Недосягаемые - Виктория Вашингтон

Кто-то хватает меня и начинает шатать за плечи, что-то говорит, но я не могу прийти в себя и взять под контроль собственные действия.

Чувствую, что сильные руки прижимают к себе слишком крепко. Головой утыкаюсь в грудь, а руки находят пристанище на спине этого человека, цепко хватаясь за рубашку и сжимая её, что есть мочи.

Чужая ладонь начинает гладить меня по волосам, успокаивая, а вторая всё так же прижимает обмякшее тело.

Наплыв отступает постепенно, медленно прихожу в себя. Руки разжимаются и сползают, лишённые сил. Сразу ощущаю, что тесные объятия растворяются в пространстве и исчезают.

— Щербакова, пошли умоешься, — Ян Дмитриевич смотрит на меня с сожалением и какой-то грустью, жалостью. Ком в горле стоит такой, что ничего не могу ответить. Он берёт мою руку в свою и тянет в сторону туалета. Не в силах сопротивляться, поддаюсь и иду за ним. По дороге смотрю в окно — темнеет уже. Сколько же я тут просидела?

Ян Дмитриевич подводит меня к умывальнику и начинает умывать лицо ледяной водой. Вроде, прихожу в себя, но до сих пор не осознаю происходящего, будто потеряла контроль над телом и речью.

Спустя некоторое время мы сидим в тихой аудитории. Как я тут оказалась? Будто на глазах была пелена всё время, пока преподаватель успокаивал меня.

— Держи, — Ян протягивает мне чашку горячего чая. Он обжигает нежную кожу ладоней, и приятное тепло разливается по всему телу. Шестеренки в голове начинают работать быстрее и, осознавая всё происходящее, снова возникает отвращение к самой себе за безвольность и слабость.

— Теперь рассказывай, что случилось? — его взгляд серьёзный и настойчивый пробирается внутрь моей души, отчего я отвожу глаза на чашку с чаем.

— Что рассказывать? — спрашиваю, как ни в чем не бывало. Будто не было того, что мне хочется, как можно быстрее, стереть из своей памяти.

— Что у тебя случилось? Что довело тебя до такого состояния?

— Ян Дмитриевич, не обращайте внимания. Обычное ПМС. Я же девушка — мне можно, — пытаюсь улыбнуться во все зубы и закрыть разговор глупой шуткой, за которую тут же становится стыдно. Не то, чтобы я не умела шутить, но иногда молола такую ересь, что сама себе шокировалась.

— Ладно, Щербакова, тебе с этим жить, не мне, — он пожимает плечами. Рада, что не начинает расспрашивать. Не привыкла кому-то жаловаться.

Больше никто не нарушает умиротворенной тишины аудитории, только лишь стук чашки об парту и ветер за окном, где уже во всю господствует полная луна.

— Ну что, Щербакова, пошли, — поднявшись со стула, он начинает надевать пиджак. — Провожу тебя до дома, как настоящий джентльмен, — его улыбка, такая искренняя и притягательная, буквально одаривает мою охолодевшую душу заливистым теплом.

— Нет, не стоит, сама дойду, — сразу подрываюсь с места, хватаясь за сумку и направляюсь к выходу.

— Ну уж нет, не дождёшься, — идёт следом за мной. — Время видела? Девять часов уже. Это не обсуждается.

Сказать, что я поражена от того, сколько прошло времени, — ничего не сказать. Стыдно-то как… Провозился со мной целый вечер. Какая же я жалкая. Это, безусловно, слишком задевает меня ещё сильнее.

Вечерняя прогулка, если её можно так назвать, в сторону моего дома начинается в полной тишине. Утром солнце светило настолько, что припекало плечи, а сейчас из-за ветра замерзаю в этой блузке и джинсах. Мурашки бегут табуном по коже, отчего обнимаю себя руками, в попытке немного согреться.

Ян Дмитриевич снимает с себя пиджак, и в мгновение он оказывается у меня на промерзших плечах. Хочу возразить, но встречаюсь с его предостерегающим взглядом и понимаю, что не стоит. Киваю в знак благодарности, руками обхватывая его пиджак и зарываясь в нем, несознательно вдыхая запах. Безумно приятный, такой же как, когда он прижимал меня к себе, пытаясь успокоить. Запах его парфюма чётко врезался в воспоминания. Я и так от подобных мужских запахов просто тащусь, а этот, кажется, теперь ассоциируется с защитой.

Оставшуюся дорогу идем также молча. Теперь чувствую себя куда спокойнее и за это можно благодарить только моего нежданного спасителя. Только вот ком стоит в горле, отчего не решаюсь проронить ни слова. Не похоже на меня. Всегда готова сморозить очередную фигню, а тут как дар речи потеряла. Остается только наблюдать боковым зрением, как уверенно он идёт, засунув руки в карманы темных брюк.

— Пришли, — выдохнула, едва подошли к моему подъезду. — Спасибо Вам. Извините, что пришлось видеть меня такой жалкой и отвратительной, — опускаю свои глаза вниз. Стыдно за то, что было. В такие моменты жаль, что ничего нельзя исправить.

— Щербакова, посмотри на меня, — голос звучит тихо, но требовательно. Боюсь, но поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с ним. Таким глубоким, в котором нет ни капельки осуждения или отвращения ко мне. — Ты ни в чем не виновата. Просить прощения тоже не должна. Ничего не произошло, — улыбается, а я не могу оторвать взгляд и отвечаю тем же.

— И да, улыбайся чаще. У тебя прекрасная улыбка, — ёкнуло что-то в груди и щеки обдало приятным теплом. — До завтра, не забудь выучить шестую тему к семинару, завтра я тебя спрошу, — так же искренне говорит он, в ответ едва заметно киваю. Разворачиваюсь и ухожу, собственно, как и он.

— Щербакова… — разворачиваюсь, Ян Дмитриевич успел немного отойти и стоит спиной ко мне — Возьми за правило никогда не растворяться в человеке, потеряешь себя… — вздрагиваю от его слов, а он идёт дальше и вскоре совсем пропадает из виду. Я также стою и смотрю в ту сторону, в которую он ушёл. Получается всё то, что со мной происходит до такой степени заметно, что преподаватель понял, что и к чему. Становится грустно из-за своей беспомощности. И, в некоторой степени, просыпается любопытство — говорил так, будто был спецом в этом деле, — неужели, его тоже предавали?

Возможно, если бы я была не так сильно зациклена на себе, сделала точный вывод о том, что говорил это с толикой грусти в голосе, будто сам знал к чему всё приводит, но из-за погруженности в свои проблемы, я просто выталкиваю эти мысли со своей головы.

Захожу в квартиру, тихо открыв дверь ключом — родители уже спят. Знают, что могу долго где-то гулять, привыкли. Понимаю, что на моих плечах остался его пиджак. Закутываюсь в него, чтобы снова ощутить этот запах, который теперь ассоциируется у меня с поддержкой и успокоением. Вдыхаю и закрываю глаза. Чувствую себя каким-то токсикоманом.