колледжа Иисуса в Оксфордском университете), предложил мне саму идею написания этой книги и с самого начала был ее образцовым редактором. Я высоко ценю терпение, проявленное им в период долгого «созревания» книги, внимательность, с которой он редактировал мой текст и предлагал правки с целью сделать его лучше, а также поддержку и заботу, которые он оказывал мне в ходе работы над этим проектом. И в завершение хочу поблагодарить моего мужа, Филипа Юнинского, роль которого в создании этой книги колоссальна.

Ответственность за все допущенные в книге ошибки лежит только на мне.

Часть I

1450–1598

Глава первая

Возвышение Московского княжества, ок. 1450 года

Предпосылки

В первой половине XV столетия Московское княжество все еще было относительно небольшим государством по сравнению с некоторыми евразийскими соседями. Его территория, по форме напоминавшая большой, обращенный в сторону запада полумесяц, граничила с землями Ростовского, Тверского и Ярославского княжеств, но к тому моменту еще их не поглотила. В самой широкой части, на юге, расстояние между западной и восточной границами Московского княжества составляло примерно 800 км. Если говорить о протяженности с севера на юг, то в восточной части она, возможно, была чуть большей. Все эти земли на северо-востоке