Бриг «Меркурий» - Геннадий Черкашин

Островам, под защитой которых моряки искали спасения от шквалов и штормов, дали имена святых Кирилла и Иоанна. Теперь на одном из островов находился маяк, на другом батарея, охраняющая вход в гавань.

16 февраля 1829 года восемь русских судов неожиданно для турецкого гарнизона на рассвете вошли в гавань и без промедления высадили на шлюпках десант. Внезапность, чёткость манёвра и быстрота, с какой егеря и гренадеры оказались на берегу, сделали своё дело — турки бежали, сдав крепость и город без единого выстрела.

Жители Сизополя, просоленные рыбаки и капитаны, встречая русских моряков, не стеснялись слёз. По крутым улицам и каменным лестницам они сбегали на набережную, отвязывали свои белые лодки-гемии и плыли к кораблям.

— Кала-мера! — приветствовали они русских моряков, которые толпились у борта.

В тот же день делегация сизопольских стариков посетила командира отряда контр-адмирала Кумани. Переводчик не потребовался — адмирал был греком. Ещё мальчиком он застрелил из пистолета спящего янычара. Отец, спасая сына от расправы, тайно переправил его в Англию. Из Британии юный патриот перебрался в Россию, чтобы вместе с русскими моряками сражаться против общего врага. Турки вернутся, — сказали старики адмиралу. — И отравят колодцы. И спалят дома наши в отмщение за нашу радость. Их нельзя впускать в город.

— Покажите, где взять камни и землю, — ответил адмирал и тотчас отдал приказ на перешейке полуострова, на котором разместился Сизополь, возвести земляное укрепление. Жители помогали солдатам носить землю и камни. Они же добровольно уходили на разведку в соседние сёла. В марте они принесли известие, что сераскер Румелии Гуссейн-паша готовится отбить Сизополь.

К этому времени крейсерский отряд Кумани в Сизопольской гавани сменил отряд капитана первого ранга Скаловского. Это был моряк громадного роста, с перебитым носом и зычным голосом. О храбрости этого человека ходили легенды. И по заслугам.

История, которая послужила началом всех рассказов о Скаловском, произошла у берегов Далмации, оккупированной войсками Наполеона.

В том, 1806 году эскадра вице-адмирала Сенявина вела военные действия против французов у восточных берегов Адриатического моря. Жители Далмации и Черногории посылали к русскому адмиралу одну делегацию за другой с просьбой помочь освободиться от французов. И там, где появлялась эскадра, слышались не только приветственные возгласы ликующей толпы, но и призывы присоединяться к русским. И присоединялись. Создавали отряды стрелков, вооружали пушками шхуны и другие торговые суда. Когда командующий французами генерал Мармон упрекнул предводителя черногорцев Петра Негоша в горячей симпатии к русским, Негош ответил: «Русские — не враги наши, но единоверные и единоплеменные нам братья, которые имеют к нам такую же горячую любовь, как и мы к ним».

В декабре солдаты и матросы Сенявина выбили французов с островов Курцало и Браццо. Оставив у берегов Браццо для несения дозорной службы двенадцатипушечный бриг «Александр», которым командовал лейтенант Скаловский, Сенявин с остальными кораблями отбыл на Курцало. Прослышав об этом, генерал Мармон, штаб которого находился неподалёку в городе Спалатро, решил захватить бриг. Под рукой у генерала имелась хорошо вооружённая тартана «Наполеон». Прибавив к ней три канонерки и одну требаку и получив тем самым четырёхкратный перевес в силе огня, генерал устроил ночной бал, пообещав гостям, что к утру «Наполеон» приведёт пленённого «Александра». Каламбур генерала вызвал прилив веселья. Когда среди ночи донеслись глухие пушечные выстрелы, все понимающе переглянулись — вот оно, началось…

Скаловский на всю жизнь запомнил эту ночь — тихую и лунную. Казалось, ничто не предвещает беды. Он уже спал в своей каюте, когда заступивший на вахту мичман поднял его с постели. «На острове жители зажгли пять костров, — прошептал он, — похоже, нас предупреждают».

Их действительно предупреждали: пять костров — пять судов из Спалатро. Наверное, если бы лейтенант, воспользовавшись предупреждением, сделал бы всё возможное, чтобы избежать встречи с сильным неприятелем, его бы не только никто не упрекнул, но, напротив, адмирал похвалил бы его за бдительность. Но не такой был характер у молодого капитана. Он только усмехнулся и поднял команду. Когда на залитой лунным светом поверхности заштилевшего моря показались идущие на вёслах французские суда, он крикнул: «Долой фуфайки, ребята, сейчас нам будет жарко!» — и первым сбросил мундир. С пистолетом в одной руке и со шпагой в другой, он стоял в одной белой рубашке и улыбался в ожидании горячей схватки. Через три часа после первого бортового залпа одна канонерка пошла на дно, остальные, не выдержав орудийного и ружейного огня, бросились бежать. Тартана «Наполеон» затонула уже в самой гавани Спалатро на глазах у взбешённого Мармона и его гостей. Генерал тут же приказал арестовать всех офицеров, посадить в крепость и предать суду.

Как и в те далёкие годы, Скаловский, получив вести о готовящемся штурме Сизополя, усмехнулся и, внимательно оглядев гавань, каждому кораблю определил своё место.

Штурм начался 28 марта. По центру на перешеек валила вооружённая кривыми ятаганами и длинными ружьями толпа пеших воинов — башибузуков, с флангов ударили конные сипахи. Вращая над головой саблями, с истошным воем они погнали горячих скакунов по мелководью, стремясь зайти русским егерям в тыл. И егеря, не выдержав натиска, попятились, отдавая узкий перешеек туркам.

Уже первые сипахи влетали в городские улицы, когда на забитый врагом перешеек обрушился град картечи. Неся огромные потери, турки бросились назад, но корабельные артиллеристы ещё долго крушили их ряды картечью и бомбами. Штурм был отбит. Однако турки далеко не ушли. Они разбили свой лагерь на склоне горы. Не только с марсов — маленьких площадок на мачтах, закреплённых на тридцати-, сорокаметровой высоте, но иной раз даже с палубы были видны яркие долимены и высокие тюрбаны сипахов, гарцующих на безопасном расстоянии от берега.

Бельмом на глазу стал для султана Сизополь, над которым победоносно реяли андреевские флаги, поэтому Иван Семёнович Скаловский нисколько не сомневался, что следом за первой попыткой отбить Сизополь последует вторая, ещё более яростная.

На этот раз турки могли одновременно ударить с двух сторон — с суши и с моря. И тогда русские корабли, блокированные со стороны моря превосходящими силами, попали бы в ловушку, выбраться из которой практически уже было невозможно.

Невозможно! И лучше всех это понимал сам Скаловский, командир отряда. В сейфе лежало предписание Грейга, требующее при возникновении реальной угрозы покинуть гавань и идти в Севастополь.

Но поступить так — значило лишиться «станции», как уже прозвали Сизополь за то, что здесь можно было хранить запасы боеприпасов и продовольствия, брать воду, заделывать полученные в схватках с крепостными гарнизонами пробоины, чинить такелаж и рангоут. А главное, имея здесь крейсерский отряд, можно было держать под постоянным наблюдением флот капудан-паши.

В былые годы, в былых войнах на поиск неприятельского флота выходили сильные эскадры, и чаще всего случалось так, что, проболтавшись в море две-три недели, эскадра ни с чем возвращалась в Севастополь. Море огромно. Турецкие корабли быстроходны. Гаваней, способных принять эскадру, от Дуная до Анапы по всему побережью больше, чем пальцев на руках.

Теперь же ни одно движение турецкого флота не могло укрыться от крейсирующих в районе пролива российских судов. И лишиться такого преимущества было равносильно поражению. Вот почему Иван Семёнович Скаловский решил удерживать Сизополь до конца, вот почему, отправляя на разведку «Меркурий», он отдал приказ капитан-лейтенанту Казарскому при обнаружении намерения турецкого флота выйти в море немедленно. Идти в Севастополь за подмогой. Кому, как не ему, было знать, сколь рискованно его решение, однако вся его жизнь воина и моряка приучила его к риску, без которого — Скаловский был в этом уверен — сражений не выигрывают.

Со дня ухода «Меркурия» прошло уже несколько суток. Всё так же по утрам раздавались заливистые трели боцманских дудок, выкрики команд, шлепки мокрых швабр и плеск воды.

В восемь утра с первыми ударами склянок на «Пармене» разом взрывалась барабанной дробью вся гавань, и под эту дробь, под пение флейт устремлялись к солнцу бело-голубые андреевские флаги. Натягивая фалы и трепеща на ветру, флаги поднимались всё выше и выше, и всё просветлённее становились лица людей, выстроившихся на палубе, потому что каждый из этих людей — офицер ли, матрос ли — переживал в этот миг одно и то же чувство, которое зовётся любовью к Родине.

Но на семнадцатые сутки, как раз в ту минуту, когда должны были пробить склянки и все уже стояли на палубе, глядя на ют, где вахтенный офицер держал в руках флаг, с салинга раздался голос матроса: «На горизонте вижу эскадру!»