Страж зари - Сергей Куприянов

А журнал назывался «Юный натуралист». Вспомнил.

Он очнулся, увидев перед собой тупоносые ботинки, на которых лежали ровные складки штанин.

— Жив, курилка?

— Ничего.

Он попытался подняться на ноги, хотя это стоило ему немалых усилий, но Петрович остановил его, положив руку на макушку:

— Сиди, отдыхай. Сейчас Маринка подъедет. Без тебя справимся.

— Штрафы выставят, — пробормотал Павел, имея в виду руководство ТТТС.

— Перебьются. Надо было замки нормальные вешать. А вот делать под себя не стоило бы.

Паша, не понимая, о чем идет речь, поднял лицо от коленей и увидел ухмылку Петровича. Игрушки… А потом, посмотрев туда, куда тот показал взглядом, увидел мокроту на ковровом покрытии на том месте, где недавно сидел, скукожившись, директор терминала. Аргумент. Петрович умеет использовать аргументы. И не использовать тоже.

— Я в норме, — проговорил он, отводя взгляд от пятна. — Сейчас…

И снова уронил голову. Игрушки… Как сладко было бы сейчас оказаться в кровати. Давно он у матери не был, в последнее время отделывался телефонными звонками. Весной, когда у нее был день рожденья, она такие классные отбивные сделала. Он так объелся, что остался у нее ночевать и, кажется, впервые за несколько месяцев выспался по полной программе. Часов одиннадцать продрых, а потом еще полдня кайфовал, попивая кофе, поданное ему в люльку, пялился в телевизор, листал потрепанный том «Графа Монте-Кристо». А на завтрак была манная каша на молоке. И никто ему не звонил. Кажется, она до сих пор хранит его школьные тетрадки и дневники с тройками. Но и с пятерками тоже! С пятерками обязательно… Первая тройка, на выход. Пошел! Шевелись, кому говорят! Быстро, быстро! Вторая тройка пошла. А теперь перед главной трибуной пятерка наших лучших игроков! Обратите внимание, как они горячи. Им просто не стоится на месте, они рвутся в бой. Вот такие они, настоящие победители. Великолепная пятерка и вратарь.

Очнулся он от прикосновения к лицу теплого и шершавого. Открыл глаза и увидел прямо перед собой здоровенную морду с зелеными глазами, от которой густо пахло зверинцем и тухлятиной. Прямо на него — глаза в глаза — смотрел тигр. В глубине зрачков, узких, как разрез скальпелем, сидела смерть.

— Пошли, милый, пошли, — ласково проговорил женский голос- Скоро кушать будем, ням-ням. За маму, за папу. Не упрямься, дурашка.

Это кто его зовет? Неужели вот так и бывает, перед тем, как шагнуть в никуда? Сладкоголосые сирены.

С усилием оторвавшись от прорезей зрачков, перевел взгляд в сторону. Пустой коридор с мокрым пятном на полу. Потом посмотрел выше, старательно обойдя взглядом тигриный круп. Над ним стояла Маринка, держа зверя за ухо двумя пальцами. На указательном ноготь был обломан. Это она вчера, в санатории «Голубое» с жены этого… как там его… ну, магната заклятие снимала. А та и взбрыкнула, в драку полезла. Или это позавчера было? Все смешалось в доме Облонских. Игрушка… Почему он сразу этого не понял?

Палец с обломанным ногтем потянул за ухо, и тигр пошел по направлению к лестнице, но на повороте повернул голову и быстро, словно запоминая напоследок, посмотрел на Павла. Через секунду хвост его с загнутым кверху кончиком скрылся за углом.

Надо бы помочь ребятам.

Встал, чувствуя в ножных мышцах боль. Такую, будто он с отвычки перекатался на лыжах. Здорово его скрутило. Как на ходулях прошел в холл. Здесь все еще стоял тяжелый звериный запах, но самих зверей уже не было. Зачем-то подошел к одному из диванов. На его серой обивке были отчетливо заметны короткие рыжие волосы, слишком жесткие и толстые для того, чтобы быть человеческими.

Сколько же он провел в отключке? Спать надо нормально, вот что. Правильно ему мать говорит, что себя надо беречь. Если сам не побережешься, то кто это за тебя сделает? Вот вчера во сколько лег? А встал когда?

Павел подумал, что говорит с собой интонациями матери. С ума-то не сходи, одернул он себя. Развернулся и пошел прочь. Заставил себя пойти, потому что смотреть в глаза Петровича ему очень не хотелось. Так облажаться! Стыдно. Боже, стыдно-то как! Повел себя словно пацан зеленый, который темноты боится и писается в постельку. Ну да хоть в этом-то не он грешен.

По лестнице спускался, крепко цепляясь за перила, настолько ноги не хотели держать тело. Они устали. И он устал. Тело, мозг — все устало. Но при этом Паша силился что-то вспомнить, что он, кажется, упустил. Еще такие картинки бывают, называются «Найди десять отличий». Смотришь на них впервые — одинаковые. Но стоит напрячься, всмотреться, и — опа! — вот они, все десять. Даже одиннадцать, просто одно художник допустил по собственной невнимательности. Напрячься!

На каждом повороте лестницы было окошко, через которое можно было увидеть, что происходит непосредственно в таможенной зоне, наверняка и клетки с хищниками возможно было рассмотреть, но он не стал. Просто не мог. Или не хотел. В сущности, ему было наплевать на них. Если Маринка взялась за это дело, то пусть и заканчивает сама. Все, он умывает руки. Устал. И наплевать, что официально рабочий день даже еще не начался. В конце концов, он не подписывался тигров всяких со львами ловить. Не его это дело — сафари устраивать. А если Петрович не отпустит его по-хорошему, то и черт с ним. Уйдет как есть, хоть по-плохому, хоть как. В конце концов, он не железный. И у него есть куда уйти и чем заняться. Они с Любкой не пропадут. Будут, как и прежде, богатых теток потихоньку охмурять. Дело это денежное, пусть и не такое, как у хитрована Петровича, но все едино без куска хлеба не останутся. А Петрович пускай с Маринкой с ее сломанными ногтями работает. Вот так!

Он толкнул дверь, ведущую в таможенную зону, но та не поддалась. Заперли они ее, что ли? И про него забыли? В бешенстве Павел толкнул ее плечом, и она не открылась, но слегка поддалась, сдемпфировав. Впечатление такое, будто с той стороны ее подперли чем-то тяжелым, а не на замок закрыли.

— Эй! Откройте!

Он пару раз ударил в дверь кулаком. Тяжелая металлическая конструкция, обернутая в звукопоглощающий материал, только слабо охнула в ответ. Видно, делали ее с таким расчетом, чтобы она чуть ли не противотанковый заряд держала. Ан не выдержала!

— Ну и черт с вами, — пробормотал он, отступая и садясь на ступеньку. — Наплевать.

Сел и уставился на преграду, глядя бездумно, пока взгляд его не сфокусировался на фасонистой дверной ручке, отливающей золотом. Не золото, само собой, но и без того видно, что штука дорогая. Два разнесенных замка, запоры наверняка как в сейфе, в разные стороны расходятся, вверх, вниз и в боковины. Даже издали видно, какие сложные замочные скважины, под особые, сложнофигурные бороздки, и еще считыватель для магнитного ключа. Ну ладно, можно человека заморочить, тут большого ума не надо, но замки-то, замки как вскрыли?

Опустошение было такое, будто из него вынули все внутренности, все кости. Даже сидеть сил не было. Павел попробовал облокотиться на верхнюю ступеньку, но ее кромка, обитая металлическая уголком, больно врезалась в хребет. Боль была такая, будто в спину ножом ткнули. Он скривился и дернулся от боли, хотя, казалось бы, даже на это сил у него не было. Оказывается, есть еще.

Ухватившись за по-корабельному надраенные перила, намертво привинченные к стене, поднялся, практически подтянулся, встал и побрел обратно, наверх. Вернувшись в уже знакомый холл, все еще остро пахнущий дикими кошками, доплелся до дивана и рухнул на его мягкий плюш.

Уже проваливаясь, он лег на бок, подгибая под себя колени. Игрушки, ведь это надо же! У каждого они свои. Один до самой старости не может жить без пистолетов-автоматов, другому уже с первого класса ничего не надо, кроме денег. Игрушки у каждого свои. Но бывают и чужие.

Он не спал, в привычном понимании этого слова.

Может, иногда проваливался в забытье, но вскоре просыпался. Он понимал, что лежит на диванчике в холле чужого офиса, что в любой момент сюда могут прийти люди, что надо бы встать, неудобно так-то, но не вставал, даже попытки такой не делал, ногам было холодновато без одеяла или хотя бы пледа, случившееся проходило перед ним картинками, но нахально накатывало, как это бывает во время сна, он мог управлять своими мыслями, он думал, только не так, как это бывает обычно, а несколько замедленно. Но — углубленно. Как это бывает во время демонстрационных показов, когда предмет, скажем автомобиль, медленно поворачивают, показывая с разных сторон, сверху и снизу, как с машины срывают покровы, так что становится видна вся ее начинка, от кресел и двигателя до самого последнего хомута на бензопроводе. Он лежал едва живой и лелеял одно из самых лучших своих воспоминаний — как он плавал в океане и увидел толстую и губастую рыбу, вяло шевелившую плавниками, не двигаясь при этом с места. Он подплыл и ни с того ни с сего обнял ее. И она не вырывалась! Она терпеливо ждала, пока человеку надоест ее лапать. Уплыла она только тогда, когда Павел отпустил ее. Медленно, нехотя, лениво, напоминая собой пресытившуюся матрону, которая и двигается-то только оттого, что никто не догадался подойти и сунуть ей в рот ложку с кашей.