Folie a Deux (СИ) - Шишина Ксения

Я блокирую телефон, будучи не в силах ответить на это так, будто мне совершенно всё равно. Только что неизвестная женщина, по отношению к которой у меня как не было, так и не наблюдается никакого сочувствия, стала казаться чуть менее вымышленной и абстрактной. Она обрела полное имя… Кэтрин Андерсон. Наверняка интернет знает, какая она. Как выглядит, насколько высокая, цвет волос, стаж в браке, часто ли появляется с мужем на публике, и производят ли они при этом впечатление счастливой супружеской пары, и насколько красивые у них сыновья. Я едва не захожу в браузер, но останавливаю себя почти в самый последний миг. Мне это не нужно. Ревновать и ненавидеть ту, на чьём месте я никогда не буду. Выяснять, сколько лет его детям, чтобы высчитать, когда он стал отцом первого младенца. Это совершенно нерационально. Вредно. И почему-то больно.

Моника?

Если он ничего не сказал, откуда у тебя такие мысли?

Я всё-таки бываю у них дома и обожаю своих племянников, даже если не кричу на каждом углу, что мой брат владелец миллиардного состояния. По-моему, его брак уже давно изжил себя. Я не расстроюсь, если он однажды развалится. Мальчишки всё равно будут в порядке, и Кэтрин тоже не останется на улице. Четырнадцать лет. И двое детей. Многие в наше время не выдерживают и половину этого срока. Хотя, может быть, он и вовсе не женился бы на ней, если бы не залёт.

Ладно, я примерно поняла, но не думаю, что твой брат хотел бы, чтобы ты рассказывала мне подробности его жизни. Это его личное дело. В общем-то мне пора возвращаться в гостиницу. Я ещё не собрала вещи.

Увидимся как-нибудь на следующей неделе?

Может быть. Сейчас пока ничего не могу сказать. Всё будет зависеть от моей занятости.

Хотя бы напиши мне, как приземлишься.

Хорошо, Грейс.

На следующий день по возвращении домой я чувствую себя скверно. Ощущать себя так нет ни единой причины, но, тем менее, моё тело занимается тем, что лежит в кровати и обнимает подушку. Впрочем, это не длится сильно долго. В дверь кто-то стучит, и мне приходится выйти в прихожую.

— Мисс Гейнс?

— Да, это я.

— Это вам, — незнакомый мужчина протягивает мне небольшой пакет, напоминающий те, в которые укладывают покупки в модных бутиках, и разворачивается кругом, как только я обхватываю ручки пальцами. Я задумываюсь о том, что веду себя пренебрежительно по отношению к собственной жизни, принимая что-то от постороннего, только когда он уже почти скрывается из виду.

— Но от кого?

— Мне было велено просто отдать это и не отвечать ни на какие вопросы. Всего хорошего, мисс.

Я наблюдаю за его дальнейшим уходом в полном молчании. Мне больше не о чем его спрашивать. В моём окружении есть лишь один человек, отдающий приказы и ожидающий их беспрекословного выполнения. Райан чёртов Андерсон.

Садясь на тумбу в прихожей, я думаю над содержимым бархатной квадратной коробки в течение нескольких часов. Хотя, скорее всего, это вряд ли возможно, но по ощущениям всё именно так и есть. Но непреодолимый зуд в кончиках пальцев рано или поздно одерживает верх, и увиденное меня… ослепляет. Ожерелье из золота. Круглые бриллианты, количество которых однозначно перевалило за один десяток, с платиновой оправой непосредственно вокруг камней. И записка с адресом и временем. Встреться со мной, Моника. Встретиться с тем, кто явно считает возможным меня купить? Да без проблем. Только это вряд ли будет так, как он себе представляет.

Ровно через полтора часа я вхожу в здание ресторана, и меня вовсе не удивляет то, что внутри он совершенно пустой. Райан Андерсон может и не такое себе позволить. Он сидит за одним из столиков, накрытым белоснежной и отутюженной скатертью, и благодаря ковру, приглушающему шаги, обнаруживает моё появление далеко не сразу. Это даёт мне возможность рассмотреть облик мужчины в мельчайших деталях, чтобы запомнить, но я обрываю себя сразу же после взгляда на узкий чёрный галстук. Иначе будет сложнее претворить задуманное в жизнь. Может быть, даже невозможно. А я должна. Во что бы то ни стало.

— Моника, — он будто бы рад мне. Увидев меня, его прежде опущенные глаза словно вспыхивают огнём и оживают. Осматривают моё тело с ног до головы. Что ж, пусть будет так. Так или иначе я одевалась не только для себя. В большей степени это для него. Прозрачное платье, украшенное блёстками, с кожаным бюстгальтером и мини-юбкой под ним. Чёрные туфли на тонких каблуках. Распущенные волосы. Если уж помирать, то с шиком.

— Не надо. Я не картина, не лошадь и ничто другое из того, что вы, богачи, считаете нужным иметь в своих коллекциях предметов искусства или домах. Я не продаюсь. Ты меня не купишь.

— Сядь, — он даже не моргает, когда я опускаю перед ним коробку с колье. Просто указывает на стул напротив, и эмоции выдаёт лишь движение челюсти при глотании.

— Я приехала, просто чтобы отдать это. Подари его своей жене.

Прежде, чем я успеваю сдвинуться с места, Райан Андерсон захватывает в кулак ткань моего платья у меня на животе. Поднявшись, толкает на стол и без промедления наваливается сверху. Парфюм и естественный аромат этого мужчины заполняют лёгкие до отказа, и я… задыхаюсь, дышу через раз, пока влажные поцелуи терзают мне шею и подбородок.

— Я не сплю, Моника. Я просто не могу спать. Что ты сделала со мной? — правая рука задирает платье, обхватывает бедро, что окончательно прижимает нас друг к другу буквально вплотную. Все мысли и голоса, призывающие прекратить, напрочь вылетают из моей головы. Остаётся лишь ощущение Райана Андерсона. Чувство того, как руки избавляют его от пиджака и, вцепившись, уже не могут отпустить этот прекрасный галстук. Мнут и мнут ткань, в то время как моё нижнее бельё сползает вниз по ногам. А потом Андерсон… останавливается. Я чуть не всхлипываю, видя его отдаляющееся лицо. Нет, только не сейчас.

— Что…

— Скажи, что перестанешь убегать. Скажи, что мы будем встречаться. Сдайся мне, Моника, и получишь то, что хочешь, — не дав договорить, он отнимает мои руки от своей рубашки левой ладонью и сжимает их у меня над головой. Явно наслаждаясь властью и новоприобретённым контролем. Я пытаюсь высвободить запястья, чтобы прикоснуться вновь, но всё бесполезно. Райан Андерсон слишком силён. И он однозначно сведущ больше моего. В том, что касается заключения сделок. Это фактически его призвание. Боже, мне не вынести, если он просто оставит меня вот так и не закончит то, что начал.

— Господи. Да… да. Я обещаю. Только трахни.

Его взгляд становится победоносным в тот же самый миг, как Райан Андерсон утрачивает всякую сдержанность. Я чувствую исчезновение хватки, и когда его брюки перестают быть проблемой, весь окружающий мир словно перестаёт существовать. Он сужается до нас двоих, пока мои каблуки скользят по задней части мужских ног, вероятно, оставляя царапины, но я ничего не могу с этим поделать. Так же, как и с самой собой. Мои стоны поглощают поцелуи, заставляющие испытывать нехватку кислорода. Вся кожа там, где до меня дотрагивается Райан, будто вся горит. Ногти впиваются в его ягодицы, и я совсем перестаю понимать, где заканчивается он, и начинаюсь уже я. Его так много. Райан Андерсон буквально повсюду. Хаотичные движения, его хрипы, отдающиеся на моих губах, моя в значительной степени обездвиженность, то, что я наслаждаюсь ею… Это всё он. Его лицо просто сногсшибательно. С признаками подступающего экстаза оно доказывает, что этот мужчина далеко не всегда бывает холодным и отстранённым.

— Поклянись, что это повторится, — он проникает в меня ещё глубже, и я ощущаю идеальное скольжение. Пуговицы мужской рубашки из-за уже давно сбившейся к груди ткани платья вызывают во мне дрожь каждый раз, когда задевают кожу живота. Мой голос словно сорван и вообще кажется чьим-то чужим.

— Клянусь. Я клянусь, — послушно отвечаю я, как какая-то марионетка. Мне настолько хорошо, что всё равно на последствия. Остальное… неважно. Подождёт. Всё потом. Завтра. Или ещё позже. Совсем после.

Мои внутренние мышцы сжимаются вокруг Андерсона. Он глушит свой стон, кусая материал одежды на моём левом плече. Одержимая потребность продлить момент единения заставляет меня сильнее стиснуть ладони поверх вспотевшей кожи. Ощущать вес на себе немного трудно, но я совру, если скажу, что неприятно. Всё совсем наоборот. Это желанная тяжесть. Умопомрачительная. Утратить её ощущается заранее болезненной вещью.