Легкий флирт с тяжкими последствиями - Сандра Даллас

– Ни разу не видела ни одного китайца рядом с этой шахтой, – возразила Виппи Берд.

– Я не говорю, что все они вылезли из этой шахты, я только сказала, что они попали сюда через какую-то шахту, может быть, и через эту. Каждый набитый дурак знает, откуда взялись эти шахты: там раньше добывали руду.

Нам с Виппи Берд понравилось, как быстро она усваивает наш стиль разговора.

Виппи Берд протянула ей ладонь и сказала:

– Привет, меня зовут Виппи Берд, а она – Эффа Коммандер.

– Мэй-Анна Ковакс.

– Какое смешное имя! – сказала Виппи Берд, немного поразмыслив. – А почему не Анна-Мэй?

– А Виппи Берд – это что за птица?[1]

Когда Виппи Берд было пять лет, люди постоянно задавали ей этот вопрос. Позднее она призналась мне, что мы подружились с первой же встречи именно потому, что я никогда не приставала к ней по поводу ее имени.

В их семье все носили странные имена. Например, двух ее братьев звали Стинки Берд и Баммер Берд, но меньше всего повезло третьему, тому, которого звали Мирон Берд. Можно ли, назвав ребенка таким именем, ожидать от него чего-нибудь путного? Так оно в конце концов и получилось: он вышел из профсоюза, дважды голосовал за Рейгана и не стеснялся тратить деньги на чистильщиков обуви.

Раз уж речь пошла об именах, то надо сказать, что мы привыкли называть друг друга по имени и фамилии – Виппи Берд и Эффа Коммандер, я сама даже не знаю почему. Никто никогда не звал Виппи Берд просто «Виппи», если только это не был чужой человек, например, Хантер Харпер или кто-нибудь из туристов. С тех пор, как Мэй-Анна стала нашей подругой, мы называли друг друга Виппи Берд, Эффа Коммандер и Мэй-Анна, и это было хорошо и правильно. А наши знакомые прозвали нас «несвятая Троица».

– Ладно, – сказала Мэй-Анна. – Я не буду спрашивать тебя про твое имя, если ты обещаешь не спрашивать меня о моем отце.

Так мы и поступили, и о своем отце она рассказала лишь, что он был шахтером в Аризоне и погиб в аварии, а они переехали в Бьютт, потому что отсюда была родом ее мать. Только спустя много лет мы стали догадываться, что никакого мистера Ковакса не существовало в помине, и некоторые утверждали, что именно по этой причине Мэй-Анна и пошла работать в бордель, но на самом деле для этого были гораздо более веские причины.

В то время Мэй-Анна не была красавицей: ноги у нее были как палки, а волосы – цвета пустой горной породы. Позже она перекрасила их в яркий платиновый цвет и утверждала, что они от природы такие. Как ни странно, почти все ей верили, но только не мы с Виппи Берд.

Многие из тех, кто знал Мэй-Анну ребенком, впоследствии вспоминали, какие у нее были красивые белокурые волосы. Слыша подобное, мы с Виппи Берд покатывались со смеху, ведь на самом деле Мэй-Анна вовсе не была блондинкой. Больше того, именно мы с Виппи Берд впервые покрасили ее перекисью водорода, причем по неопытности сделали раствор настолько едким, что волосы у нее чуть не повылезли. Но, рассказав об этом, мы загубили бы ее карьеру, ведь – сами подумайте – кому может понадобиться лысая шлюшка?

И все же в детстве у Мэй-Анны было милое личико с прямым греческим носом, о котором столько писали, и глазами, бездонными, как две заброшенные шахты, – такими же темными и глубокими. Один репортер в журнале «Фотоплей» выразился об этом так: «Два озера в лунном свете». Может быть, он и прав, но мне ее глаза всегда напоминали две бездонные ямы.

Зубы у нее тоже были не слишком хороши. Когда мы впервые встретились, у нее как раз начали появляться коренные зубы – они были желтые и торчали вкривь и вкось. Из-за этого она старалась улыбаться, не показывая зубов, и прикрывала рот рукой, когда смеялась.

Эта привычка у нее сохранилась даже после того, как она, уже находясь в Голливуде, поставила себе фарфоровые коронки. Все думали – это кокетство, но мы-то с Виппи Берд знали истинную причину. С коронками ей приходилось быть разборчивой в еде, чтобы не сломать их.

Конечно, сначала, когда нам было по пять лет, она ничем не отличалась от всех детей. Глядя на фотографию нашего класса, никто бы не сказал, что Мэй-Анна – это будущая знаменитость. Как не сказал бы этого и о Бастере Макнайте.

Единственным ребенком, как-то выделявшимся среди одноклассников, была Виппи Берд с ее круглой головой и рыжими кудряшками. И сейчас, когда она появляется в «Джиме Хилле», кудряшки у нее настоящие, а не завитые. Кроме того, в отличие от Мэй-Анны, у Виппи Берд всегда были прекрасные, прямые и здоровые зубы.

Виппи Берд была низенькая, а я, наоборот, высокая и тощая. Незнакомые люди иногда называли нас Матт и Джефф – по имени известного клоунского дуэта. Виппи Берд была маленькой, но весьма крепкой, а когда мы выросли и Бастер приобрел известность, мы со смехом вспоминали, как в детстве ей случалось его поколачивать. Бастер тоже смеялся, вспоминая это, и утверждал, что мог бы легко победить ее, но просто не хотел бить девчонку. Но тут он не мог нас провести, мы-то знали, что это не так.

– Она была гораздо быстрее тебя, – однажды поддела его я.

– На язык – несомненно, – ответил он.

Виппи Берд впоследствии утверждала, что в превращении Бастера в профессионального боксера есть и ее заслуга, ведь он так стыдился, что его бьют девчонки, что должен был научиться боксировать, чтобы спасти лицо. Думаю, здесь она не права, хотя обычно я стараюсь с ней не спорить, но так или иначе, если ты родился и растешь в Бьютте, то уметь постоять за себя совершенно необходимо, так что ему все равно надо было с чего-то начинать.

Впрочем, настоящей причиной заняться боксом было его желание произвести впечатление на Мэй-Анну. Он влюбился в нее с первого взгляда и очень переживал, что это не он, а мы с Виппи Берд спасли ее от падения в шахту.

Несмотря на серные пары и дым из плавилен, все равно для нас на свете не было лучшего места, чем Бьютт. Чтобы жить там, конечно, надо было быть крепким душой и телом, но мы именно такими и были. Мальчишки располагали лучшим выбором занятий, чем девочки, которые обычно проводили каникулы, помогая матерям стирать и нянчиться с грудными детьми. Такие ребята, как Пинк и Чик, дружившие между собой совсем как мы с Виппи Берд, убегали из дома сразу после завтрака и возвращались только к ужину, а иногда и того позднее. Они никогда не помогали по дому, все время валяли дурака – в чем и преуспевали до самой смерти, а может быть, и после. Но поскольку мы с Виппи Берд были младшими в своих семьях, а Мэй-Анна вообще единственным ребенком, у нас было больше времени на игры, чем у остальных девочек.

Бастеру нравилось быть рядом с Мэй-Анной, но она никогда не ходила одна с его компанией, а только если мы были вместе с ней. Она говорила, что это неприлично. У нее всегда были четкие представления о приличиях, даже когда она работала в борделе. То есть, можно сказать, она была шлюхой высшего разряда. Виппи Берд, Мэй-Анна и я никогда не позволяли себе того, что свободно делали мальчишки: мы никогда открыто не раздевались, не купались голыми, не клялись страшными клятвами, для вступления которых в силу надо было помочиться кому-нибудь на ногу. Ни я, ни Виппи Берд, ни Мэй-Анна никогда не ступали босыми ногами на коровьи лепешки, хотя всем было известно, что, сделав это, можно все лето ходить босиком и при этом ни разу даже не поцарапаться, не говоря уж о том, чтобы подцепить столбняк и умереть.