Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

Кони тащат подводы по подсыхающим после весенних дождей дорогам. Уже миновали Пермь, где теперь мог бы жить вольный человек Петр Кузнецов… Знать, не судьба! В судьбу Петр верил. Но какое же злое дело совершила она с ним! Эти три вольных года, хотя и в младенчестве, не прошли бесследно. Они навсегда заронили в его душу тревогу, страстное желание воли, ненависть к своей крепостной жизни, не понятные ни родным его, ни друзьям. Откуда им понять? Они же не были вольными!

С девяти лет до четырнадцати Петр учился в приходском училище. Учился хорошо, окончил с похвальной грамотой и в четырнадцать лет уже работал в Вотчинском управлении, зарабатывал 36 рублей в год.

Вспоминалось ему, как однажды в управлении один из молодых служащих по привычке сказал ему: «Эй, Вольный, кончил переписывать?»

Случившийся тут заводской инженер заинтересовался этим прозвищем и рассказал Петру о страшной судьбе маленького царя Ивана VI, который всего несколько месяцев был царем.

Рассказ этот ошеломил Петра, Смешно было сравнивать себя с царем. И все же в этих двух судьбах, Ивана VI и его, Петра, было что-то общее.

Вспомнилась Петру встреча с управляющим. Софрон, тот самый, который теперь тоже ехал в Петербург, уже старик, блекло-рыжий от проседи, а когда-то, говорили, ярок был так, что посмотришь — глазам больно, пришел за Петром. Перешагнув порог кузнецовского дома, он закрыл за собой дверь, снял шапку, перекрестился на образ в переднем углу и сказал матери:

— Ну, Аграфена, повезло вашему дому. Управляющий Петьку пристроить решил в Вотчинское управление по письменной части.

Мать испуганно закрестилась. Со стоном заговорил на печи дед:

— Ну и слава богу! А то училище-то кончил. К делу надо! К делу!

Петька стоял с котелком в руках, собираясь на рыбалку, и толком ничего не понимал.

— Пойдем, чё ли? — сказал ему Софрон, глядя на мальчика выпуклыми, всегда веселыми глазами.

Мать и Петька молчали. Еще не опомнились. Потом Петька поставил под лавку котелок.

А мать спохватилась:

— Рубаху-то чистую!

Но другой рубахи не было. Обрядили Петьку в отцову рубаху. Подол запрятали подальше в штаны. Дыры не светятся. Значит, все в порядке. Босой? Так летом все босиком ходят.

Первый раз поднялся Петька по ступенькам в управление. Страшно было ступать грязными ногами по блестящему полу. Совсем оробел мальчишка, пока шел широким длинным коридором. Шел и думал: не дом, а дворец, о каких в сказках написано. Двери высокие, крашенные белой краской, из двух половин, как в церкви, массивные ручки на дверях сияют золотом.

А когда Софрон открыл дверь в кабинет управляющего, сердце Петьки совсем упало. Он остановился перевести дух, старик взял его за плечи и подтолкнул в большую светлую комнату, к столу, за которым сидел управляющий Волегов Василий Александрович…

И о судьбе управляющего Пермским неразделенным имением Строгановых задумался Петр в этот раз, вспоминая первую встречу с ним.

Не легок был путь Волегова, потомственного крепостного графов Строгановых.

Бегал он, как Петр, только много раньше, в приходское училище. Изучал чтение по таблицам и книгам церковной печати, учился письму и арифметике. Учил закон божий, священную историю, русскую грамматику. Знал, как и Петр, назубок молитвы: «Ко святой троице», «Честному животворящему кресту», «Отче наш», «Богородице, дево, радуйся».

А когда окончил приходское училище, в Петербурге, на Васильевском острове, Строгановы открыли частную горнозаводскую школу, которая готовила специалистов для горных заводов и соляных промыслов Пермского имения.

Василия Волегова определили учиться в эту школу. Окончил он и ее. А потом получил «вольную» и стал работать управляющим Пермским неразделенным имением Строгановых.

…Управляющий оторвался от бумаг, лежащих на столе, которыми он занимался. Взгляд умных светлых глаз так насквозь и прохватил мальчишку. От такого взгляда ничего не скроешь. Весь на виду.

И вот началась новая жизнь. С утра Петр уходил в управление в чистой сшитой матерью рубахе, с гладко зачесанными и смазанными репейным маслом волосами.

С уважением, а больше с завистью провожали его взглядом не только одногодки, но парни и мужики. А он не раз с тревогой сравнивал себя с матерью: тропа тоже повела его от общей дороги в сторону. К добру ли это?

Он думал, что к добру. Думал, что уродился в мать. Не по душе ему была работа на земле, не по душе и торговля, чем занимались многие крепостные.

Ильинское издавна было крупным торговым центром Прикамья. Каждую субботу проводились ильинские торжки. Они особенно помнились Петру, потому что в эти дни крепостные артисты показывали свои спектакли.

Над крышами низких крестьянских домов в Ильинском высились двухэтажные каменные дома купцов первой гильдии. Базару было отведено удобное, раздольное место на селе. Купцы торговали сибирскими кедровыми орехами, медом, различными бакалейными товарами.

Дом купца Беклемишева с детства поражал Петра своей красотой: от боковых крыш поднимался второй этаж. Над крыльцами были сооружены нарядные навесы, обшитые деревянным кружевом. Дом окружал белый забор в рост человека, сделанный из мелких резных столбиков. А забор обнимали закругленные, аккуратные плахи коновязей. В субботние и воскресные дни трудно было пробраться между подводами и конями к дому.

На все это интересно было поглядеть, полюбоваться красотой и необычностью построек, заглянуть в какую-то иную жизнь, но не оставаться ее принадлежностью.

Петр мечтал учиться. И мечта его осуществилась. Сам управляющий, наслышавшись о способностях и смекалке мальчика, определил его в приходское училище и все годы учения интересовался его успехами. Даже похвальные грамоты Петра Кузнецова учитель носил показывать управляющему.

И вот теперь Петр сам работает в управлении. Он взрослее своих одногодков. Уже потому взрослее, что за длинными столами управления его напарники не просто взрослые, а даже старые.

Работает Петр хорошо. Управляющий доволен им. Но душа рвется куда-то, чего-то хочет. А куда рваться? Чего хотеть? Ведь он, как и мать и отец, как сестры и товарищи, — крепостной, еще и дворовый