Ночь, которой не было (СИ) - Кучер Ая

Сэм не выглядит уставшим от разговора, а скорее восторженным. Как родитель, желающий обсудить успехи ребёнка. Так же Ангелина, которая никогда не хотела детей, рассказывает о первых шагах сыновей.

— Никак. Я просто всегда беру всё, что могу.

— Это правильно, — только сейчас замечаю подошедшего Алекса с синим полотенцем в руках. — А как тебе решение с призраком? Сэм долго над ним бился.

— Туда я не дошла. Меня страшилки пугают, поэтому закончила на моменте, когда нужно было войти в дом. Но игра правда потрясающая. Просто невероятная.

— Эти слова да твоим родителям в уши, — Алекс легко пихает Сэма, но не сводит с меня взгляда. — Мы бежали ближайшим рейсом с семейного праздника. Это при том, что я говорил, что не нужно вообще к ним ехать. Но кто слушает, меня, да, Самуил?

— Никто разумный тебя не слушает. Нет, серьёзно, им плевать на то, что mein Junge постоянно бросает работу ради путешествий. А вот то, что я работаю в сфере игр — это катастрофа.

— Иди в жопу, — легко огрызается Алекс, а я чувствую себя немного лишней.

Иностранное слово режет слух. Потому что я знаю немецкий и это слово тоже знаю. Конечно, существовали разные переводы. Но самый сленговый заседает в голове.

Mein Junge.

Мой мальчик.

Я застываю, осмысливая слова Сэма. Стоп. Что? Он же сказал что-то об отношениях с парнем. Так? Я внимательным взглядом обвожу мужчин, стоящих близко к друг другу.

То есть они… А он…

Ого.

Ладно.

Это вообще не моё дело, если они встречаются с друг другом. Любовь есть любовь, в любых её проявлениях. Я никогда не воспитывалась в гомофобной среде, не смотря на жесткости детского дома. Так только спокойней от того, что никто ко мне приставать не будет.

Никто из мужчин не выглядит так, будто признался в чём-то тайном и смущающем. Значит и меня это волновать не должно.

— Моя мама в течении восьми лет каждый день рассказывала мне о неудачах танцовщиц. Я понимаю тебя, Сэм.

Произношу для поддержки и чтобы увести разговор в чуть другое русло. Молча стоять в ожидании, так себе вариант.

— Значит, танцовщица? — Алекс ухмыляется, от чего рождаются притягательные ямочки. — И в каком стиле?

— В разных. Однообразие приедается. Но основным был балет.

— Точно, ты же берешь всё, что можешь. Держи, — Алекс отдаёт мне полотенце и комплект сменной одежды. — Всё чистое, не переживай. На втором этаже повернёшь направо, первая комната твоя.

— Хорошо, спасибо.

Я спешу к лестнице, желая остаться в одиночестве. Почему-то мне жутко неуютно с ними. Всегда дружила с парнями и чувствовала себя уверенней, моя единственная лучшая подруга — Мира. И разница в возрасте в несколько лет ни капли не мешает. Ну, ладно, ещё тётя Ангелина, которая всегда поддерживала, и я иногда общалась с Миной, лучшей подругой тети. Но в других случая только парни. Да и у девчонок точно так же, они привыкли общаться в мужской компании. А наши посиделки были какой-то отдушиной девичьей души.

Но с Алексом и Сэмом, я будто постоянно жду броска хищника и готовлюсь отбиваться. Хотя ничего плохого мне мужчины не сделали. Наоборот, спасли от мороза, привезли в свой дом и помогают прийти в себя. А напряженность не отпускает.

Я поднимаюсь по странной лестнице вверх, хватаясь пальцами за стены. Мне страшно от мысли, что сейчас пластина провалиться под моими ногами, и я полечу вниз. Вроде ступеньки надёжно вбиты в стену, но я не понимаю, как они держаться. Поэтому жду подвоха в каждом шаге.

Поворачиваю в узкий коридор направо и теряю дар речи. Прохожу мимо трёх комнат и упираюсь в огромное окно. Видно хвойный лес, укрытый белыми верхушками. Там огромные валуны снега и непроходимая чаща. Вдалеке от проезжей части природа кажется совсем нетронутой. Хищной, и вместе с этом невинной. Манит и чарует.

А затем на ёлках, которые рядом с домом, начинают появляться жёлтые светлячки. У меня уходит несколько восторженных минут, прежде, чем я понимаю, что это включились гирлянды.

Вижу Сэма, который стряхивает со светлых волос падающие снежинки и поправляет гирлянды. Понимаю, что нужно идти в душ, но продолжаю следить за его движениями. Как он тянется, чтобы накинуть провод на самую верхушку. Даже с его ростом это кажется сложной задачей. Он вытягивается, поднимает руки вверх.

Я слежу, как какой-то сталкер. Цепляю взглядом белую полоску кожи из-за задравшейся куртки и свитера. Как крепко сжимается пальцы на ветках ели, от чего прорисовываются косточки и сухожилия. Появляется Алекс, который подаёт край гирлянды и ждёт, когда Сэм закончит. А тот наклоняет к нему и что-то шепчет.

Мне нужно уйти, прямо сейчас. Я словно подглядываю за чем-то личным и чужим. Это не для моих глаз. Но всё равно смотрю, не в силах оторваться. Внутри всё трепещет, будто это я там стою, возле заснеженной ели и чувствую его руки на своём лице.

А затем Алекс поднимает взгляд, встречаясь глазами с моими. Откидывает голову, его губы двигаются, но не могу понять ни слова.

Мужчина ухмыляется и подмигивает.

Глава 4. Немного уединения

Я сбегаю. Открываю первую дверь от окна, где должна быть моя комната и влетаю в тёмную спальню. Прислоняюсь к стене и прикладываю ладонь к груди. Сердце выбивает чечетку внутри, и всё сжимается от непонятных ощущений. Алекс увидел, что я подсматривала. Поймал на горячем.

Всё тело горит от неловкости и смущения. Как теперь им на глаза показаться? Зачем я вообще смотрела?

— Дурочка ты, Слицерин.

Снимаю с себя всю одежду, бросая возле огромной кровати. Ванная комната небольшая, но уютная, выполненная в чёрно-белых тонах. И Господи, я продам свою почку за такую обстановку в своём доме. Стеклянный душ. Зеркало с полочками и двумя раковинами, вмонтированными в стену. Ладно, одной почкой не обойдёшься, подключу печень.

Я рассматриваю себя в зеркале, стягивая нижнее бельё. Даже оно насквозь мокрое из-за снега. Подхожу ближе к своему отражению, пытаясь заметить изменения.

Весь декабрь я строго следила за питаниям, вкалывая на тренировках. Но эта складка на животе никак не хотела уходить. Я сжала её пальцами и удовлетворённо вздохнула, чуть уменьшилась. Провела руками ниже, проверяя ноги.

Я не была совсем уж толстой, балансировала на верхней грани нормального веса. Но после всей жизни с худощавостью, каждый лишний килограмм казался приговором.

Сжала пальцами предплечье, раздосадовано кусая губы. Не получалось обхватить так, чтобы средний и большой палец смыкались. А когда-то было проще простого.

Надавали до боли на рёбра, чтобы прощупать их. Провела пальцам по бёдрам, где выступали косточки. Живот под рукой подрагивал, максимально втянутый. Так, что лёгкие сводило от недостатка кислорода.

Зато такой я себе нравилась. С чёткими линиями косточек, впалым животом, тонкими длинными пальцами. И если для этого нужно будет ещё месяц питаться одним воздухом, я сделаю это.

Чтобы такие мужчины, как Алекс и Сэм смотрели на меня, хотели. Чтобы даже мысли не возникало, что я им не нравлюсь. Нужно лишь сбросить всего парочку килограмм. Может десять. Или даже все двадцать. Тридцать уже слишком конечно, но буду тогда совсем идеальной.

Ангелина, не набравшая лишних килограмм ни за одну из своих беременностей, пыталась меня утешить. Но успокаивать легко, когда ты сама красивая и худющая. Она-то пошла генами в нашу семью, где тонкие кости и предрасположенность к худобе. А мне досталась родословная отца, где каждый съеденный кусочек тортика откладывался на теле.

Когда я занималась танцами, они были накачанными, ни капельки лишнего жира. А после травмы всё изменилось. Я знаю, что сама виновата. Запустила себя и заедала стресс сладостями. Но я всегда так питалась, сжигая лишние калории на тренировках. Вот только спорт закончился, а аппетит остался прежним. И лечение гормональной терапией ничуть не улучшало ситуацию.

Зато задница осталась красивой, подтянутой. И грудь увеличилась, единственный плюс во всей этой ситуации. А остальным нужно серьёзно потрудиться. Шутка ли, набрать двадцать пять килограмм за два года, пять из которых мне уже удалось сбросить. И если не вернуться к фигуре балерине, то хоть спуститься к весу пятидесяти.