Александр Васильевич Суворов. Его жизнь и дела - Николай Телешев

Много трудностей представляли дальнейшия действия. Конфедераты разбились в мелкие отряды и действовали в разных местах; все они были на конях, благодаря чему быстро передвигались из одного конца в другой; кроме того, местное население, бывшее на стороне восставших, оказывало им и явную и тайную помощь во всем, в чем они нуждались. Едва Суворов успеет разбить один отряд, как он быстро собирается вновь уже в другом месте и действует с прежней силой.

Но чего не могли преодолеть Суворовские чудобогатыри? Казалось, не существовало таких препятствий, которые сломили бы их стойкость. Наиболее замечательным подвигом их в этой войне является победа над гетманом Огинским, поднявшим на восстание почти всю Литву. Войско Огинского вчетверо превосходило Суворовский отряд; одолеть его могли только чудо-богатыри Александра Васильевича. Вот что рассказывают об этом подвиге.

«При первой вести о восстании Огинского, Суворов извещает своего начальника, генерала Веймарна, об угрожающей опасности и о необходимости потушить мятеж в самом его начале. Генерал Веймарн присылает Суворову распоряжение: ожидать дальнейших приказаний и не двигаться с места.

Суворов, между тем, узнает, что войско Огинского ежедневно умножается охотниками, что регулярные польские полки пристают к нему, что он уже рассеял и взял в плен несколько русских отрядов и намерен двинуться к русской границе. Получив такие вести, мог ли Суворов спокойно оставаться на месте? Перекрестившись, он в тот же день с отрядом в тысячу человек двинулся из Люблина в Столовичи, где стоял Огинский.

— Спасем наших, — говорил он, — а там пусть делают со мною, что хотят! Я — ответчик.

К генералу Веймарну он написал кратко: Фитиль на пушке, Суворов в поле!

На четвертый день Суворов был уже в Слониме, пройдя более 200 верст. Человек полтораста от усталости осталось позади, но Суворову некогда было их дожидаться.

Где войско Огинского? — спрашивает он.

В 50 верстах отсюда, в местечке Столовичах, — отвечают ему.

—Чудо-богатыри! — говорит Суворов своим солдатам, — даю вам два часа отдыха... вперед, бить Огинского!

— У Огинского четыре тысячи человек войска и артиллерия, — сказали Суворову.

— Помилуй Бог! — восклицает он: — да ведь это только по пяти человек на одного нашего солдата, а они справлялись и с десятком!

На другой день, в 10 часов вечера, Суворов был уже перед Столовичами. Стоял сентябрь; небо было заволочено тучами, черная ночь нависла над землей, лишь с монастырской башни мерцал огонь, на который русские и шли. Поляки и не помышляли о неприятеле, а он уж тут как тут! Мигом сняты неприятельские пикеты; часовые, при входе в местечко, переколоты, но один из них спасся и, выбежав на улицу, закричал:

— К ружью! Неприятель!

В эту самую минуту русские врываются в город, с примкнутыми штыками, с громогласным ура!

Начинается ужасная резня, все бежит от русских в поле, за местечко, где большая часть отряда Огинского стоит на бивуаках.

Русские, взятые Огинским в плен при Речице и запертые в одном доме, бросаются из окон и примыкают к своим. Триста человек отборной гетманской стражи мужественно защищаются в домах. Все они переколоты, и к утру местечко очищено от неприятеля. Но тут началась новая, жестокая битва. Поляки, стоявшие за городом, сами напали на русских.

Чудо-богатыри! — сказал Суворов, — отступать некуда, или нам лечь здесь или им! На штыки, ура!

Поляки, особенно литовцы, сражаются отчаянно в открытом поле: штык против штыка, грудь против груди! Поле сражения покрыто трупами, и, наконец, поляки уступают...

Вдруг, во весь опор мчатся польские уланы из отряда генерала Беляка, стоявшого с двумя полками поблизости Столовичей. Уланы окружают слабый отряд Суворова, и битва возобновляется с прежним ожесточением.

Но при всех усилиях, при отчаянной храбрости неприятеля — нет возможности сломить Суворовского фронта! Люди его — каменные! Казаки, после продолжительной резни, наконец, прогнали польских улан. Колонна наша бросилась бегом на неприятеля, ударила в штыки, неприятель дрогнул и побежал!

Огинский скрылся еще ночью. Польский отряд, без вождя, рассеялся, оставив половину своих на месте сражения.

Число пленных превышало число победителей. Вся артиллерия Огинского (12 пушек), обоз, гетманские регалии, военная казна, знамена и множество лошадей достались победителям.

Дав своим храбрецам на отдых один только час, Суворов возвратился в Слоним и, оставив там пленных, раненых и тяжести, пошел немедленно к Пинску, где находилась свита Огинского и где было собрание его приверженцев, разогнал их, рассеял, принудил к покорности и через Брест возвратился снова в Люблин, успокоив Литву и лишив конфедератов последней надежды к возмущению этой провинции».

Подвиг Суворова был беспримерен; во всем войске только и разговору было, что о нем. Тем не менее, Веймарн был очень недоволен самовольным походом Суворова и послал на него, как на ослушника, жалобу в Петербург. Но, вместо наказания, Суворов получил благодарность императрицы и орден Александра Невского.

Герой был растроган таким милостивым отношением Екатерины II и, утирая слезы, промолвил: «Матушка меня не забывает».

Вскоре после этого последовала смена Веймарна; его заменил Бибиков, друг Суворова. Но многочисленные завистники и враги Александра Васильевича продолжали его беспокоить своими интригами и клеветой. Прошло еще несколько времени; русскими была взята сильная крепость Краков, чем нанесен был смертельный удар конфедерации, между тем, просьбы Суворова о том, чтобы его отозвали из Польши, повторялись все чаще и чаще.

Желание его, наконец, было исполнено: его перевели в Финляндию, где он, по данной инструкции, должен был осмотреть шведскую границу и сделать донесение о положении дела в пограничной Финляндии. Отношения между Россией и Швецией в то время были натянуты, и каждый час можно было ожидать военных действий. Данное поручение Суворов, по обыкновению, выполнил прекрасно.

ПЕРВАЯ ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА.

Настоящего военного дела в Финляндии, однако, не было. Суворов скучал и стал просить о назначении его в действующую армию в Турцию: Россия в зто время вела первую войну с турками. Желание его скоро исполнили, и в мае 1773 года он уже скакал в Яссы, где была расположена квартира русского главнокомандующого Румянцева.

В Яссах герой конфедератской войны встретил холодный прием. Причиной этого, с одной стороны, было то, что Румянцев был не в духе, так как незадолго перед этим война приняла неблагоприятный для нас оборот; с другой, — нерасположение Румянцева к Суворову, которого он считал выскочкой. Суворова назначили в дивизию графа Салтыкова и дали ему командовать маленьким отрядом, который был расположен на Дунае, против небольшого турецкого городка Туртукая.

Прибыв к отряду, Суворов немедленно стал готовиться к переправе через Дунай. Но первая попытка его была неудачна. Турки вовремя заметили приготовления русских и в первую же ночь, бесшумно переплыв Дунай, напали на передовой русский отряд. Сам Суворов, бывший всегда впереди, едва не погиб и спасся только благодаря присутствию духа. Но первое замешательство скоро прошло, русские быстро оправились и опрокинули неприятельский отряд, который поспешил снова переправиться на ту сторону реки.

После этого Суворов получил приказ от Салтыкова оставить пока Туртукай и не подвергать войско явной опасности. Не так, однако, смотрел на дело сам Суворов. Он хорошо уже успел изумить местные условия, победа казалась ему такой легкой, что он не мог удержаться и еще раз решился поступить самостоятельно, будучи вполне уверен в успехе.

«В ночь на 10 мая, — пишет историк [1], — пехота поплыла через Дунай в лодках; конница пустилась вплавь. Неприятель открыл пальбу с прибрежной батареи, но войска успели пристать к берегу благополучно. Часть их бросилась на турецкие лодки; другая напала на самый город. Суворов сам повел третий отряд на крепостные укрепления. На дороге нашли заряженную неприятельскую пушку, и выстрел из неё едва не погубил Суворова, так как пушку разорвало; он упал, жестоко контуженный, но тотчас же поднялся, схватил ружье, первый вскочил на турецкий редут, оттолкнул бородатого янычара, приставил к груди его ружье и закричал солдатам: „Бери его!“ Турки бежали из редута почти без боя. Город и флотилия были в руках русских также после слабого сопротивления. Шесть легких турецких орудий было увезено на лодках; восемь тяжелых пушек бросили в Дунай; 10 знамен, 50 лодок и других судов, в числе их многие с товарами, были трофеями первой победы Суворова над турками. Солдатам досталась столь богатая добыча, что после благодарственного молебна горстями сыпали они в церковную кружку червонцы и серебряные деньги».