Князь Игорь. Витязи червлёных щитов - Владимир Малик

— Уже утро, отче… Как ты себя чувствуешь?

Отец молчал.

— Ты спишь?

Отец и на этот раз не ответил. Ждан кинулся к нему, коснулся руки, лежащей поверх кошмы. Рука была холодная, как лёд.

— Отче! — закричал в отчаянии юноша. — Отче!..

Отец лежал на лавке неестественно прямой и молчаливый. Неподвижные глаза его словно пристально высматривали что-то на закопчённом потолке землянки.

Ждан опустился возле мёртвого на колени и беззвучно заплакал. Теперь он остался один в чужом холодном мире и, хотя ему уже девятнадцать лет, почувствовал себя обиженным, обездоленным сиротой.

Стоял над отцом до тех пор, пока не почувствовал, что замёрз. Поднялся и медленно вышел из землянки. Должен был выполнить последнюю волю Отца — сжечь его на костре.

Сначала по следам в снегу разыскал коней, привёл их к зимовнику. Потом натаскал из леса на поляну большую кучу сушняка и положил на неё отца. Наконец — высек огонь…

Жёлтое, горячее пламя несмело лизнуло смолистые щепки, потом затрещало, забушевало и взмыло высоко вверх, пожирая и корявые сучья, и толстые смолистые ветви, и закоченевшее тело покойника. От костра повеяло нестерпимым жаром. Ждан отступил назад и тяжело опустился на пенёк. Долго так сидел, закаменев. С ужасом смотрел, замирая от горя, как обугливается тело отца. Горячие слезы туманили глаза. Бедный отец! Как он мечтал снова увидеть родину, много раз мысленно летал к ней через беспредельные степи, полноводные реки, через леса и овраги! Надеялся, что хотя бы кто-нибудь из младших детей спасся и пережил лихолетье у добрых людей… Но увы! Боги рассудили иначе и призвали его к себе.

Напугала и вывела его из полузабытья стрела, которая остро свистнула над головой и воткнулась в малиновую груду углей. Он встревоженно оглянулся и вдруг увидел медленно приближающийся к нему большой отряд половцев. Бежать некуда и невозможно. Поздно!

Это был передовой отряд. Вскоре всю поляну заполнили половцы. Впереди на резвых конях сидели два всадника. Судя по богатой одежде и украшениям на конской сбруе не иначе как беи или ханы.

Ждана подвели к ним.

Всадники пристально всматривались в пленённого. Тот, что постарше, не отличался ни ростом, ни статью, ни властным взглядом. Сидел он в седле как-то боком, усталый, отяжелевший. Обрюзгшее лицо — безжизненное, жёлтое. В глазах никаких чувств. Второй, помоложе, сразу привлекал к себе внимание. На нём был добротный дорогой кожух из волчьего меха, лисья шапка с малиновым верхом, он чем-то походил на сильного пса-волкодава. Могучее сложение, большая голова, пронизывающий взгляд быстрых черных глаз, крепкая, уверенно держащая повод рука, крупный, словно клюв, нос посреди опалённого морозом, слегка скуластого лица. Весь облик его дышал необычайной силой и решимостью.

Он некоторое время молча разглядывал юношу, а потом с лёгкой усмешкой простуженным голосом сказал:

— Я Кончак! Ойе!.. Это хан Туглий — славный воитель!.. Слыхал про таких?.. А ты кто, грязная свинья? Урус? Как зовут тебя?

Ждан, и без того потрясённый тем, что произошло с ним сейчас, услыхав, что перед ним сам Кончак, втянул голову в плечи, словно ожидая мгновенного удара. Кто же не слышал про хана Кончака? Вся Русь его знает! Его именем матери пугают детей. Взрослые, услышав о нём, крестятся. И не удивительно: не раз и не два на протяжении десяти-двенадцати лет приходил он с мечом на Переяславскую, Киевскую и Северскую земли и проявлял там неслыханную жестокость. Села и города сжигал, старых и немощных вырезал, сильных угонял в полон, а малолетних детей по его приказу хватали за ножки и били о деревья, о стены домов или просто о землю так, чтобы их головки раскалывались, как тыквы. За время своих опустошительных нападений Кончак разорил почти всё Посулье. Остались лишь укреплённые города Посульской оборонной линии, срубленные ещё Владимиром Святославичем в 988 году, — Воинь в устье Сулы, Рымов, Лукомль, Снепород, Лубен, Кснятин, Сенча, Лохвица, Ромен, Дмитров… Теперь, по всему видать, решил он и до них добраться.

Ждан знал, что Кончак обладал большой силой и непререкаемым влиянием среди половцев. Ему удалось оружием, хитростью, подкупом и уговорами завоевать доверие беев и ханов, собрать под свою руку и сделать зависимыми многие половецкие роды и племена, которые кочевали на широких просторах между Волгой, Днепром и Азовским морем. Даже сильный, надменный хан Кза, который и сам старался возглавить, как говорилось, «диких» половцев, кочующих севернее, наконец был вынужден признать верховенство Кончака.

Ждан чувствовал, как немеют у него ноги и что- то больно давит в груди. Всё пропало! В одно мгновение развеялись его надежды на свободу. Вместо того, чтобы вскоре перейти Сулу и ступить вольным человеком на родную землю, о которой мечтал долгие годы и до которой добирался с такими трудностями, он снова стоит никчёмным рабом, невольником перед самим ханом Кончаком. И тот со злорадной улыбкой на губах ждёт его ответа. А потом, поиграв с ним, как кот с мышью, снова бросит в полон или просто предаст мучительной казни.

— Я Ждан, — выдавил из себя непослушными губами юноша, — урус.

— Судя по следам, которые мы заметили сегодня утром, ты идёшь из половецкой земли… Ты был там в полоне?

— Да.

— Где?

— У Секен-бея, что из племени Кзы.

— Ты умеешь говорить по-нашему…

— Я жил среди половцев три года.

— Вот как. Действительно, за такое время можно выучиться, — согласился Кончак и, заметив на костре обожжённый скелет человека, спросил: — А это кто?

— Это мой отец… Мы вместе бежали. Он заболел в дороге и этой ночью умер.

— Вы с отцом смелые люди. Не каждый отважится зимою бежать через безлюдные заснеженные степи…

— Лучше смерть, чем неволя!

— Ой-бой! Я вижу смелость до сих пор не покинула тебя! Но теперь ты снова невольник, раб!

— Теперь мне всё равно… Вы убьёте меня?

Кончак усмехнулся. Из-под покрытых инеем усов блеснули крепкие белые зубы. Эта усмешка немного скрасила твёрдое суровое лицо.

— Нет, не убьём. Для чего убивать? Мы ещё не ступили на Урускую землю, а уже взяли тебя в добычу. Это хорошая примета!.. Ты был пленником хана Кзы, теперь будешь моим!.. А вот если попробуешь снова бежать, тогда я прикажу ослепить тебя или казнить. Понял?

— Понял.

— Сейчас тебе дадут свежего коня, а то своих вы так загнали, что они годятся только на мясо… В походе будешь при мне: толмачом, помогать повару, приглядывать за конями. Станешь хорошо служить — получишь достаточно еды, начнёшь хитрить — будешь битым!

В знак того, что и эти слова дошли до него, Ждан кивнул головой. И тут же по молчаливому знаку хана молодой курт[10] подвёл пленнику коня и пристроился рядом.

По широкой поляне орда двинулась к Суле и по льду перешла её.

Первой жертвой стало небольшое сельцо, спрятанное между лесами в пологой долине. Орда быстро обошла его с двух сторон, окружила, ни одной живой душе не удалось спастись.

Кончак и Туглий со своими свитами остановились на возвышенности и наблюдали, как воины врывались в хаты, выводили из них испуганных людей и тут же одних убивали, а других — девушек, юношей, молодых мужчин — связывали десятками, чтобы отправить под стражей в Половеччину. Но таких было значительно меньше. Большинство жителей погибли под саблями напавших.

— Так мы всех перебьём! — воскликнул Туглий, глядя, как лютуют воины. — Разве не лучше потащить всех в полон, чтобы потом получить выгоду? Тогда мы смогли бы заставить переяславского князя Владимира Глебовича хорошенько потрясти мошной!

Кончак думал иначе. Он пренебрежительно глянул на спутника и с ожесточением бросил:

— Пусть убивают! Это я так приказал! Слишком много этих урусов расплодилось!.. Я поклялся Тенгрихану, что уничтожу, вытопчу всю Переяславскую землю до Десны и Сейма, а Киевскую — до самой Лыбеди! Эти земли должны принадлежать кипчакским родам! Здесь они будут ставить свои юрты, выпасать табуны. Мы твёрдо станем на обоих берегах Днепра до самого Киева, и я своим копьём застучу в его Золотые ворота! Тсе-тсе!

Ждан слышал эти ужасные слова, слышал женские вопли, детский плач, крики и проклятья мужчин, рёв скотины, треск и зловещий вой огня, и неудержимая дрожь трясла всё его тело. Эх, если б имел он в руке меч или копье, то, не раздумывая, всадил бы в широкую спину хана!

Когда закончилась свирепая расправа над мирными жителями села, когда всё в долине занялось огнём и несколько десятков всадников погнали полонённых, табуны скота и навьюченных всяким добром коней на восток, Кончак поднялся на стременах и прокричал:

— Вперёд! На Дмитров! Ромен обойдём — пускай до поры до времени остаётся позади нас… Он нам сейчас не опасен… Сожжём всё поселения между Роменом и Дмитровом — роменцы сами сдадутся или подохнут с голоду!.. Вперёд! И никого не жалеть! Жечь и убивать — это приказываю вам я, хан Кончак, сын Атрака, внук великого Шарукана!..