КРЕМЕШКИ - Братья Бондаренко

Так и путешествовала оброненная прохожим капелька от неба к земле и от земли к небу. Как-то осенью выпала она вечером росой и пристроилась на ветку сирени в палисаднике. Утром ударил мороз, и почувствовала капелька: растут у нее со всех сторон рожки, вытягиваются, заостряются. «Что это со мной?» — подумала она.

А утром выбежала во двор девочка и закричала:

—    Иней, иней! Ой, как красиво!

А тут и солнце взошло, и рожки у капельки так засияли, и так ей стало хорошо, что она от радости даже... растаяла. Вспыхнув в лучах солнышка, она упала в посохшую траву, а когда солнышко особенно жарко стало греть, поднялась с земли и полетела к небу.

И снова потянулись дни, хмурые дни осени. Солнышко стало сиять все реже и реже. В небе хозяйничал ветер. Он нагромоздил друг на дружку огромные тучи и тряс их, все пробовал вытрясти из них превратившиеся в снежинки капельки.

И наша капелька была в тучах. Она сидела на краю одной из них и смотрела вниз, белая, с хрупкими крошечными лучиками. Далеко внизу лежали притихшие поля и опустевшие рощи. Капельке захотелось вдруг остаться в роще, лежать где-нибудь под дубом и слушать, как шуршат, жалуясь на ветер, уцелевшие на деревьях последние листья.

Она зажмурилась и спрыгнула с тучи. Вместе с ней спрыгнули тысячи таких же легких и лучистых, как она, снежинок. Снежинкам было весело — ведь летать всегда весело, — они шевелили лучиками и смеялись. Но они смеялись так тихо, что, кроме других снежинок, их никто не слышал.

Наша капелька-снежинка осторожно проплыла среди ветвей деревьев и опустилась на румяный осиновый листок. Листок был хорошо заметен сверху — красное сердечко, — и потому на него тут же стали садиться другие снежинки. Нашей снежинке стало тесно. Она зашевелилась, зашумела. Зашумели и другие снежинки.

А неподалеку под березой сидел заяц и счесывал с себя летний пух. Услышал он тихие голоса. Огляделся: не идет ли кто? Поблизости никого не было. Заяц поглядел вверх и выпустил из лапки клочок серого пуха: прямо на него сверху опускались мириады белых снежинок.

— Вот она, зима-то, пришла! — закричал заяц, а вокруг на деревья, на сухую листву, на просеку садились и садились лучистые звездочки.

ДВА ЁЖИКА

На перекрестке трех дорог, у большого камня, встретились два ежика: один из Гореловской рощи, другой — из Осинников. Ощупали друг друга маленькими глазками, по шагу вперед сделали и снова друг на друга поморгали.

Спросил ежик из Гореловской рощи:

— Тебя как зовут?

— Миша. А тебя?

— Илюша. Ты как здесь оказался?

— Да так: сидел, сидел в лесу, дай, думаю, в поле схожу погляжу, что там делается. Прихожу, а здесь — ты, Давай с тобой дружить.

— Давай.

Лишь поздно вечером возвратились ежики каждый в свою рощу. Укладываясь в тепленькую из сухонькой травки постельку, слышал ежик Миша, как закричал на соседней осине у сороки в гнезде сорочонок:

— Смотри, мама, звезда полетела. Это уже вторая... А куда звезды падают, мама?

— В бездну, — ответила сорока.

— А когда все звезды упадут, что на небе останется?

— Луна.

— Бедная, скучно ей будет одной на таком большом небе.

Ночью ежику снилось темное, беззвездное небо и на нем желтая одинокая луна. Ежик вздрагивал, просыпался и негромко говорил:

— Плохо быть одному. Хорошо, что у меня теперь друг есть.

И, чуть солнце поднялось над лесом, побежал напрямую через рожь к большому камню. И стали ёжики встречаться каждый день.

От Осинников и Гореловской рощи пролегали к большому камню две тропки, и оказался он уже на перекрестке пяти дорог.

Однажды дождик был. Гром гремел, и сверкали молнии, Ежики жались в страхе к холодному боку камня и, когда загоралась молния, зажмуривались, втягивая головы в плечи.

—    Жуть-то какая, — сказал ежик из Осинников, когда гроза утихла. — Послушай, Илюша, что я придумал. Ну зачем нам такую даль бегать, чтобы встретиться? Переходи-ка жить ко мне.

—    Ну что ж, — сказал ежик из Гореловской рощи, — я согласен. Идем.

И зашлепали ежики по лужам к Осинникам. Но вспомнилась тут ежику Илюше родная роща. Родничок вспомнился. По утрам зорька моет в нем розовые пальчики. Родничок журчит, посмеивается, и поют птицы. Каждый Илюшу там знает, каждый, когда надо, на помощь зовет.

Остановился ежик из Гореловской рощи.

—    Стой, Миша. В таком деле не надо торопиться. Давай подумаем. Может, лучше тебе ко мне перебраться? У меня и домик побольше, да и роща попросторнее.

—    А что ж, — вздернул брови ежик, из Осинников, — я—пожалуйста. Если тебе так лучше, пойдем к тебе жить. Я так считаю: где бы нам теперь с тобой ни жить, лишь бы вместе. Идем.

Повернулись ежики и пошагали по лужам к Гореловской роще. Но вспомнились тут ежику Мише его родные осинки, стройные, трепетные, с гнездами на макушках. Багряный листопад вспомнился: стоят, разрумянившись, деревья и роняют на землю похожие на сердечко листья. И всем он друг, все его уважают.

Остановился ежик из Осинников, сказал:

—    Стой, Илюша. Как же это я к тебе пойду жить, когда Осинники — моя родина. А потом, я так там нужен!.. То один попросит: «Приди помоги», то другой. Кто же, кроме меня, будет Осинники от разных слизняков, мышей, змей очищать? Нет, плохо без меня будет Осинникам. Пойдем-ка все-таки лучше ты ко мне.

—    А что ж, по-твоему, Гореловская роща без меня обойтись может? Или ты думаешь, кто-то другой этих гадюк там уничтожает? Так дело не пойдет. Или ты ко мне иди, или нам не по дороге с тобой...

II ежики разошлись.

По на другой день они опять встретились, и на третий день тоже. И вот уже пять лет прошло, а ежики все встречаются, все уговаривают друг друга. Постарели, Пришептывать начали.

—    Может, все-таки пойдешь? — спрашивает ежик из Гореловской рощи, а ежик из Осинников отвечает:

—    Оно пойти бы ничего, да ведь — родина. А потом, я ведь так там нужен... Ну как же без меня будут Осинники?

—    А Гореловская роща без меня?

И, поговорив немножко, ежики расходятся по домам, чтобы завтра встретиться снова и снова уговаривать друг друга.

ПУТЕШЕСТВЕННИК

Много заяц о Крымских горах слышал, а какие они — не видел. Вот и решил он: схожу погляжу, пока молодой и неженатый, а состарюсь да женюсь — не до путешествий будет. И начал собираться. Достал походный рюкзачок. Положил в него еды, завязал потуже, забросил за спину и пошагал.

Идет заяц по лесу, последним снежком похрупывает, весенним небом любуется. А в небе птицы перелетные летят. «Тоже путешествуют, как я», — думает заяц. На озеро гуси дикие отдохнуть опустились. Спросил их:

—    Куда, товарищи, путь держите?

—    С юга на север.

—    Ишь ты, а я с севера на юг пробираюсь. Хочу на Крымские горы поглядеть.

И пошагал себе дальше. Дошел до Маньяшина кургана и решил привал сделать. Пообедал, на сон его потянуло. «Ну что ж, — думает, — вздремну немножко».

Подложил под щеку одну лапку, другой прикрылся и уснул.

Проснулся заяц уже перед вечером. Солнце на закат сворачивало, в лесу собирались сумерки, чужие, незнакомые. Уйдет сейчас солнышко на покой, окружат они его, зайца, со всех сторон и начнут... ощупывать, в глаза заглядывать, и некуда будет от них спрятаться.

Представил заяц себя наедине с ночью в чужом лесу, и жутко ему стало. «Нет, — думает, — лучше я эту ночь

дома пересплю, а завтра встану пораньше, уйду дальше, и будет все хорошо: лес кончится, начнется степь, а в степи каждый кустик ночевать пустит.

Успокоился заяц и побежал домой. На другой день, как загадал, встал пораньше, набрал еды и отправился в путь. Весь день шел. Пройдет немного, сядет, закусит и дальше идет, а вечером заглянул в рюкзачок, а еды-то в нем чуть на донышке.

Опустились у зайца усы книзу. Представилось ему: кончилась у него пища, а кругом степь незнакомая. Посреди нее— он, голодный, исхудалый. Лежит, умирает. Над ним ромашка склонилась, плачет, роняет ему на грудь белые лепестки-слезы.

«Нет, — думает заяц, — так глупо нельзя рисковать жизнью. Надо побольше набрать еды с собой, чтобы на-дольше хватило, может быть, даже на всю дорогу». Собрался поскорее и побежал домой. Пришел уже в полночь, еле-еле до кровати дотащился. Упал в нее и проспал до обеда. В обед вскочил с постели и за голову взялся:

—    Э-э, как же это я? — но тут же махнул лапкой: ладно, не все же идти, надо и отдохнуть немножко. Сегодня он отдохнет, а завтра опять в путь двинется.

С вечера увязал заяц рюкзачок, положил его у изголовья, а чуть зорька подкрасила небо, поднялся и пошагал в сторону юга. Старался меньше отдыхать в дороге и меньше есть. И все-таки утром на другой день заглянул в рюкзачок, а в нем как раз половина еды осталась.

Заволновался заяц. Ну хорошо: день он еще проживет, но ведь за день так далеко уйти можно, что потом на порожний живот эту дорогу и за два дня не покроешь. Нет, надо опять запасаться пищей. И повернул заяц домой.