Вспомнить, нельзя забыть - Марианна Колосова

Не без содействия Марианны Колосовой видный чилийский писатель, критик и политик Володя Тейтельбойм издал монографию «Человек и человек» — единственный в Латинской Америке труд, посвященный русской литературе… Марианна Колосова, хоть и не разделяла его политических взглядов (Володя Тейтельбойм был коммунистом, членом Политкомиссии Компартии Чили, а в конце 80-х-начале 90-х годов — ее генеральным секретарем), но их уважала, а встречаясь с Володей, неизменно говорила с ним о русской литературе, которую он хорошо знал и любил. Любил он и стихи Марианны Колосовой.

Она писала много, но публиковаться не было возможности. Стихи расходились в рукописях среди соотечественников и друзей — чилийцев.

Сами белоэмигранты, разъехавшиеся из Китая по всему миру после второй мировой войны, не вспоминали имя Марианны Колосовой. Впервые о ней рассказал Валерий Перелешин в 1968 году и через десять лет Ольга Скопиченко.

Вот что написал Перелешин.

«…С именем Анны Андреевны (Ахматовой) связан еще один запомнившийся мне эпизод. Когда в своем знаменитом докладе «кронпринц» Сталина Жданов «осудил» Ахматову за то, что она так и не стала советской писательницей, состоялось в Шанхае собрание литераторов, на котором присутствовала и Марианна Колосова.

Несколько ораторов выразило полное одобрение Жданову и его хозяевам. Но потом слова попросила Колосова, которая, кстати говоря, отнюдь не была ни ученицей, ни даже подражательницей Ахматовой. Сказала она о том, что выступление Жданова повергло ее в ужас, как и проявление невыразимой жестокости и мстительности. Можно ли говорить о мифическом забвении обид, когда Жданов поставил Ахматовой в вину ее религиозные и монархические высказывания 1911 и 1914 годов.

Марианна Колосова плакала…. Собрание закончилось в тонах общей растерянности и тревоги. А через несколько дней Марианна Колосова отказалась от советского паспорта, заявив об этом через газеты…»

Марианна Колосова была, без сомнения, красивой женщиной. В одном из писем к Лариссе Андерсен Александр Вертинский, признанный ловелас, сравнивает эту шанхайскую красавицу с Марианной Колосовой. Признаваясь в любви к Андерсен, он писал, что не виноват, интересуясь ею больше, чем, например, Марианной Колосовой, хотя она тоже талантлива.

В России сегодня известно более 300 стихотворений нашей землячки Марианны Колосовой. Несомненно, что стихов гораздо больше. Сам архив поэтессы никогда, видимо, не будет найден.

Относительно настоящего имени, отчества, фамилии, дня рождения и смерти — можно сомневаться во всем, кроме даты смерти. К сожалению, не удалось найти записей в метрических книгах о ее рождении в Барнауле в мае 1903 года. Собственно, книг-то всего три, остальные семь отсутствуют по неизвестной причине. Поиски места рождения поэтессы и записей о ее рождении ни к чему не привели. Священника Колосова Ивана в 1903 году в Томской епархии не было. Однако в 1902 году там был священник Виноградов Иван, который служил недалеко от г. Каинска (теперь город Куйбышев Новосибирской области), в селе Верхнем Майзасском. В 1908 году он служил уже недалеко от Кузнецка в селе Подгороднем. В сохранившихся трех метрических книгах за 1903 год по городу Барнаулу также не найдена ни Марианна Колосова, ни Римма Виноградова. В святцах имя Римма приходиться на 20 июня, а везде считается, что она родилась 26 мая. Тогда и ее отчество — Ивановна, и фамилия — Виноградова также ставятся под сомнение. Искать нужно было где-то в другом месте.

Александр Михайлович Родионов раззадорил меня необходимостью найти фотографию Марианны Колосовой. И посоветовал уцепиться за статью

«Компиляция, если не сказать хлеще» Михаила Юппа, поэта, исследователя и коллекционера, проживающего в Филадельфии. Последний настаивает на том, что не было у Колосовой книги под названием «Господи, спаси Россию», а книга называлась просто — «Стихи».

Не сразу, но связь с ним у меня была налажена. Вся беда в том, что он не любит интернет, и электронной почты, соответственно, у него нет. Фото Колосовой у него не оказалось, но он дал адрес ростовчанина Константина Хохульникова. Без особой надежды я написал письмо и, пару месяцев спустя, получил письмо с фотографией Марианны Колосовой. Сомнений, что это Колосова, у Хохульникова, бывшего полковника КГБ, нет. Однако он сомневается в ее казачьем происхождении. Это ему не позволило официально назвать ее казачьей поэтессой. Хотя сами стихи, безусловно, пользуются заслуженным интересом у возрожденного казачества. Практически в это же время в Сан-Франциско был найден листок с рукописным стихотворением Марианны Колосовой

«Бусы» и харбинская фотография с подписью «Дорогой Евдокие Андреевне от Е.И. и В.П.». Это была настоящая удача.

На мое письмо в Генконсульство России в Чили пришел довольно быстрый ответ. Один из чилийских знакомых Марианны Колосовой, Володя Тейтельбойм, умер пять лет назад. На предложение поговорить о Марианне Колосовой с Луисом Корваланом, вынужден был отказаться. Осталась до сих пор малюсенькая надежда что-нибудь узнать у дочери Володи Тейтельбойма, которая сейчас работает дипломатом в посольстве Чили в Польше. Очень может быть, что есть общая фотография Колосовой и Тейтельбойма.

Я очень жалею, что тема белоэмигрантов была мне не интересна в 1994–1997 годах, а ведь тогда, в Сан-Франциско, были еще живы люди, которые ждали до конца своей жизни возможности рассказать обо всем, что перенесли в своих скитаниях по миру. Была жива

Ольга Скопиченко, которая жила в Харбине с Марианной Колосовой в маленькой комнатенке. Вот как вспоминала об этих годах Ольга Алексеевна: «В маленькой комнатушке, предназначенной для караульного китайца… жили две поэтессы, одна совсем еще начинающая, еще певшая с чужого голоса, и ее старшая сестра по перу, уже известная, уже окрепшая в своих стихах, нашедшая свой путь. Жили голодно, перебивались скудными заработками за случайные уроки, переписку, переводы…»

Ольга Алексеевна Скопиченко посвятила Марианне Колосовой следующие стихи:

ДАЛЕКОМУ ДРУГУ

Я память дней тихонько отодвину,Хотя тех дней разлуке не вернуть…Ты где-то там на клавишах машинкиОтстукиваешь будничную муть.

Я в сутолоке размерянной фабричнойЗаписываю цифры и часы.Разлука занавескою привычнойМежду тобой и мной назойливо висит.

И нет ночей, когда врывались строфы,Вливая веру в призрачный успех.И на пути писательской ГолгофыМы не расставили знакомых вех.

Пишу письмо и чувствую, что трудноСказать о том, что неотрывно жжет:Твой строгий стих чеканно-изумрудный,Мой юный и надломленный полет.

Мне жалко нашу хмурую каморку,Наш сломанный диван, наш старый табурет,Мне жалко смех твой сдавленный и горькийИ свечки тусклый распыленный свет.

Пусть только в снах я прошлое придвину:Зашла бы я в ту комнату опять,Чтоб клавиши у пишущей машинкиТайком от всех тихонько целовать.

Там сторожит тебя Великая Идея,Меня любовь и счастье стерегут.И наша встреча победить не смеет,Хотя бы встреча нескольких минут.

Сентиментальная, как в повестях старинных, —Разлука темным пологом висит.Ты буднями стучишь на клавишах машинки,А я записываю цифры и часы.

РАЗДУМЬЕ