Искатель 5/1990 - Евгений Гуляковский

Наконец он взялся за одно из четырёх колёс, выбора всё равно не было, придётся попробовать открыть замок и на практике убедиться, есть ли там сигнализация. Постепенно наращивая усилия, он попытался повернуть колесо, но оно не поддавалось. Только теперь он догадался взглянуть на окошечко под ним и увидел большой, круглый ноль. В остальных окошечках темнели двойка, восьмёрка, тройка, но счётчик колеса, которое он пытался повернуть, стоял на нуле. Возможно, там есть ограничитель. Он попробовал повернуть колесо в противоположную сторону и сразу же почувствовал, как оно поддалось. Громкий металлический щелчок за дверью заставил его вздрогнуть, но ничего больше не произошло, зато в окошечке, где только что виднелся ноль, появилась единица. Теперь он довольно быстро установил, что колесо вращалось в одну сторону до тех пор, пока в окошке не появлялась девятка или ноль. Нужную комбинацию из четырёх колёс при девяти цифрах в каждом он может не найти до конца жизни. Оставалась последняя надежда. Каждый из механизмов настроен на определённую цифру, и в момент её появления должно происходить какое-то включение, скорее всего механическое. Соответствующий штифт входит в предназначенный ему зазор, и этот процесс должен сопровождаться звуком, конечно, неуловимым для простого человеческого уха, но у него был универсальный анализатор… Вряд ли через такую толщину плиты он что-нибудь различит, однако, если присоединить его непосредственно к металлу, вибрация может дойти до датчика… Сняв браслет и плотно примотав его к одной из спиц, Клёнов повторил операцию поворота от нуля до девятки. Несколько секунд приборчик задумчиво гудел, словно решал невероятно сложную задачу. Наконец в окошечке появилась мигающая цифра «восемь». «Сомневаешься? Я тоже сомневаюсь… И всё же придётся попробовать».

Последовательно проделав то же самое со всеми колёсами, он получил предположительный код замка: 2830 и установил все колёса в нужное положение. Ничего не произошло. Следовало ещё нажать расположенную ниже защёлку-ручку, и вот тогда-то, если прибор ошибся и он неправильно набрал код, наверняка включится вся охранная автоматика. Поэтому он не очень спешил с этим последним движением. Мерцание цифр в окошечке сигнализатора говорило о том, что вероятность ошибки очень велика.

Клёнов снял браслет и совсем уж было решился нажать защёлку, как вдруг ему в голову пришла мысль, что код может быть не цифровым, цифры могли обозначать порядок букв в алфавите, и тогда у него получится слово из четырёх букв, причём не из всяких, а только из первых десяти, если ноль считать тоже. Кстати, непонятно, где его ставить, впереди или в конце алфавитного ряда? Наверное, всё же впереди. Если всё так, то у него получится: «Вига». Слово ему не понравилось своей неопределённостью. Если в замке действительно заложен буквенный код, он должен получиться осмысленным, легко запоминающимся, он в этом почти не сомневался, иначе буквенный набор получился бы совсем хаотичным.

Скорее всего анализатор ошибся в какой-то одной-единствен-ной букве. Он попробовал разные варианты, заменяя последовательно каждую из букв полученного набора. Созвучия вязли на зубах, какие-то «дика», «кига», «фига» — всё это было не то, совсем не то… И вдруг, как выстрел, у него в ушах прозвучало слово «виза». «Виза» — древнее слово, обозначавшее право перейти границу.,. Больше он не раздумывал, лишь заменил в окошке третьего слева колеса тройку на семёрку и сразу же, не давая себе времени опомниться, нажал защёлку. Дверь сама поехала в сторону, словно только и ждала этого простого, завершающего все его мучительные манипуляции движения. Клёнов сразу же ощутил встречный ток спёртого воздуха. Внутреннее давление было выше, и не зря на входе установили двойную дверь. Клёнов поспешно захлопнул её за собой.

Он стоял у входа в огромный, длинный зал, совершенно пустой, если не считать небольшого стола слева от входа. Фронтальная стена, плохо освещённая, казалась непропорционально высокой, с неё спускались до самого пола серые драпировки, совершенно неуместные в этом просторном зале с высоким потолком и отсвечивающим драгоценным деревом паркетным полом, покрытым, правда, толстым слоем пыли. Из-за полного отсутствия мебели и этой,вековой пыли зал производил впечатление заброшенности.

Но не станут же прятать за такими дверьми с секретным засовом никому не нужный пустой зал… Что-то здесь должно быть или было — тут же поправил он себя, стараясь сдержать разочарование.

Медленно, ни на что уже не надеясь и не заботясь о следах, таких отчётливых, словно он шёл по снежному полю, Клёнов пересёк зал.

Его шаги гулко отдавались под сводами. Он пересёк зал и остановился перед стеной, затянутой драпировками.

Их было сорок или пятьдесят. Каждая со своим отдельным шнурком, позволявшим отвести в сторону любую из штор, не трогая остальных. Что там, за ними — старые фрески? Он не интересовался живописью. И ни на что уже не надеясь, медленно потянул за первый попавшийся шнурок.

В неглубокой нише виднелась картина. Ему захотелось повернуться и уйти. Возможно, он так бы и сделал, но свет под потолком стал ярче.

Наверно, автомат, регулирующий освещение, реагировал на движение драпировок. Теперь он отчётливо видел картину.

На ней была изображена обнажённая женщина в полный рост, в натуральную величину. Картина производила неприятное, неэстетичное, совершенно не вяжущееся со стройным силуэтом женской фигуры впечатление. Он не сразу осознал, в чём причина этого, его внимание отвлекли круглые металлические заклёпки, столь неуместные на светлой, почти живой коже изображения. Их было штук пятнадцать, разбросанных, казалось, без всякого порядка по всей картине, и от каждого металлического кружочка уходила в сторону тоненькая, едва заметная паутинка провода.

Вначале провода показались ему нарисованными, но, подойдя ближе, он понял, что они настоящие, и это поразило его больше всего. Заклёпки тоже отсвечивали натуральным металлом. Клёнов попытался дотянуться до одной из них, но картина висела слишком высоко. Изображение не имело ни рамки, ни фона, словно кто-то наклеил переводную картинку на пустую голую стену. Теперь он понял, в чём заключалась режущая глаз диспропорция в изображении. Собственно, это была не картина, а абсолютно точная геометрическая проекция человеческого тела на плоскость, передающая каждую мелочь — вот только всё оказалось в непривычных местах, не там, где нарисовал бы это художник, всегда стремящийся сохранить на своей картине ощущение объёма и жизни. Лицо женщины, бледное, без кровинки, с синевой под глазами и плотно сомкнутыми веками, ещё больше усиливало жуткое, мертвящее впечатление. Клёнов протянул руку и задёрнул штору. Несколько минут он стоял неподвижно, тупо уставившись на её серые, похожие на саван складки.

Ему потребовалась изрядная доля мужества, чтобы решиться отдёрнуть следующую штору,

За ней оказалась точно такая же проекция, на этот раз мужского тела. Он наконец справился со своими чувствами и сумел детально рассмотреть картину, С первого взгляда лицо показалось ему знакомым. Затем он решил, что это просто обман зрения. Плоскую маску невозможно было узнать, она не походила ни на одно человеческое лицо, и всё же… Эти усики, этот маленький зигзаг шрама под левой скулой… Если, бы он не был инспектором службы безопасности, то, возможно, он не обратил бы внимания на почти незаметный шрам. Но в школе его зрительную память специально тренировали на подобные незначительные на первый взгляд мелочи. Он помнил шрам, он даже помнил, что у Курлянова он был справа, а не слева. Возможно, поэтому в первый момент он его не узнал. Кому понадобилось снимать подобные изображения с живых людей, для чего? Что за паноптикум здесь собран?

Клёнов подошёл вплотную к картине и, подсвечивая себе фонариком, стал рассматривать её под разными углами. Изображение казалось слегка утопленным в материал стены и вместе с ней покрыто блестящим лаком или какой-то защитной плент кой. Местами сквозь него просвечивала фактура стены. Клёнов переключил свой портативный анализатор на видеозапись и провёл открывшимся кристаллом крошечной видеокамеры вдоль картины. Его очень интересовали металлические нашлёпки, похожие на какие-то датчики, но с этим он решил разобраться позже. Сначала нужно было закончить съёмку всех картин. Их оказалось сорок. Среди них два женских изображения и шесть знакомых ему мужских лиц, но зато каких! Здесь был председатель совета гридской колонии, два его заместителя, начальник отдела снабжения, начальник отдела переселенцев и комиссар сил безопасности, или, как его упорно здесь именовали, комиссар местной полиции Курлянов.

Каждая картина находилась в отдельной нише, и ещё двадцать таких ниш пустовало. Клёнов почти полностью заполнил кристалл памяти своего прибора, но зато теперь в любой момент мог воспроизвести всю эту кунсткамеру до мельчайших деталей.