Намек. Архивный шифр - Иван Кузнецов

в последнее время таскание тяжестей заканчивалось для него отдышкой и обмороками. Пройдёт! Лето прожарит солнцем и окончательно прогонит из крепкого, молодого тела зимнюю цепкую хворь.

— Тяжесть — это я, — неожиданно сообщил господин и ещё неожиданнее улыбнулся — робко и озорно в одно и то же время. — Меня надо крепко держать на верёвке, пока я спущусь в подвал. А потом вытащить. Сможешь?

— Смогу!

Обрадованный, Николай широко улыбнулся. На короткие усилия ему дыхания точно хватит.

— Я могу слазить в подвал, — предложил он. — Зачем вам самому?

— Нет, мне нужно непременно самому. Но смотри, заплачу, только когда вытащишь меня обратно. Вперёд ничего не дам!

В собеседнике и прежде было мало солидности, а теперь и последняя улетучилась. Он по-мальчишески звонко рассмеялся, явно вторя настроению своего будущего пособника.

— Как тебя звать?.. А я — Алексей Кондратьевич.

Впоследствии — много времени спустя — Николай спрашивал, отчего Алексей подошёл со своим делом именно к нему. Мало ли в Москве рабочего люда? Мало ли найдётся настоящих силачей, способных к тому же держать язык за зубами? Тот не дал внятного ответа, а Николай решил для себя, что Алексею Кондратьевичу непременно нужен был помощник моложе его самого, чтобы командовать и чувствовать себя при этом уверенно. Николай подошёл идеально: коренастый, плечистый, руки натружены тяжёлой работой, а при всём том — восемнадцать лет против целых двадцати трёх Алексея Кондратьевича.

Николай пришёл по указанному адресу заранее и был немало удивлён увиденным.

Уже вечерело, в переулке стемнело, зажёгся единственный фонарь на углу. Но переулок кривой. Ни фонаря, ни городового на посту под ним не видно, а видно только ореол газового света. И в окнах — свет за разноцветными шторами — где яркий, электрический, где керосиновая лампа, а то и свечи мягко теплятся. Кое-где пляшет живое пламя — хозяева сумерничают у камина.

Только особняк, указанный нанимателем, оказался нежилым — стоял печальной, тёмной тенью среди старого сада.

Николай-то был уверен, что Алексей Кондратьевич пригласил его помочь по хозяйству в собственном доме, ну или там родительском. А назначил встречу на улице, поскольку не хотел, чтобы малознакомый парень ожидал его возвращения в прихожей, без пригляда. Разумно. Но вот идти на ночь глядя в чужой заброшенный особняк, да ещё лезть там в подвал… Слишком уж попахивает соучастием в сомнительном предприятии, какого полиция не одобрила бы. Николай планировал жить честно и совершенно не собирался идти против закона. Если бы как следует обдумал ситуацию, то развернулся бы и ушёл от греха подальше. Но не успел: сзади его окликнул утренний знакомец.

— Я явился прежде времени, а ты уже здесь! Похвально! — весело приветствовал Николая Алексей Кондратьевич. Давеча, на рынке, наниматель был без головного убора, но тогда светило солнце. Однако и теперь, несмотря на мартовский вечерний холодок, он пришёл с непокрытой головой.

Алексей Кондратьевич кивнул на заброшенный дом:

— Идём! Не заробеешь?

Николай замешкался с ответом. Точнее, он прикидывал, как бы похитрее задать вопрос, чтобы выведать подлинную цель молодого господина, который разговаривает с подкупающей мягкой искренностью.

— У меня с собой превосходный электрический фонарик — американский! — похвалился Алексей Кондратьевич, достав откуда-то узкий металлический патрубок с выпуклым стеклом на конце и на мгновение включив ослепительный луч. — Только нам надо светить осторожнее: мы ж без спросу лезем в чужой дом! «Аки тати в нощи»!

— Что же без спросу? — нашёлся Николай. — Вы бы прежде спросились у хозяев, Алексей Кондратьевич! Разве спешка? Я и в другой раз приду помочь вам, когда получите разрешение.

Складно вышло! Что-то молодой господин ответит? Авось, дело разъяснится.

— Спешка, Николай, — ответил Алексей Кондратьевич серьёзным тоном, и даже с оттенком печали.

Они уже вошли сквозь незапертую, как выяснилось, кованую калитку и остановились теперь на влажной земляной дорожке среди раскидистых деревьев запущенного сада. Снег в этом году сошёл необычно рано, но в саду под деревьями ещё лежали грязно-белые сплюснутые солнцем сугробы.

Говорили молодые люди почти шёпотом, чтобы не быть услышанными случайным уличным прохожим.

— Этому старичку жить осталось совсем недолго: приговорён к сносу. Скоро тут построят доходный дом, многоэтажную громадину. Хозяева давно съехали, спроситься не у кого. Домик ветшает без присмотра…

Николай услышал острое, неподдельное огорчение в голосе москвича и постарался того утешить:

— Раз обветшал, то не беда снести и построить новый. Чего убиваться?

Алексей Кондратьевич вздохнул.

— Давай присядем на крыльцо.

Они уселись рядом на подгнившую деревянную ступеньку бокового крыльца, расположенного в торце дома.

Тут же Алексей Кондратьевич пристроил небольшой саквояж, который принёс с собой.

— Этому особняку девяносто лет. Послепожарный ампир, построенный по образцовому проекту. Москву отстраивали после 1812 года из хороших, крепких материалов. Их проверяла специальная комиссия…

Николай вникал, затаив дыхание. «Ампир» пришлось отложить на потом, чтобы уточнить в словаре, а остальное Алексей Кондратьевич излагал вполне доступно.

— Ему бы ещё стоять хоть двести лет, если бы не запустение. Всё — от небрежения хозяев… Хозяин проигрался, говорят, в Европе… Сейчас зайдём внутрь — уверен, что увидим красоты в стиле прабабушек — лепнину, росписи…

Какая ценность в облупившихся, ветхих узорах? Новый хозяин, поди, не поскупится, налепит на свой доходный домино новых узоров, затейливее прежних.

— Сад тоже снесут, — будто почувствовав, что не убедил собеседника, добавил Алексей Кондратьевич. — Тут вековые яблони — ровесницы дома, старые вишни.

— Яблонь жалко! — искренно поддержал Николай.

Яблоня была в деревне редкостью и большой ценностью. Во-первых, сортовые саженцы дороги. Во-вторых, занять землю деревьями может позволить себе только тот, кому огород не нужен или надел велик.

— Они прошлой весной цвели, точно кипели. Будто чувствовали… Может, в нынешнем мае ещё успеют. Приходи посмотреть! А по осени ветви ломятся от плодов. Вот люди и сломали запор на калитке: собирают. Боюсь, что и в дом лазили… Мне всегда думается: грех лишать жизни старый дом, старое дерево. Всё равно что убить старика. Тот и отжил свой век, и одряхлел, на взгляд, а душа молодая, звонкая. Встречал ты таких стариков?

Николаю понравилось, как верно подмечено.

— Встречал.

Удивительные вышли посиделки с незнакомым господином на старом деревянном крыльце в заброшенном саду посреди Москвы. Алексей Кондратьевич говорил с Николаем как со старым, испытанным приятелем; открыл душу без навязчивости и надрыва. Будто не желал замечать стоявшие между ними сословия, возраст, образование. Неужели вовсе не с кем больше ему делиться своими мыслями?

— Ну, пойдём, займёмся делом! — вдруг прервал себя Алексей Кондратьевич. — Не то не успеем по домам до полуночи. Отец будет недоволен.

Николай снова подобрался: ведь о характере дела