Убийство в доме тетушки Леонии - Эстель Монбрен

Он поторопился послать двух своих подчиненных на место преступления, дабы никто не мог туда проникнуть, и уведомить по телефону начальство. Из Шартра он получил строжайший приказ ничего пока не предпринимать. Не каждый день у него под носом случались убийства, чаще всего бывали домашние свары, драки подвыпившей молодежи, дорожные происшествия, редкие случаи самоубийства, но ничего серьезного с июля прошлого года, когда Фавер-младший убил свою молодую жену из ружья в припадке вполне объяснимой ревности. Бернар Турнадр вздохнул. Естественно, ему не дадут долго руководить операцией, ему повесят на хвост судебную полицию с кучей специалистов, которые хлынут из Версаля, как несчастья из ящика Пандоры. Прокурор уже должен быть в курсе.

Поэтому он совершенно не был удивлен, когда телефонистка сообщила, что на проводе начальник судебной полиции и что он хотел бы поговорить с ним. Они встречались однажды во время церемонии награждения, и с тех пор Турнадр не раз видел знакомое лицо в газетах и по телевизору, когда речь шла о расследовании громких дел. Послышался дружеский, вежливый и властный голос: «Алло… Турнадр? Это Возель. Как поживаете? У нас с вами очень деликатное дело. Вы наверняка знаете, что мадам Бертран-Вердон была подругой жены министра… Да… Понадобится много, очень много такта, дружище. Вы ведь меня понимаете? К тому же мы не хотим дипломатических скандалов с этими американцами, чтобы не впутывать министерство иностранных дел. Нам достаточно Всемирной коммерческой организации, поверьте мне. Кстати, где они, эти американцы? В гостинице „Старая мельница“? Очень хорошо. Вы не могли бы проследить, чтоб они там пока и оставались? Послушайте, Турнадр, не то чтобы я хотел вторгаться в вашу епархию, но представьте себе, что один из моих людей находится как раз по дороге к вам. Совершенно случайно. Я знаю, что он собирался на эту прустовскую конференцию, потому что мы вчера вместе ужинали. Его зовут Фушру. Дивизионный комиссар Жан-Пьер Фушру. Не могли бы вы встретить его на вокзале и сказать, чтоб он перезвонил мне по спецсвязи. Он знает номер. Очень на вас рассчитываю…»

Аджюдан Турнадр положил трубку, снова вздохнул и отправил сержанта Дюваля и его подчиненного Плантара встречать несчастного дивизионного комиссара, который еще не имел ни малейшего представления о том, что за ящик Пандоры уготовила ему судьба. Турнадру заранее было его жаль. Фушру… Где-то он уже слышал это имя. Кажется, подопечный Возеля. Но в данном случае это хорошая рекомендация, так как генеральный инспектор — что вообще-то редкость в полиции, тем более на таком высоком посту, — слыл неподкупным.

В 12.42, когда Жан-Пьер Фушру появился в жандармерии, он вызывал не жалость, а уважение. Он вежливо представился, извинился за необходимость позвонить тут же и за закрытыми дверями, в соответствии с полученными указаниями, и искренне поблагодарил аджюдана Турнадра за содействие.

Десять минут спустя он любезно, но сдержанно сообщил:

— Господа, меня назначили вести расследование. Я надеюсь на ваше сотрудничество. Мы все хотим раскрыть это дело как можно быстрее. Если позволите, давайте вызовем специалистов и позвоним в службу криминалистического учета. Кто у вас судебно-медицинский эксперт? Сколько у нас инспекторов, чтобы провести первичный опрос?

— А он ничего для парижанина. Не задается. И толковый, — сказал, выходя, сержант Дюваль своему подчиненному, который тут же возразил:

— Да он и не из Парижа вовсе, уж я-то в этом разбираюсь. Готов поспорить, что он откуда-то из-под Бордо. Я туда езжу каждый год за вином, узнал акцент. Там-то я и купил «Пешарман» семьдесят пятого года, ваше любимое, — добавил он, бросив на начальника заговорщицкий взгляд.

Оставшись один на один с Бернаром Турнадром, Жан-Пьер Фушру постарался расположить его к себе. Они быстро обнаружили общего знакомого, старшего инспектора Блази, который служил на юге Франции.

— В регби он ас, — восхищенно произнес аджюдан.

— Это точно. Я однажды имел несчастье играть в другой команде, — ответил, улыбаясь, комиссар Фушру. И, снова посерьезнев: — Я вас долго не задержу. Сейчас время обеда. У меня к вам только несколько вопросов по поводу этой Прустовской ассоциации. Хотелось бы задать их прежде, чем отправлюсь туда.

— Да, конечно.

Вспомнив о запеченном картофеле с сыром, который стряпала жена к обеду, аджюдан, дородность которого красноречиво свидетельствовала о склонности к кулинарным радостям, поспешил добавить:

— Хотя мэр может рассказать вам больше, чем я. Он занимается и этим, и инициативным комитетом. Мы с Франсуа не во всем согласны…

Догадываясь о давнем политическом соперничестве, комиссар Фушру перевел разговор на более нейтральную почву:

— У вас часто в ноябре такая погода?

— Очень редко. Как раз то, что американцы называют бабьим летом, так ведь? Ах да, американцы… Они в гостинице «Старая мельница», вы в курсе?

— Нет еще. Насколько я знаю, заседание состоится в пять часов в доме тетушки Леонии. Согласно программе, трое выступающих…

— Совершенно верно. Один из них как раз в «Старой мельнице». Гийом Вердайан. Он приехал с первой партией вчера вечером. Их было человек двадцать. Остальные приедут сегодня из Парижа на автобусе. В основном учителя, если я правильно понял.

— А мадам Бертран-Вердон?

— Я видел ее вчера. Но я не знаю, собиралась ли она вернуться в Париж или остаться ночевать в «Старой мельнице». Она без конца моталась туда-сюда. На машине. У нее белая «альфа-ромео».

Комиссару Фушру почудилась нотка зависти в голосе коллеги. Он поднял брови, ожидая продолжения. Тот заговорил после небольшой паузы:

— Я не очень хорошо ее знал. Но между нами, здесь ее не слишком любили. Она считала себя голубых кровей. Говорят, единственное, что ее интересовало, — это увидеть свою фотографию в газете рядом с какой-нибудь знаменитостью. А как она обращалась с секретаршами… Она выдвигала свою кандидатуру в региональный совет, но не прошла. Но тут опять мэр вам будет полезнее, чем я. Если хотите, могу ему позвонить.

— Почему бы и нет? — ответил Жан-Пьер Фушру, не без оснований полагая, что аджюдан будет рад оторвать вышеупомянутого Франсуа от сытного обеда, чтобы с полным правом отправиться обедать самому. Довольная ухмылка аджюдана подтвердила его предположения:

— Алло, Мари-Клер? Это Бернар. Франсуа дома? Да… Хорошо. У меня в кабинете дивизионный комиссар из Парижа, который хочет срочно с ним поговорить… Алло, Франсуа? Извини, что отвлекаю тебя от обеда, старина, но…

Несколько минут спустя Жан-Пьер Фушру оказался у забора очаровательного розового домика с террасой и чудесным садом, уступами спускающимся к реке. Невысокая девушка в белом накрахмаленном фартуке встретила его на пороге и объявила, что его ожидают в гостиной. После казенной и непритязательной обстановки жандармерии комната, в которой он очутился, согретая приветливо потрескивающим огнем в камине и оклеенная веселенькими обоями в синюю и белую полоску, показалась ему настолько же уютной, насколько ее обитатели — особенно вначале — натянутыми и сдержанными.

— Франсуа Делаборд, мэр-депутат, — несколько резко отрекомендовался высокий крепыш с густыми бровями, одетый в темно-зеленые вельветовые брюки и свитер с высоким воротом. — Моя жена Мари-Клер, — добавил он как бы нехотя, представляя невысокую брюнетку, полненькую, живую, благоухающую лавандой, в платье из ангоры бледно-голубого цвета. — Искренне не понимаем, чем можем быть вам полезны, комиссар.

— Франсуа, — мягко прервала его жена. — Я могу предложить вам кофе, господин комиссар?

Она говорила с легким южным акцентом, и все ее поведение свидетельствовало о желании соблюсти приличия.

«Эти двое только что повздорили», — подумал Жан-Пьер Фушру. И вежливо ответил «С удовольствием», скорее отдавая дань светским условностям, чем из желания выпить кофе. Он любил итальянский эспрессо и обычно с опаской относился к тому, что ему предлагали под видом кофе. Но в данном случае он напрасно беспокоился. Черная жидкость без сахара, которую ему подала Мари-Клер Делаборд в чудной чашке лиможского фарфора, была восхитительной. Да, эти люди умеют жить.

— Аджюдан Турнадр сказал, что вы могли бы просветить меня по поводу Прустовской ассоциации и мадам Бертран-Вердон, — начал он.

Он увидел, как напряглась пухлая ручка Мари-Клер, держащая кофейник.

— Мы знали ее очень мало, — заявил ее муж. — Встречались на официальных приемах, но не более того. Ее неожиданная смерть создаст определенные трудности для Прустовской ассоциации. Она ведь была ее основательницей.

— А какие цели у этой ассоциации?

— Ну, привлекать англоязычных туристов, устраивать международные встречи — совсем не плохо, для нашего города это реклама.