Леди и дезертир - Шерил Сойер

Среди них я не знал ни единой души, кроме Менина, моего лучшего друга, который привел меня туда.

Но никто из нас не сомневался в справедливости задуманного. Французы, англичане, пруссаки — мы были объединены ненавистью, от которой исходил прямо-таки дым. Мы решили сделать это в одиночку, по очереди, и, чтобы установить очередность, мы тянули соломинки. Крупный мужчина рядом со мной выругался и стукнул кулаком по столу, когда вытянул самую длинную соломинку — это означало, что он будет последним в очереди.

Джентльмен напротив него бросил на него спокойный взгляд и произнес:

— Ты действительно так сильно хочешь оказаться убийцей? Бонапарт все-таки человеческое существо.

Мужчина ничего не ответил, но Менин рядом со мной взорвался:

— Он не человек. Вспомните меня, когда пуля войдет в него, он упадет, как статуя без единой капли крови.

Семеро из тех заговорщиков уже погибли, проглоченные тенями, как будто их никогда не было. И я даже не знал их имен. За исключением Менина, который стал седьмым. Наш план был прост: каждый человек, когда наступал его черед, должен был установить день убийства. Он посылал записку, в которой не было ничего, кроме даты и подписи, следующему человеку. Таким образом, следующий знал, что если дата миновала, а Бонапарт был еще жив, значит того, предыдущего, поймали в момент покушения и убили. Я получил записку от Менина. Я был тогда в Австрии, а он во Франции. Когда дата прошла, и тиран все еще жил, я уже знал, что должен был делать. Я поехал в Париж, чтобы ухаживать за лошадьми Бонапарта, — с прекраснейшими рекомендациями, которые только могут быть у конюха, хотя и выдумал их сам, — но тут императору пришлось отречься от престола, и я оказался на корабле, ведущим Наполеона на остров Эльбу.

Мы планировали совершить убийство Бонапарта, но это было неосуществимо, пока он находился в ссылке. Поэтому я служил ему в течение десяти месяцев с ненавистью в душе. Но теперь он снова во Франции, и время пришло.

Все, что я знал, это имя и адрес девятого человека. Все, что мне нужно было делать, это решить, когда действовать, и послать записку. Господи, помоги мне, я не могу принять решение. Существует ли подходящее время для того, чтобы свернуть шею маленькому петушку? Откуда ты можешь знать, может, он собирается совершить еще одно чудо и превратиться в ястреба?

На следующее утро София вместе с сыном Гарри была в конюшнях в Гринвиче, чтобы посмотреть, как себя чувствует Шехерезада. Кобыла приняла их с высокомерным видом, ей не нравилось, что ее привели в чужое странное место. Гарри же, напротив, пребывал в отличном расположении духа. Он был рад, что его любимица была здесь с ними.

Конюх, которому поручили присматривать за кобылой, влюбился в нее с первого взгляда и полностью разделял восхищение Гарри. Пока он и четырехлетний мальчик обменивались мнениями по поводу достоинств Шехерезады, София стояла перед лошадью, обхватив ее морду ладонями, и наблюдала, как теплеют ее умные карие глаза. Ее привезли из самого Нового Южного Уэльса — леди Гамильтон не захотела оставить лошадь там, несмотря на долгую дорогу домой.

— Мама, у Шехерезады такие мягкие копыта, — удивился мальчуган.

— Это нормально, дорогой. Ей ведь еще не приходилось преодолевать длинные расстояния.

Гарри подошел к матери и встал рядом с ней, его волосы соломенного цвета блестели на солнце.

— Я могу отправиться вместе с ней?

— Нет. Мы прибудем раньше. А она будет ждать, пока Митчелл не приедет за ней из Клифтона.

Гарри поднял голову вверх, Шехерезада же, наоборот, высвободив свою голову из рук Софии, опустила ее вниз, и две пары карих глаз оказались на одном уровне.

— Она не знает Митчелла. И я не знаю Митчелла.

Она услышала позади них голос конюха.

— Я позабочусь о том, чтобы они познакомились, молодой человек.

София была признательна ему, зная, что это заверение предназначалось также и для нее. Конюх казался добрым человеком и умел ладить с лошадьми. Это напомнило ей о другом человеке. Его власть над лошадьми и тайная власть над ней жили в ее памяти так ярко, что она испытала чувство смущения за ту дрожь, которую воспоминание вызвало у нее.

Гарри потянулся и легонько погладил белую звездочку на лбу кобылы. Шехерезада подмигнула ему, затем слегка толкнула его мордой в грудь, отчего мальчик упал на солому позади нее. София вскрикнула, когда он с глухим звуком приземлился на мягкое место. Но через секунду, увидев, что Гарри засмеялся, успокоилась.

— Шехерезада толкнула меня! — Мальчик поднялся на ноги. — Эй ты, маленькая озорная лошадка!

Он подошел к ней снова и встал на то же самое место, где стоял до этого, расставив ноги в стороны и выпятив грудь, глаза его сияли от восторга.

Кобыла игриво качнула головой в сторону, а затем снова выпрямилась. София собиралась что-то сказать, но услышала шаги и пошла к открытому дверному проему.

Когда появился ее отец, Гарри сразу же оставил игру и подбежал к нему, обнимая руками его колени.

— Дедушка, Шехерезада толкнула меня!

— Правда? Ты серьезно? — Отец погладил Гарри по голове, но его взгляд был устремлен на Софию. В нем было беспокойство, светло-голубые глаза потемнели.

— Что? Что они сказали?

Он протянул руку и положил теплую ладонь ей на плечо.

— Не беспокойся, ты же говоришь теперь с контр-адмиралом!

— О, папа. — Она обняла его так, чтобы Гарри мог свободно увильнуть. Мальчик посмотрел на них и побежал обратно, чтобы продолжить игру с Шехерезадой.

София сказала:

— Я знала это. Это замечательно. И что? Они разместят тебя рядом с домом?

— Смотрите! — закричал Гарри.

Отец покачал головой, краем глаза наблюдая за Гарри.

— Давай поговорим с тобой на улице.

Он обратился к груму:

— Будь так любезен, присмотри за мальчонкой минуту или две.

— С удовольствием, командор.

— Дедушка, — громко сказал Гарри, — Шехерезада опять собирается толкнуть меня. Вот так.

Он упал на спину, приземлившись на стог сена, который грум предусмотрительно принес к тому месту после первого эпизода. Гарри не смеялся до тех пор, пока не увидел, что дедушка улыбается. Затем он поднялся, розовощекий, весь усыпанный соломинками.

— Останься и присмотри за Шехерезадой, дорогой. Мы вернемся через минуту, — твердо сказала София, отворачиваясь.

Во дворе была деревянная скамейка, которую отец очистил перчаткой, прежде чем София села на нее. Затем он сам сел рядом с ней, вытянув одну руку вдоль спинки. Суровое выражение его лица означало, что София должна мужественно принять то, что он сейчас ей скажет. Конечно же, это