Размах крыльев ангела - Лидия Ульянова

Одиннадцать миновало, до шестнадцати было далеко. Маша решилась еще разок попытать счастья и обратилась к шустрящей мимо бабульке в беленьком ситцевом платочке:

– Извините, скажите, пожалуйста, где еще здесь можно кофе выпить?

– Выпить? – участливо переспросила бабулька. – Так вон магазин, на соседней улице.

Мария тяжело вздохнула, повернулась и побрела восвояси на вокзал.

Шла и не догадывалась, что в скором времени Норкин покажется ей почти что столицей мира. Сюда, в норкинский универмаг и на рынок, станет она выезжать для шопинга в ближайшие несколько лет.

Бешеный Муж уже бороздил привокзальную площадь. Как ни глупо это было в чужом полугороде-полудеревне, а все равно настроен был решительно, мучительно искал, кому бы задвинуть в ухо за приставание к его горячо обожаемой жене. С ходу набросился на одинокую Марию, но быстро угас, потому что подкатил их автобус, а они еще вещи из камеры хранения не забрали.

Народу в автобус набилось много, и был тот народ, на Машин взгляд, как бы двух сортов. Одни – бабки-мешочницы и хозяйственные мужички с блестящими, новыми косами, затертыми военного образца вещмешками, пластиковыми ведрами, дугами для парников. Все они растерялись по дороге, высыпаясь из автобуса, словно горох, в пропыленных придорожных селах. Другие – заросшие волосами, бородатые, еще довольно молодые, веселые дядьки, увешанные деревянными рамками, авоськами с пивом, коробками с китайскими плавающими свечками, мягкими, перевязанными бечевкой свертками. Среди последней группы была и одна женщина, постарше Машки, в необъятном павловопосадском платке на плечах, крестьянской длинной, широкой юбке и откровенном топе без бюстгальтера. При взгляде на эту юбку, на этот платок Маше отчего-то на ум пришла Елена Блаватская и питерский магазин «Роза мира», насквозь, до самой улицы пропахший индийскими курительными палочками и благовониями.

Дамочка призывно стрельнула черными глазищами в Бешеного Мужа, и Маша с неудовольствием отметила, как он мгновенно подтянулся, расправил плечи и выкатил грудь колесом. Но дамочка, видимо, оказалась умной, с ее стороны это была так, легкая разведка. Она перевела взгляд на разомлевшую от жары Марию, протиснулась через салон поближе и обратилась именно к Маше:

– А мы вас на прошлой неделе ждали. Наконец-то. Я Александра.

Маша не понимала, почему незнакомая грудастая дамочка в топе ждала их на прошлой неделе, молчала и ожидала, что первое слово возьмет муж. Муж не подвел.

– Александр. Тезка ваш. Александр Македонский. Хы-хы. Очень приятно.

«Очень приятно», похоже, относилось к его имени и фамилии, произнес он их таким режущим слух интимным тоном, словно фамилия его была Калигула.

– Да неужто и впрямь Македонский? – картинно изумилась дамочка, голосисто засмеявшись.

– Хотите проверить?

– Ох, не сейчас.

Александра снова окинула Бешеного Мужа оценивающим взглядом, что-то примерила в голове и, видимо, пришла к выводу, что Мария все же интересней своего супруга. Маша же, которой надоело тупо молча ждать, когда кто-нибудь вспомнит о том, что и у нее тоже есть имя, не выдержала и сама представилась:

– Маша.

Александра всю оставшуюся дорогу болтала исключительно с Машей, оставив чужого мужа на попечение бородатых любителей пива. Или, возможно, оставила Македонского на десерт.

Прямо в автобусе Бешеный Муж принялся с ходу решать деловые вопросы, касающиеся бизнеса: на чем тут можно заработать на хлеб насущный, что в сих местах хорошо уходит из товаров, чем здесь можно разжиться, чтобы с выгодой сбыть где-то в другом месте.

Машу же интересовали более прикладные вопросы: каков их новый дом, можно ли где-то купаться, имеется ли пляж на берегу реки, есть ли приличные магазины.

Именно от Александры узнала она хоть какие-то подробности их скоропалительного переезда.

– Пургин распорядился, чтобы вам дом Скворцов отдали. Скворцы быстро съезжали, им ничего с собой не нужно было, они ж в Москву к старой бабке поехали. Везет ведь некоторым, престарелая бабка в Москве! Так вот, Пургин даже шестерку прислал, тот сам посмотрел, напряг мужичков наших мало-мальский порядок навести, так что жить можно, не горюй. Пургин, что, квартирку вашу в Питере к рукам прибрал? Он такой! – В голосе Александры звучали уважение и восхищение методом работы неведомого Пургина. – Пурга – он у нас все, царь и Бог, имей в виду.

Но Мария была слишком измучена жарой и дорогой, чтобы вникать в сам факт существования сказочного Пургина-Пурги.

Деревня, где предстояло отныне жить, местечком являлась своеобразным.

Края были знамениты тем, что еще в позапрошлом веке служили пристанищем политическим ссыльным, беглым каторжникам, изгнанным из общества сифилитикам. Но больше старообрядцам-раскольникам. Сюда, в глухую тайгу, убегали издавна целыми семьями, деревнями, скрываясь от государственного и церковного произвола, преследования властей. Возводили в чужих краях свои поселения, уходили в скиты, сеяли хлеб и рожали детей, верили в своего Бога и проклинали царя-антихриста и безбожника Никона.

Спустя века остались от истинных старообрядцев в основном воспоминания. Кое-где по краю сохранились отдельные раскольничьи деревни, но были не чета прежним, настоящим и самобытным. Правда, если хорошо поискать, можно было обнаружить останки скитов, старые раскольничьи книги, чудом уцелевшие предметы быта и интерьера. На этом-то материале и был сляпан полурелигиозный туристический маршрут «Старообрядческие места России». Перевозили людей от одних руин к другим, демонстрировали восстановленные частицы, завозили в сохранившиеся поселения. Многое на этом маршруте напоминало краеведческие музеи социалистических времен: быт кулака, быт середняка, быт бедняка. Только на картинах и картинках можно было видеть многие обряды, акты массового самосожжения. Нынешние раскольники в большинстве своем смотрят телевизор и ходят в кино, пьют чай с сахаром, едят картофель, курят табак и даже лечатся у врачей – умирать раньше времени никому неохота.

Вот тут в тайге Пургин сотоварищи, насмотревшись на свирские Мандроги, и воссоздали русскую деревню, место, где можно остановиться туристам на отдых, прогулку, экскурсию со всеми вытекающими из этого удобствами, всеми причитающимися компонентами. Здесь работали магазинчики и лавчонки, торгующие за у. е. традиционными предметами русского быта и прикладного искусства, исправно функционировал ресторан, выдающий на гора€ изыски русской кухни, работала на полную мощность гостиница, прототип прежнего постоялого двора, а на заимке вовсю оказывали услуги по помывке в бане в обществе абсолютно раскованных пейзанок. При желании могли организовать охоту и рыбалку. В общем, полный тюнинг в соответствии с имеющимся прейскурантом.

Базироваться изначально решили в старой деревеньке, где из двадцати с лишним дворов жители сохранились максимум в пяти. Доживающие свое, упорные, видавшие виды, прошедшие огонь, воду и медные трубы российской действительности старики и старухи. Молодежь, потерявшая всякую надежду на возрождение родной деревни в частности и русского села в целом, осенним клином упорхнула: кто в райцентр, а те что посмелее и в саму область. Домишки свои, заколоченные до лучших времен, как только началось новое строительство, радостно продали – те что покрепче и получше, – а те что поплоше, отдавали задарма. Приходи и живи.

Марии с мужем, можно сказать, повезло: дом им достался из хороших, подлатанных и обжитых. Здесь теперь предстояло им обустраивать и налаживать собственное гнездо.

Новая туристская деревня как бы вытекала из старой, отделяясь от нее невысоким деревянным забором со скрипучей калиткой и надписью: «Служебная территория. Вход воспрещен»—и название сохранила историческое – Лошки.

Услышав впервые название, Маша как-то не придала значения его глубокому смыслу. Только выйдя из автобуса, предупредительно подкатившего со стороны «служебного входа», оглядевшись по сторонам, сообразила, что лошки-то именно они с ее Бешеным Мужем. И даже не лошки, а просто лохи.

Малипусенькая деревенька на два десятка разномастных домишек, без магазинов, без пляжа, без общественного транспорта – куда ездить-то? – даже без захудалой амбулатории. И никакого тебе черного кофе!

И сотовой связи тут не было, Машин телефончик самой последней, имиджевой модели оказался совершенно не у дел. Телефонные разговоры с межгородом заказывали здесь по старинке через телефонистку, она же «девушка», она же «барышня, Смольный». А и кому звонить? Институтским приятельницам, с которыми не осталось ничего общего, или свекрови, которую видела один-единственный раз на свадьбе? Можно было, конечно, позвонить бабушкиной сестре, но не хотелось рассказывать о Лошках, тем более что хвастаться пока и нечем. Да и легко можно нарваться на очередную «дуру набитую» в собственный адрес. Ладно, не страшно, у Маши есть муж и очень скоро дом тоже будет.